Дмитрий Колодан - Другая сторона
На лицо была явная непоследовательность – секунду назад его ставили на ноги, а теперь – «присядьте». Вселенная прошла еще пол-оборота и остановилась. Лишь покачивались дома на противоположной стороне улицы. Наткет списал это на подземные толчки.
– Со мной все в порядке, – повторил он. – Не стоит беспокоиться.
Наткет выдавил из себя жизнерадостную улыбку.
– Даже не ушибся, – сказал он. – Повезло-то как, а?
– Да, наверное…
– Я вообще очень везучий, – продолжал Наткет. – Спасибо за заботу, но, пожалуй, я пойду. Опаздываю, дела…
Прохожий недоверчиво хмурился. Уголки губ дергались.
– Кстати, наверное, вы не заметили… Вы надели разные ботинки.
– Я знаю, – усмехнулся Наткет, на этот раз искренне. – Всего хорошего.
Оставив прохожего в полном недоумении, он поспешил вниз по улице.
Трюку с ботинками Наткета научил отец.
– Тут такое дело, – объяснял Честер. – Обувь – она как лицо человека. Люди первым делом обращают внимание на ботинки, потому что стесняются смотреть глаза. Ничего не поделаешь – психология… Первое же впечатление оно всегда самое сильное. А теперь представь: посмотрит кто, а у тебя на одной ноге сапог, на другой калоша. От этого люди теряются. Что это? Новая мода? Или ты не заметил? Но нельзя же не заметить, что на ногах разная обувь. А вдруг это какое-то тайное общество? В итоге от всех социальных, там, физических или еще каких различий не остается и следа. Правда, возможно, тебя сочтут круглым идиотом, но это тоже неплохо – ты-то знаешь, что это не так…
Конечно, до таких крайностей, как сапог и калоша, Наткет не доходил. Но всегда покупал две пары обуви одного фасона, но разного цвета. На этот раз это были кроссовки: зеленая и оранжевая. Сочетание практически беспроигрышное. Такую комбинацию сложно не заметить и с отведенной ролью кроссовки справлялись превосходно.
Дойдя до угла, Наткет остановился у почтовой тумбы, вспомнив о письмах Корнелия. Чуть не забыл из-за проклятого такси. Он затолкал в узкую щель сразу три конверта; железная крышка клацнула, точно пасть акулы. Наткет вздрогнул.
Нет, так нельзя. Это же последние письма друга, письма близким ему людям, и новых они не получат. Так грубо заталкивать их в ящик не честно. Должна быть какая-то торжественность. Следующее письмо он опустил бережно, и, как ему показалось, уважительно. Прочитал шепотом адрес. Старик бы оценил, хотя и сказал бы: «Не кривляйся».
Звоночек зазвонил, когда он опускал последнее письмо. Пронзительно – мелькнул на краю сознания и разразился набатом. Быть не может! Рука рефлекторно рванулось вслед за письмом, едва успев перехватить конверт. Удалось лишь изнутри прижать его кончиками пальцев к железной стенке. Ладони разом вспотели, гладкий глянец бумаги предательски заскользил. Кожа на костяшках была содрана и саднила.
Наткет развернул кисть и немного подтянул письмо по стенке. Задача не из легких – по шершавому и проржавевшему металлу письмо еле двигалось, не то что в пальцах. Краска по краю щели облупилась, в кожу впивались острые заусеницы. Наткет, как мог, отвел большой палец в сторону, выиграв таким образом жалкие миллиметры. Теперь аккуратно подтянуть, чтобы перехватить средним и указательным…
У тумбы остановилась похожая на мартышку старушка, прижимая к груди пухлый коричневый конверт. Как всегда: именно сегодня, именно сейчас.
– Забыл наклеить марку, – глупо улыбаясь, объяснил Наткет.
Старушка рассеянно кивнула, не спуская глаз с его обуви. Секунд десять у него есть.
Расчет шел на доли миллиметра. Наткет прекрасно понимал: одно неловкое движение – и письмо безвозвратно будет утеряно. Не взламывать же почтовый ящик? Да и как? Конверт поднялся еще на пару микрон.
Покончив с кроссовками, старушка обратила внимание на самого Наткета и вдруг с пугающей безаппеляционностью заявила:
– Вы воруете письма!
– Что вы! – возмутился Наткет. – Я не наклеил марку… Там важные документы.
– Я-то думаю, чего это сын так редко пишет. Вот оно, оказывается, что!
Атмосфера накалялась. Наткет старался сохранить на лице вежливую улыбку, но старушка уже сделала выводы. Теперь щурилась, как Клинт Иствуд, решая, что ей стоит предпринять: звать полицию или самой разобраться с вором? Наткета категорически не устраивали оба варианта.
– Важные документы… – протянул Наткет, особо не надеясь ее убедить. «Важные документы» не сочетались с разными кроссовками.
Ему удалось немного поднять конверт вдоль стенки. Осторожно убрав указательный палец, он отогнул угол письма. От этого маневра конверт чуть не выпал. Чаще надо есть палочками. С виска на щеку приползла противная, щекочущая капелька.
– Вы только посмотрите на него, – заводилась старуха. – Хоть бы бровью повел! Так нет – стоит, будто так и надо!
По улице спешила давешняя дамочка. Лицо пылало праведным гневом – она еще не отчаялась попасть в суд. Кто будет потерпевшим, кто подсудимым – особой роли не играло, свидетельских показаний хватило бы на всех.
Наткет медленно вытянул письмо; перехватил второй рукой, лишь только из щели выглянул краешек конверта. Готово!
На бумагу налипли крошки ржавчины. Наткет стер их ладонью, размазав тонкими штрихами. Сжав конверт двумя руками, он снова перечитал адрес: «42-ZZ1, округ Констанца, Спектр. Старый маяк, Густаву Гаспару». Округ Констанца, Спектр, его родной город…
– Вы говорили, на письме нет марки! – Возмущению старушки не было предела. Теперь она окончательно уверилась, что перед ней почтовый вор.
– Это неправильная марка, – сказал Наткет, но искушать судьбу не стал и торопливо зашагал по улице. За спиной старушка принялась пересказывать подоспевшей дамочке выходку Наткета. Последнее, что он услышал, было слово «Вавилон».
Корнелий писал в Спектр! Все годы их знакомства Наткет и не догадывался, что старик знает о существовании этого города. Корнелий был затворником; представить его вне стен дома не получалось. Наткет же никогда ему не рассказывал, откуда родом, стесняясь провинциальности.
С другой стороны, почему у Корнелия не могло оказаться знакомых в Спектре? Земля меньше, чем кажется на первый взгляд. Наткет слышал, что все люди, оказывается, знакомы друг с другом через цепочку из шести человек. Это звучало куда как неправдоподобнее, а меж тем, сколько Наткет ни проверял, хватало и более коротких рядов, чтобы выйти на какую-нибудь знаменитость.
Старый маяк. Наткет припомнил пузатую башенку из крошащегося кирпича, осыпающуюся штукатурку, фривольные надписи и рисунки на стенах, горы мусора на полу… Раньше там никто не жил. Изредка ночевали хиппи-автостопщики, да и те не задерживались надолго. Башню не сносили только потому, что у города на это не было денег. В детстве они часто там играли, несмотря на запреты родителей и заколоченные двери. А скорее именно из-за них – для игр хватало и других интересных мест.
В голове не укладывалось, что сейчас маяк обитаем. Бедняга почтальон! Наткет представил, как тощий старик, скрипя коленями, крутит педали велосипеда, взбираясь в гору по разбитой грунтовке. И все ради того, чтобы к завтраку на столе таинственного Густава Гаспара лежала утренняя газета. Хотя почему старик? Как-никак прошло двенадцать лет. Тот почтальон наверняка ушел на пенсию, а письма и газеты развозит какой-нибудь прыщавый юнец на мотороллере.
Наткет подумал, что не слишком-то доверяет подобному гонцу. Может и не довезти: поленится лишний раз съездить, потом забудет, и пиши пропало. Последнее письмо Корнелия так и не дойдет до адресата. А этого нельзя допустить – не для того он спасал письмо, чтобы оно сгинуло из-за чужой некомпетентности. Он отвезет его лично.
Решение оказалось столь спонтанным и неожиданным, что Наткет остановился прямо посреди улицы; шедший сзади человек еле успел свернуть и все равно зацепил плечом. Наткет рассеянно кивнул в ответ на грубые извинения.
Сегодня пятница… Ехать ночь. Суббота-воскресенье в Спектре и к понедельнику он успевает вернуться. Все на удивление просто.
По большому счету были только две причины, по которым он не возвращался в Спектр. Во-первых, возмутительный фарс, в который превратили похороны отца. Правда, «похороны» слишком громкое слово: о каких похоронах можно говорить, если Честер пропал без вести? По полуофициальной версии отец заблудился в лесах Берегового хребта, свалился в ущелье или же утонул в море. В Спектре этим никого не удивишь: год на год не приходится, но люди пропадали не так уж редко. Иногда их находили, чаще нет – жизнь на окраине цивилизованного мира диктовала свои правила. И может, Наткет проще бы воспринял исчезновение, принял его как данность, если бы перед этим Честер не разослал приглашения на свои похороны. Наткету предписывалось явиться в костюме пингвина, а вместо прощальной речи прочитать «Джамблей».
