Михаил Харитонов - Развращение
Михаил Харитонов - Развращение краткое содержание
I. Дата: второе августа
Утром старенький кондиционер умер, и в номере воцарилась жаркая сырость. Когда Варлека проснулась, ночнушка пропиталась потом, прилипла к телу, опасно подчёркивая формы.
Не придя в себя толком, она автоматом натянула покрывало до подбородка. Гостиница, конечно, предоставляла гарантии — но Варлека слышала, что прислуга в таких заведениях исподтишка подторговывает фотографиями неосторожных клиенток. Правда, здесь покупателей на такой товар куда меньше, чем в Штатах: южане мужчины горячие, однако предпочитают пожить подольше. Но лучше не рисковать.
Она опустила глухой полог, чтобы переодеться. Стало совсем нечем дышать, но чёрная материя давала хоть какую-то иллюзию безопасности.
Ужасно хотелось принять душ, а ещё лучше — поваляться в прохладной воде. В номере была ванна с душем, на них распространялись гарантии. Но с недавних пор Варлека перестала пользоваться гостиничными удобствами. В январе её старую подругу по университету, Августу Торанс, зацепили именно в джакузи: оказывается, в стояк была вкручена крохотная телекамера. Какой-то ненормальный ворвался в ванную комнату и заявил права. После трёх недель издевательств Августа постарела лет на двадцать. Варлека Бурлеска не хотела для себя судьбы Августы. И судьбы её несчастного мужа, который сначала запил, а потом, случайно и не вовремя протрезвев, выбросился из окна детской комнаты. Кажется, та пережила его ненадолго…
Она с трудом натянула на потное тело бесформенный балахон. Тщательно убрала волосы под накидку. Потом пришёл черёд паранджи. Сетка из специальных нитей обладала односторонней прозрачностью, полностью скрывая лицо. Кроме того, нити создавали инфракрасную завесу. Сейчас появились всякие гадкие технические штучки, позволяющие рассматривать лицо сквозь платок. Самое плохое, что такие приборчики теперь вполне официально продаются, а гады делают вид, что это так и надо, и не нарушает законов о личной неприкосновенности. Проклятые гады.
Варлека критически оглядела себя: вроде бы всё, что надо, прикрыто. Теперь уже можно опускать полог и вылезать из постели.
Очень хотелось писать, но ночной горшок был полон: вчера она забыла его выставить за дверь. Она всё-таки подняла крышку, посмотрела — нет, уже через край. Всё-таки выставила туалетную посудину в коридор: может быть, прислуга успеет его заменить, и она сможет справить нужду перед уходом. Хотя не грех и потерпеть до транспортника. В нём, по крайней мере, не нужно опасаться любителей смотреть, как женщина мочится. Сейчас таких развелось много, особенно среди молодых парней, которые стали совсем психанутые… Она где-то видела даже рекламу с намёком на это: ресторан, девушка пьёт пиво, приподнимая чёрный платок и показывая нижнюю часть лица, подбородок, красивые губы — а рядом проход в «М» и «Ж»… Тьфу, пакость.
Теперь надо умыться. Маленькая раковинка располагалась в тёмном углу комнаты, напротив окна. Это грамотно: даже если кто-нибудь смотрит через шторы, ничего кроме спины он не увидит. Всё же она постаралась управиться побыстрее: откинутая паранджа очень нервировала. Зубы решила не чистить: незачем. Боже, а ведь когда-то она тратила деньги на дорогого дантиста! Некоторые, кстати, жуют конфетки, от которых пахнет изо рта: раньше на маньяков такое действовало. Варлека этой штукой не пользовалась: продышанный воздух, скапливающийся под платком, и без того действовал ей на нервы, а если ещё и вонь… нет, это слишком.
Бурлеска подумала, подключаться ли к компу через зрительный нерв или воспользоваться экраном. Решила, что лучше всё-таки экран. Говорят, что сейчас через нервные каналы можно скачать биологическую информацию. Которой тоже подторговывают. Это даже опаснее, чем фотографии. В последнее время ублюдки подходят к делу научно. Им нужны молодые и здоровые, обязательно молодые и здоровые…
Ох, что же гады с нами сделали? Всего девять лет, всего каких-то девять лет прошло, а люди превратились чёрт-те во что. Проклятые гады.
Гостиничный комп — тоже устаревшее изделие — оказался куда более живучим, нежели покойный кондишен. Он добросовестно выметнул на экран выжимку событий последних двух суток по интересующим её вопросам.
Что сегодня? Вторник, второе августа, общеевропейское время — десять без десяти, над всей Европой сплошное безоблачное небо.
Политика. Новое обращение ихнего главного гада с трибуны ООН — очередное urbi et orbi. Гад разглагольствует о «совместном процветании и взаимообогащении культур». Как же утомили эти высокопарные риторические периоды, раз от разу цветистее и слащавее… Похоже, они всерьёз учатся европейскому политесу. В их собственной культуре цветистые выражения, кажется, не приняты… Господи Боже, как хотелось бы всего этого не знать. Никогда, ничего не знать о них. И о том, какая у них культура, интересная или не очень.
Что ещё? В Брюсселе проходит конференция «Права человека в современном мире». Ага-ага: человека. В современном мире. Подлый какой эвфемизм — «современный мир». Вещи надо называть своими именами. Или хотя бы их половинками, раз уж нельзя выговорить правду целиком. Назвали хотя бы так: «мир после». Это было бы честнее.
Дальше, дальше. Экономика. Германия объявила об удвоении ВВП за два года… Идиоты, нашли о чём говорить. Кого теперь волнует ВВП? Конечно, в «мире до» это было ох как важно. А сейчас-то чем хвастаться?
Кения предъявила ультиматум Центрально-Африканской Монархии. Какая дичь, какие ультиматумы, они что, с ума все посходили? Надо посмотреть подробнее. А, нет, журналюги насвистели, как обычно. Не ультиматум, а всего лишь требование разобраться, наконец, со своим членством в Африканском Союзе. Давно пора их прищучить. ЦАМ — паршивая страна. Отдались гадам то ли пятыми, то ли шестыми. Просекли, так сказать, перспективу. Зато теперь Банги — моднючее местечко, очень милое, кстати. А что раньше было в этом Банги? Небось, пара хижин на берегу вонючей реки с крокодилами… Хотя, если честно, её любимая Франция тоже не очень-то сопротивлялась. Ну да чего уж теперь-то.
В дверь осторожно постучали.
Варлека быстро переключила комп на придверную камеру. Перед дверью номера топталась коридорная барышня. Её потная физиономия была закутана в зелёную гостиничную тряпку. Бурлеска, впрочем, уже видела её лицо — когда получала ключи от номера. Откровенно говоря, хиджаб ей был уже не нужен. Хотя кто его знает… мужчины бывают разные… Пр-роклятые гады.
— Вам письмо, — гукнула тётка в придверный переговорник.
— Оставьте у двери, — распорядилась Варлека, не вставая с места. Она встревожилась: бумажное письмо наверняка означало что-то нехорошее. Разумеется, гостиничная администрация должна была его проверить, но всё-таки.
— Горшок ваш? — буркнула коридорная, нагибаясь.
— Мой. Пожалуйста, уберите и принесите новый, — тяжело выдохнула Варлека, чувствуя, как духота наваливается на неё с новой силой.
Она подождала, пока шлёпанье ног в коридоре затихнет, ещё раз осмотрела камерой пространство — вроде никого не было, — потом осторожно приоткрыла дверь. На коврике лежал белый конверт с серебристым металлизированным краем. Судя по маркировке, срочное. Дорогое удовольствие. Единственная на сегодняшний день гарантия конфиденциальности: чирикать пером по бумаге. Всё остальное ненадёжно, гадские квантовые компьютеры ломают любые коды…
Стоп, занимаемся делом. Конверт. Обратный адрес парижский. Отправитель — профессор Альфонс Рейке. Что-то смутно помнится, был ведь в её жизни какой-то Рейке… очень давно, ещё до всех этих дел… как будто века прошли. Кажется, с кафедры судебной психологии. Не он ли автор книги «Покушение на личную неприкосновенность»?.. А-а! Ну конечно! Он же за ней ухаживал — в такой смешной старомодной манере. Но она предпочла археолога, потому что её тогдашняя подруга Августа Торанс ей сказала… хм, а ведь он кем-то приходился Августе? Муж, брат, любовник? Отец? Боже мой, отец — сейчас это слово стало отвратно двусмысленным, бывает ведь и это самое… нет, только не плакать, нет, не надо.
Она взялась за конверт дрожащими руками.
* * *
«Уважаемая госпожа Бурлеска» — профессор выводил слова по линованной бумаге тонким пером, аккуратно и разборчиво, — «возможно, вы помните меня по университету. Я некогда был научным руководителем вашей подруги Августы Торанс и вашим платоническим воздыхателем. Надеюсь, я не оставил у вас неприятных воспоминаний.
Я никогда не осмелился бы Вас потревожить, если бы не чрезвычайные и прискорбные обстоятельства, которые меня отчасти извиняют. Неделю назад с моей супругой Мартой случилось то несчастье, какое может в наше время случиться с любой женщиной. Особенно ужасно, что его причинил нашей семье мой — а также и Ваш — знакомый, Гор Стояновский. Мы никогда не были особенно близки, но я всегда уважал его как блестящего специалиста в области криминалистики и просто как человека…»
