Сергей Кузнецов - Живые и взрослые
Илья пишет на обороте:
«Дорогой Георгий! Привет тебе с берегов Черного моря. Рад был твоему письму, все не было времени ответить. Последние два месяца занят на съемках фильма „Сын подпольщика“. Это будет настоящий отпад! В главных ролях — я и Гуля Орлова. Ты наверняка видел ее в „Третьем выстреле“, она там играла дочь комдива Кротова».
Да, Гуля Орлова… Как все-таки хороша она была во время вчерашнего эпизода: белое платье с воланами, невысокие каблуки, зонтик от солнца. Светлые волосы перехвачены лентой, чуть вздернутый носик, едва заметные веснушки, бледная, почти прозрачная кожа.
Настоящая мертвая девочка.
На самом деле Гуля играет живую девочку, подпольщицу, которая за несколько лет до Проведения Границ должна втереться в доверие к полиции мертвых, чтобы спасти друзей, ждущих казни в тюрьме. Илья служит связным между ней и другими подпольщиками, изображая чистильщика ботинок. По фильму они — близкие друзья, но в жизни Гуля воротит нос.
«Подумаешь, кинозвезда! — думает Илья. — В „Третьем выстреле“ у нее даже не главная роль, то ли дело — мой Яшка из „Неуловимого“! Достаточно выйти на набережную — мальчишки начинают кричать: „Эй, пацан, покажи класс!“ А дочь комдива — да кто ее помнит!
Вот Машка Дементьева не была такой задавакой. Мы даже целовались с ней, когда все отмечали окончание съемок и нам дали выпить вина. Помню, сам Артур Макаров сказал: „Такую роль сыграл — значит, взрослый совсем! Как у вас на юге говорят: немного вина — никогда не врэдна!“».
Целоваться Илье понравилось. Он даже решил, что если актеры играют вместе — то и дружат, и целуются. Вот и раскатал губу.
Но фиг-то! Чуть камеру выключат — Гуля и знать его не хочет.
«А может, она на самом деле в меня влюбилась? — думает Илья. — А нос воротит, потому что стесняется? Нет, вряд ли. А может, наоборот: я для нее недостаточно взрослый? Гуля, конечно, только на полгода старше — но посмотреть: настоящая девушка, лет семнадцать можно дать, даже восемнадцать. Ей, небось, интересно со студентами, зачем ей девятиклассник?
Хотя при чем тут возраст? Главное — красота».
Илья встает напротив гостиничного зеркала, делает мужественное лицо и напрягает бицепсы. На нем — сатиновые трусы и майка без рукавов, как у спортсмена. Илья стискивает кулаки и становится в боевую стойку.
Эх, здорово!
Вот так бы сфотографироваться — выйдет еще лучше, чем на старой открытке для брата Гоши.
Ну ничего — вот выйдет «Сын подпольщика», появятся и новые афиши, и новые открытки. Смонтируют фильм, покажут съемочной группе, Гуля увидит — и поймет, кто тут настоящая звезда!
Жалко, у них не будет в фильме любовной сцены. Илья на той неделе спросил Городецкого, режиссера: почему бы не добавить в сценарий лирическую линию? — а тот ответил, мол, это фильм для детей, там всякие шуры-муры ни к чему.
Вам обоим по фильму, сказал, четырнадцати нет, какие еще поцелуи?
Илья хотел возразить, что действие-то происходит до Проведения Границ, а тогда все было по-другому, но не стал. Кто ж на самом деле знает, что там было, до Проведения?
Конечно, в начале фильма им долго объясняли, какой была жизнь раньше. Велели читать воспоминания старых подпольщиков и пограничников, чтобы они лучше вошли в роль. Но Илья считает: ерунда все эти воспоминания — и так все понятно.
До Проведения Границ мертвые были за главных. Жили в лучших домах, ездили на машинах, путешествовали. Живые им только прислуживали. А если, скажем, ты был мальчик из мертвой семьи, то любая живая девочка тебе и отказать не могла. Если ты ее, скажем, поцеловать хочешь. Потому что понимала — кто здесь главный.
Хорошо было быть мертвым. И главное, живые не рыпались даже. Понимали: со временем сами мертвыми станут, тогда и отыграются. Да и слугой у мертвых тоже клево быть: мертвые ведь могли слуг с собой в путешествие брать. Границы-то тогда не было, отправляйся куда хочешь, не то что сейчас. Много где можно было побывать.
Скажем, клево было бы попасть туда, где древние мертвые живут. Там, небось, до сих пор все полуголые ходят, и мужчины, и женщины. Вот бы посмотреть!
Говорят, мертвые так кино и снимают: хотят про пиратов — едут в область, где мертвые пираты, хотят про мушкетеров — тоже пожалуйста. Ни декораций не надо, ни массовки — не то что у нас.
Вот для «Сына подпольщика» в Приморске целую улицу в старом городе огородили, убрали с фасадов звезды, повесили старые вывески на мертвых языках. Типа как будто до Проведения так все и выглядело. Привезут старую мертвую машину, поставят у тротуара, будто она только что подъехала, Гуля оттуда выходит, поднимается по лестнице, платье вокруг ног плещет, каблуки по ступенькам цокают, помреж кричит «снято!». А потом машину к другому подъезду отбуксируют, ручки на дверь другие привинтят, фонари заменят — и теперь это авто начальника полиции. Никита Сергеевич в белом мундире выходит, сабля на боку болтается, завитые усы как две антенны, плюхается на заднее сиденье, говорит шоферу «поехали!» — и опять «снято!».
Илья знает: потом машину поставят в павильоне на платформу, будут трясти, будто она едет, а улицу сзади при монтаже наложат. Называется — комбинированные съемки. В фильмах про об-гру так делают, когда герои через пропасть перепрыгивают или по стенам бегают.
Как Илья смеялся прошлой зимой, когда понял, что Гоша верит, что все эти прыжки — настоящие. Зрители вообще такие доверчивые. Илье даже непонятно, зачем так стараться, чтобы в фильме было все «как на самом деле». Все равно почти никого не осталось, кто бы помнил, как оно было, до Проведения Границ.
В Приморске специально разыскали одну старушку, совсем седая, древняя, на две палки опирается, ходит с трудом. Посмотрела на их съемочную площадку, скривилась: мол, все не так было. Никто бы чистильщика обуви и близко не пустил к зданию полиции. И вообще — чистильщики вовсе не обязательно были живые, мертвых тоже хватало. Откуда вы вообще взяли, что все мертвые были богатые, а живые — бедные? По-разному бывало, да и вообще — тогда никто и не различал толком, мертвые или живые, это все потом началось, после этого вашего Проведения. А потом вдруг сказала:
— Да вообще — никакой разницы нет, до Проведения или после. У кого власть — тот и прав, а простые люди как жили, так и живут.
После этого ассистент режиссера сразу начал свое пойдемте, бабушка, поздно уже, и они подевались куда-то.
Илью никто, конечно, не спрашивал, а то бы он объяснил, что ведь это — кино. Тут главное, чтобы сюжет интересный был, да еще драки и девушки красивые. А что на самом деле было — да кому какая разница? Ему даже обидно, что в сценарии нет ни одного зомби, — Городецкий на его вопрос так и сказал: «Так ведь зомби только после Проведения появились!» Будто Илья сам не знает! Но просто фильмы с зомби — самые здоровские! Как он в «Неуловимом» один целый отряд зомби положил! Самый его любимый эпизод — хотя ребятам, конечно, больше нравится про «эй, пацан, покажи класс!». Но про зомби — все равно кайфовей.
Илья возвращается к столу и дописывает открытку:
«Погода здесь отличная, купаемся почти каждый день. Девчонки здешние мне проходу не дают, но я уже привык. Впрочем, то ли еще будет, когда наш фильм выйдет на экраны! Ты готовься: я тебя на премьеру позову, как к вам приеду. Маме и папе от меня привет.
Твой двоюродный брат Илья.P.S. А ты знаешь, что на каком-то мертвом языке „двоюродный брат“ будет „кузен“. Прикольно, да?»
8
Люси уже старая, уже не хочет бегать за катушкой, прыгать за бантиком. Она лежит на диване, рядом сидит Марина, чешет черно-белую меховую спинку, теребит за ушами. Кошка урчит от удовольствия.
На ковре устроились Лева с Гошей, взволнованные, возбужденные.
— Ну и что? — говорит Марина. — И что тут такого таинственного?
— Ну как, ты что, не понимаешь? — говорит Лева.
— У них какая-то тайна! — говорит Гоша. — Она же специально к ДэДэ шла! Полчаса подождала, чтобы никто не видел, — и к нему!
Марина фыркает. Тоже мне тайна! У них — свидание, любому понятно. Но только не мальчишкам, конечно. Им подавай тайны, секреты, клады. Детский сад, штаны на лямках.
— Про дом еще расскажи, — говорит Лева.
— Ну что ей рассказывать, — отмахивается Гоша, — она же все равно слушать не хочет.
Марина прекращает гладить Люси, берет на руки и зарывается носом в мех. Кошка недовольно мявкает, но не вырывается — привыкла. Люси — почти ровесница Марины, на год младше. Марина сколько себя помнит — все с ней играла. Говорят, двенадцать лет для кошки — это как семьдесят с лишним для человека. Интересно, было ли когда-нибудь время, когда Люси и Марина были ровесниками? Наверное, тогда, когда Марина еще не умела ходить и только ползала, — Люси была, конечно, быстрей, но по крайней мере они видели мир примерно с одной и той же высоты.
