Наталья Точильникова - Исповедь
Обзор книги Наталья Точильникова - Исповедь
Наталья Львовна Точильникова
Исповедь (Воскресенскому Братству посвящается)
Иной раз я и рад, что мы неправославная страна.
А то можно так начудесить…
Виталий
Я сидел на лавочке возле клумб во дворе ***ского монастыря. Наконец, двери храма открылись, и на лестнице появился отец Александр в окружении толпы народа. Здесь батюшка наскоро сфотографировался с новообвенчанными и, подобрав рясу, как девица длинное платье, со всех ног побежал к машине. Но не тут-то было. У поворота его окружили дети.
— Батюшка, благослови!
— Ой! Здесь засада! — воскликнул отец Александр и устремился дальше, на ходу раздавая благословения.
«Не буду я за ним бегать», — решил я и печально раскрыл свою отчетную книжку. На тех местах, где должны были быть подписи священника, в графах «Исповедь» и «Причастие», бумага сияла девственной чистотой. Черт меня дернул выбрать себе в духовники популярного священника! Еще одно воскресенье коту под хвост. Опять шеф на меня наедет.
Я встал и понуро отправился к выходу с территории. Обидно, процедура-то несложная. Пишешь на листке бумаги список своих грехов и подаешь батюшке. Он читает, рвет и отпускает вас с миром, расписавшись в отчетной книжке. Но очереди! Не пробьешься же. Давно пора ввести сетевые исповеди, по e-mail. Священник получает письмо, нажимает F8, заносит вас в виртуальную регистрационную книгу, и все в порядке. Никаких очередей. Надо внести рацпредложение.
У ворот меня остановил охранник с черно-бело-золотой повязкой на руке. Я предъявил отчетную книжку с подписью настоятеля. Тот придирчиво просмотрел документ.
— Чего пусто-то?
— Да очереди…
— А-а, — понимающе протянул он. — А вы приходите в будни, с утра.
— Работа.
— Возьмите отгул. Не имеют права не дать. Оплачиваемый и на весь день, — он явно с удовольствием пользовался этим правом.
— Учту.
— Ладно, проходи.
В понедельник на работе я попытался незаметно проскользнуть мимо шефа прямо к своему компьютеру. Но Виктор Владимирович сразу возник за моей спиной.
— Ну что, поставил галочку?
— Нет, — честно признался я.
— Ты, что меня под монастырь подвести хочешь, сволочь? Нас и так едва терпят. А разгонят, куда пойдешь?
— Да, очереди…
— Очереди! Надоел ты мне до смерти со своими очередями! Погромы в городе!
— Какие погромы?
— Какие-какие? Еврейские.
— А мы тут причем?
— Как причем? У нас же компьютеры!
— Так компьютеры, а не евреи.
— Дурак! Эти уже телевизоры из окон выбрасывают. Думаешь, до компьютеров не доберутся?
— Телевизоры-то им чем не угодили?
— Да око сатаны, говорят…
— А-а. Непоследовательные они какие-то эти погромщики. Ведь Христос, кажется, тоже…
— Вырвать бы тебе поганый твой язык. Христос был русским и родился на северном полюсе! Ой… То есть русский этнос возник на северном полюсе миллион лет назад.
— Угу, а чего проповедовал в Иудее?
— Кто, русский этнос? Молчи, работай.
Шеф вздохнул и понес свое грузное тело к мягкому кожаному креслу директора. Я тоже вздохнул с облегчением и принялся за работу. Мы делали обучающую программу «Жития святых». Я загрузил картинку с изображением щуплого человека с нимбом вокруг головы, беседующего с птицами.
Место за компьютером впереди меня пустовало. Так и не нашли достойной замены. А раньше там сидела Женечка. Это я учил ее программированию. Говорил: ничего, будешь программистом в десять раз лучше меня. И ведь стала.
Женечка была красива той блистательной красотой, когда красота — это особая примета. Вот представьте, пишут полицейские в графе «особые приметы», скажем, «шрам над левой бровью», а ей бы написали: «красивая». Правда, в официальные каноны ее красота не укладывалась: маленький рост и черные вьющиеся волосы. И какой идиот решил, что идеальная красавица должна быть блондинкой? Впрочем, какое мне дело до официальных канонов?
Все началось с того дня, когда вышел указ, запрещающий женщинам ходить в брюках. Ну, сами понимаете, Женька на него наплевала с высокой колокольни. Но не Виктор Владимирович.
— Женя! — вскричал он. — Ты, что хочешь меня под монастырь подвести? Об указе не слышала?
Женя пожала плечами и отвернулась.
— Будь другом, Женечка, — не унимался шеф. — Не компрометируй фирму. В следующий раз надень юбочку.
— Отвратительная одежда! Снизу поддувает, в ногах путается, в автобус не залезть.
— Женя, ну ты же наш лучший работник! Мне бы не хотелось с тобой расстаться. Надень юбочку.
— Никогда!
На этот раз шеф отступил. Но как-то Женя пришла на работу с подбитым глазом, царапиной на щеке и в длинной неуклюжей юбке. Честно говоря, я был совершенно солидарен с ней в ее ненависти к этой одежде. В узких обтягивающих джинсах Женькины ноги и попка смотрелись значительно привлекательнее.
— Женя, что с тобой? — участливо поинтересовался я.
— Эти, в таких повязках, побивают камнями женщин в брюках. Я еле сбежала.
Вообще, Женька была шалопайка, бывшая вечная студентка. Не один институт сменила и еще Университет, прежде, чем получить высшее образование (это было тогда, когда женщин еще принимали в Университет). А еще ее своевольный характер. Но уволили ее, как ни странно, вовсе не из-за характера. Тогда вышел указ, запрещающий женщинам работать. Женька стояла перед шефом и скулила.
— Виктор Владимирович, вы же сами говорили, что я ваш лучший работник! За что же вы меня увольняете?
— Ни за что, а почему. Ничего не могу сделать, закон. Из-за тебя всю фирму разгонят. Ты будешь дома работать, за компьютером. Зачем тебе сюда ездить? А деньги будем платить наличными. Это уж устроим, как-нибудь.
— Так и буду одна дома сидеть куковать, с мамой?
Женька вздохнула и вышла из комнаты. А еще через пару дней женщинам запретили появляться на улице без сопровождения мужа или отца. У Женьки не было ни того, ни другого, и наш нарождающийся роман плавно перетек в телефонную форму.
Были, конечно, женские демонстрации протеста, но их частью расстреляли, частью пересажали, а в газетах обсуждался прекрасный истинно русский идеал шестнадцатого века, когда девицы и жены содержались исключительно в теремах…
Мои воспоминания прервал шеф. Он навис надо мной подобно скале и с отвращением смотрел на дисплей.
— Ты что загрузил, поганец?
— Гравюру Эсхера.
— Идиот, это же Франциск Ассизский!
— Ну и что? Он же святой.
— Он католический святой, бездельник! Нас же обвинят в латинофилии. Ох, подведешь ты меня под монастырь!
Я задумался.
— Виктор Владимирович, а помните, как здорово было, когда мы игрушки делали, стрелялки-бегалки? Еще Свиридов нам сценарии писал. А мы и не думали ни о чем таком, ни о каких ересях.
Лешка Свиридов был тогда известным молодым писателем-фантастом и большим приколистом (теперь его больше не печатают, с тех пор, как запретили фантастику).
— Помню, — лицо шефа приобрело мечтательное выражение. — Но что поделаешь. Не будем делать «Жития святых», или что-нибудь в этом роде — нас точно всех разгонят, а то и хуже.
Вернувшись домой после работы, я привычно набрал Женькин номер. Но телефон не отвечал. Странно, обычно в это время там все уже дома. Да и куда им идти одним, дамам-то?
Я подождал около часа и позвонил еще. Тот же результат. На сердце было неспокойно, противно как-то. Я оделся и поехал к ним.
Дверь в квартиру была открыта. По полу разбросаны книги, бумага и осколки фарфора. Женька лежала на полу рядом со своей матерью. Черные волосы заляпаны кровью. Я сел на корточки рядом с ней и взял ее за руку, уже холодную. Я поискал глазами телефон. По 03 звонить, вероятно, уже бесполезно, хотя я не врач. Вдруг, еще нет. Или хотя бы в милицию. Телефон лежал здесь же, на полу, с битой трубкой и оборванным проводом. Я сжал губы.
В прихожей послышались шаги. Я даже не закрыл дверь, забыл.
— А, здесь уже были, — равнодушно протянул сладковатый баритон. — Вечно у них в штабе несогласованность. Зачем мы сюда перлись?
— Все равно надо проверить, — ответил деловой бас, и на пороге возникли дюжие молодцы в черно-бело-золотых повязках, штук пять. И это было явно не все. С лестничной площадки раздавались разговоры, топот ног и хлопанье дверей лифта.
— Еврей? — осведомился у меня бритоголовый молодой человек в черной кожаной куртке.
— Нет, что вы. Русский, православный. Вот крест, — и я вытащил за цепочку из-под рубашки железный крестик, украшенный зеленой эмалью.
— Ты мне крестом в морду не тычь, — весомо заметил пожилой коренастый обладатель баса. — Может, ты выкрест. Так мы их тоже…
— Что ты вообще здесь делаешь рядом с двумя дохлыми жидовками?
— Да работали мы вместе. Вот, книгу пришел вернуть. Она у меня брала, — и я наугад вытащил из кучи, возвышавшейся на полу, какой-то пухлый фолиант.
