Карен Томпсон Уокер - Век чудес
Меня захлестнула волна облегчения. С нами все в порядке! Более того, я лежу в траве рядом с Сетом Морено.
А вот Сета новость, кажется, разочаровала.
— И это все? — сказал он. — Просто затмение?
Мы остались на холме, чтобы понаблюдать за возрождением солнца. Мы лежали в траве бок о бок и щурились. С такого расстояния я различала даже волоски на его руках.
— Ты никогда не мечтала совершить героический поступок? — спросил он.
— В смысле? — не поняла я.
— Я хотел бы однажды спасти кому-нибудь жизнь.
Я вспомнила о маме Сета. Папа рассказывал мне про рак. Он никогда не сдается. Надо уничтожать каждую пораженную им клетку. Победу над ним ни при каких обстоятельствах нельзя считать окончательной, потому что он в любой момент может вернуться и, как правило, возвращается.
— Ну… Мне хотелось бы стать врачом, — ответила я. Хотя это была не совсем правда: вряд ли я смогу стать такой, как папа. Я не уверена, что выдержу вид всей этой кровищи и человеческих мучений.
— Я каждый раз прихожу в банк и надеюсь, что сейчас ворвется грабитель с пистолетом и именно я схвачу его и спасу всех остальных, — продолжил Сет.
Поначалу казалось, что мама Сета не умрет. Еще год назад она делала на продажу шоколадные пирожные и готовила рождественскую выпечку для миссис Сандерс. Она вела такую активную жизнь, что создавалось впечатление, будто рак — просто ее личная особенность, как лишний вес или седина у некоторых. Но в последнее время она редко появлялась на людях.
Небо медленно, но верно принимало свой обычный цвет. Так оживает лицо человека после обморока.
— А я стану десантником, когда вырасту, — добавил Сет. — Это самое элитное подразделение у военных.
— Круто, — сказала я.
Люди снова рассаживались по машинам. К несмолкающему собачьему лаю присоединился звук сирен. Кое-кто из детей отправился обратно в класс. Остальные, слишком взволнованные, чтобы помнить о правилах поведения, вышли за ворота и разбрелись кто куда.
Мы с Сетом оставались на холме. Мы не разговаривали, но молчание казалось таким естественным, что нисколько нас не стесняло. Я подумала, что у нас с ним похожие характеры: мы оба тихие и задумчивые.
Я наблюдала за тем, как Сет смотрит на небо. Нежное перистое облако, первое за день, летело к нам с запада. Мне захотелось сказать что-нибудь значительное и проникновенное.
— Жалко, что все так вышло с твоей мамой, — решилась я.
— Что? — спросил он, резко обернувшись ко мне. Казалось, мои слова его ошеломили.
Внезапно мне стало трудно выдерживать его взгляд. Я подняла глаза к небу:
— Мне жаль, что она болеет. Должно быть, это очень тяжело.
Сет сел и вытер руки о джинсы:
— Да что ты можешь об этом знать?
Он встал. Солнце светило уже почти в полную силу. Теперь оно было таким ярким, что я не могла разглядеть выражение его лица.
— Что ты можешь знать о моей маме? — повторил он охрипшим голосом. Каждое слово вонзалось в меня, будто кинжал. — Не говори о ней! Больше никогда о ней не говори!
Я хотела попросить прощения, но Сет уже бежал прочь со школьного двора. Я видела, как он, неловко лавируя между машинами, сердитыми быстрыми шагами пересекает улицу, уходя от меня все дальше и дальше.
К этому моменту небо уже вернуло свой сочный полуденный цвет. Я поднялась с земли и поняла, что осталась на холме одна.
Я медленно побрела обратно, на урок математики. По дороге мне встретилась Микаэла, которая направлялась к выходу в компании незнакомых мне старшеклассников.
— Мы на пляж, — бросила она мимоходом.
— А как же урок? — удивилась я. И тут же пожалела о своих словах.
Микаэла расхохоталась:
— Боже, Джулия, ты хоть раз в жизни делала что-нибудь не по правилам?
Дневную тренировку по футболу отменили. Когда мама забирала меня из школы, ее трясло от ярости.
— Почему ты не взяла трубку?
Я забралась на пассажирское сиденье, захлопнула дверцу и наконец перестала слышать болтовню с автобусной остановки.
— Но это же было просто затмение, — ответила я, пристегнула ремень и откинулась назад.
Мама резко съехала с обочины:
— Ты должна была ответить или перезвонить!
В машине гудел кондиционер, из магнитолы рекой лились новости на тему затмения.
— Ты меня слушаешь? — повысила голос мама.
Мы застряли в пробке: машины под управлением регулировщика медленно покидали школьную парковку.
Я провела пальцем по стеклу, разглядывая стайку детей, оставшихся во дворе. Внезапно они показались мне такими далекими.
— Ханна переехала в Юту, — наконец сказала я то, что знала уже пару дней.
Мама обернулась ко мне, выражение ее лица смягчилось. Перед нами тут же вклинился красный «мерседес».
— Переехала?
Я кивнула.
Мама наклонилась ко мне и сжала мое плечо:
— Точно? Ты уверена, что они переехали насовсем?
— Она так сказала.
Пока мы ехали к автостраде, я то и дело ловила на себе мамины взгляды. Наконец она выключила радио:
— Думаю, они вернутся.
— А мне так не кажется.
— Сейчас все в панике, понимаешь? Не ведают, что творят…
Дома мы обнаружили, что мусорные баки, которые папа еще утром выставил на тротуар, по-прежнему полны. Забиравший их дворник не появился, зато муравьи и мухи трудились без устали. Труп птицы в пакете лежал на прежнем месте. Мы закатили баки обратно во двор и достали из машины покупки. Мама взяла несколько банок консервов и шесть бутылок воды. Она, как почти все, боялась перебоев с продуктами.
Позднее папа утверждал, что сразу понял: это солнечное затмение и ничего более.
— Ты хочешь сказать, что даже на секунду не испугался? — спросила его мама.
— Просто я знал, в чем дело, — ответил он.
В ночных новостях рассказывали о горстке энтузиастов, которые еще до начала замедления отправились на далекий тихоокеанский остров. Он принадлежал к тем редким участкам суши, откуда можно было увидеть полное солнечное затмение. Эти люди взяли с собой дорогое видеооборудование и специальные фильтры для съемок исчезающего светила. Но все их камеры так и остались лежать в кофрах, и никакие фильтры им не понадобились. Они даже ни разу не вытащили из нагрудных карманов солнцезащитные очки, ведь затмение произошло над западным побережьем.
В ту ночь финальные матчи по бейсболу шли в обычном режиме. Игнорировать неизвестность — такое присуще только американцам. Но игра получилась просто ужасной. Бороться с силой притяжения стало сложнее, чем когда-либо. Семерых нападающих удалили с поля. Никто не мог попасть в цель. С каждым часом частицы земной материи оказывались во все большей зависимости от гравитации.
Видимо, фондовая биржа тоже отменила законы физики: все показатели резко упали. Зато цены на нефть взлетели так, словно их освободили от воздействия силы тяжести.
Когда я собралась ложиться спать, у нас появилось еще тридцать лишних минут. По всем телеканалам бегущей строкой передавали не курс акций, а изменения в длине земных суток: двадцать шесть часов, семь минут. Секунды продолжали прибывать.
6
Шли дни. Квартал постепенно пустел. Люди возвращались туда, где родились: в Калифорнии почти все приезжие. И только моя семья осталась, потому что мы были местными. Наш дом был здесь.
На третий день мы с мамой после школы поехали к дедушке.
— Он говорит, что у него все в порядке, но я хочу убедиться лично, — объяснила мама уже в машине.
Дедушка был папиным папой, но именно моя мама пеклась о нем больше всех. Я тоже за него переживала, ведь он жил один.
По дороге мы остановились заправиться. Наша машина оказалась в конце огромной очереди. Десятки минивэнов и внедорожников выстроились в цепочку, которая заканчивалась за углом соседней улицы.
— О господи, — вздохнула мама. — Словно в зоне военных действий.
Женщина в цветастом розовом платье сновала между машинами и, дождавшись, пока пассажиры отвернутся, незаметно засовывала за «дворники» оранжевые листовки со словами: «Конец близок! Покайтесь — и спасетесь!»
Когда она проходила мимо нас, я отвела взгляд, чтобы не видеть ее безумных, полных уверенности в своей правоте глаз. Но она уставилась прямо на меня, остановилась у нашей машины и закричала:
— «И будет в тот день, говорит Господь Бог: произведу закат солнца в полдень и омрачу землю среди светлого дня»!
Мама заперла двери.
— Это из Библии? — спросила я.
— Не помню.
Очередь медленно продвигалась. Я насчитала впереди девятнадцать автомобилей.
— Куда они все едут? — сказала мама. Затем она закрыла лицо ладонями и прошептала: — Как будто можно куда-то уехать!
Дедушка жил в престижном районе в восточной части города. Его старый дом одиноко противостоял только что возведенным жилым постройкам. Свернув с автострады, мы покатили по дороге, недавно покрытой блестящим черным асфальтом с белоснежными пешеходными «зебрами» на каждом перекрестке. Все здесь сияло новизной: и дорожные знаки, и лежачие полицейские, и четкие, еще не стершиеся ребра бордюрного камня, и сверкающие пожарные краны без единого пятнышка ржавчины. Вдоль пешеходных дорожек на одинаковом расстоянии друг от друга зеленели посаженные накануне деревья, а сами дорожки казались проложенными буквально вчера. Трава на лужайках по пышности могла поспорить с самым густым ежиком волос.
