Владислав Силин - Вилтигай Велд
Обзор книги Владислав Силин - Вилтигай Велд
Влад Силин
ВИЛТИГАЙ ВЕЛД
— Редид посол, сиятельнейший кунд Дагда срочно желает вас лицезреть.
На мгновение мне показалось, что мордочка герольда выразила сочувствие, но я тут же отмел эту мысль. Ко мне, варвару? Блистательный житель империи? Быть не может.
— Э-э… — промычал я, лихорадочно стирая пену с подбородка. — Передайте кунду Дагде…
— …разветвленноживущему с алой лентой кунду Дагде, — с нажимом подчеркнул лакей. Естественно, ни о каком сочувствии не могло идти и речи, как говорится, vae victis.[1] Даже лакею-герольду позволяется сокращать титул разветвленноживущего до простых разговорных форм… Лакею, но не мне, полномочному представителю Земли на Латлаге.
— Немедленно, редид Василий. Вам дается сорок семь секунд и поспешите: кунд Дагда не любит ждать.
Это мы знаем, знаем, ученые уже… Торопливо скребу щетину огромной, украшенной финифтью бритвой, не без юмора оформленной в виде стрелецкого протазана. «Дипломатический кодекс Латлага», страница сто пятьдесят шесть: ритуал встречи лодошского чиновника второго ранга, предписанный жителям Ойкумены при нахождении в столичном городе империи. Обязательное бритье, замена видового запаха на растительный, стрижка когтей на всех четырех конечностях… Все, чтобы соответствовать званию бритоносого круглоухого варвара.
Варвары. Мы — жители Ойкумены.
Черт возьми! Сегодня специально встал на два часа раньше, чтобы успеть подготовиться к визиту, однако у господина экзарха прекрасные осведомители. Сдавленно хихикаю, представив, как сиятельный кунд Дагда мечется по спальне в поисках церемониальной юбки, чтобы застать меня врасплох в самый ответственный момент бритья. К счастью, они не знают, что вломиться к послу в нужник во время отправления естественных надобностей — стократ оскорбительнее. Или знают?..
— Передайте сиятельному разветвленноживущему с алой лентой кунду Дагде, — церемонно чеканю я, — что через четырнадцать с половиной ляку я прибуду, дабы почтить его присутствие троекратным падением ниц.
В моих словах нет ни издевки, ни сарказма. Общаясь с лодошами, приходится отвечать за свои слова и рассчитывать время буквально до долей секунд.
— Редид Вадилий Дамода, — еле заметно кивает мне господин экзарх. Я поспешно — быть может, несколько более поспешно, чем требуется, — опускаюсь на пол, нелепо разбросав руки и ноги в разные стороны. Господи!.. Знал бы я когда-нибудь, что буду так стелиться перед тушканчиком-переростком, похожим на аляповатую игрушку из «Детского мира»! Тушканчиком в цветастой юбке и бронзовом шлеме с гребнем, тушканчиком, чья белоснежная шерсть успела местами вылезти от старости и пожелтеть, тушканчиком, не выговаривающим «с» в наших именах и заменяющим его звуком «д»…
— Встаньте, редид Дамода. Я разрешаю вам угостить меня чаем. Кланяюсь.
— Это большая честь для меня, сиятельный разветвленноживущий с алой лентой…
— Разрешаю вам звать меня просто Дижакайд.
— Благодарю вас, Дижакайд! — вновь рассматриваю светло-коричневые лубяные маты. К счастью, Светлана Егоровна ежедневно по нескольку раз протирает все полы тряпкой с «Филиа»: шерсть лодошей, как и любая инопланетная органика, очень токсична.
Для нас. Лодоши спокойно едят нашу пищу, причем наш чай им особенно по вкусу. Это тем более странно, что до контакта с землянами поедание горячей пищи воинственным тушканчикам было абсолютно незнакомо; они питались сухими злаками и разогревание еды в микроволновке первоначально сочли неким экзотическим религиозным ритуалом, чем-то вроде обряда очищения или жертвы богу огня. Зато потом, после взятия Земли, на Латлаге возникла мода на горячие блюда. Открылось множество ресторанчиков варварской пищи: «Бритый хомячок», «Обнаженная норка», «Три голощеких мышонка». Немало, ох, немало предприимчивых хвостатых дельцов обогатилось на гурьевской каше и кичари!..
Мои размышления на тему цивилизации, развращенной покоренными варварами, прерывает деликатное покашливание. Бог мой! Чуть не упустил белый ключ за размышлениями!
Торопливо наливаю кипяток и накрываю заварочный чайник смешной тряпичной бабой с румяными щеками и огромными грудями. Мечта мещанина — у самовара я и моя Маша, однако тушканчикам-самураям нравится. Лодош булькает с довольным видом, снимает с себя меч в ножнах (на пресловутой красной ленте) и кладет слева, лезвием наружу. Это он меня презирает, значит, мышь белая. Вот ведь натура самурайская: в помещении при оружии и в обуви не ходят — это неудобно, видели бы вы их сандалии, — но, понимаете ли, презрение маленьких цивилизованных зверьков к варварам-приматам не знает предела. Они ведь тоже рабы Кодекса, все эти разветвленноживущие Дагды, Герды и Гарды, только мы свое рабство сознаем и тяготимся им, а лодоши — нет. Они живут рабством, дышат им, едят, пьют, как чай…
Чай!
Да что это со мной сегодня? Не выспался? Медленно, с достоинством переливаю ароматный «Хьюджиминг» (ах, ханжи европейцы!) из чайничка в пиалу и обратно. Прихотливо располагаю на черном лаковом подносе курагу и хлебцы из пророщенного зерна, накладываю на блюдечко мед, насыпаю на белоснежное вафельное полотенце горку фундука.
— Ваш чай, Дижакайд.
Реакция лодоша вполне предсказуема: поднос летит в сторону, я вновь разглядываю маты. Да, Светлана Егоровна, после ухода господина экзарха вам будет много работы…
Как ни странно, второй поднос отправляется вслед за первым. Это уже что-то новенькое: обычно после второго раза лодоши более благосклонно относятся к предложенному угощению.
— Я не вправе принимать еду и питье в доме мертвого варвара из несуществующей страны, — ничуть не смущаясь, поясняет Дагда. — Извольте ознакомиться с данным документом.
Кланяюсь. Лежу на полу. Принимаю затейливо сложенный в причудливую кисть литинии (без ножниц! без капли клея!) лист пластика. Разворачиваю. Снова ложусь.
Что ж… Этого следовало ожидать: в моих руках — принятое всеобщим собранием Даэмаа постановление о переводе Земли в категорию «Зет-кабЗА».
«ЗА». Полная утилизация.
Всего хорошего, и спасибо за рыбу![2]
Словно сквозь вату слышен голос Дагды, бормочущий что-то о великой чести и вселенском предназначении. Море и Путь. Какое там было число?..
Тупо смотрю на дату подписания постановления и понимаю, что цыганское радио не подвело: слухи о гибели Земли поползли как раз три дня назад, незадолго до собрания Даэмаа.
Пока я соображаю, что делать дальше, пальцы оживают, начиная перегибать и разглаживать бумагу. Горб, впадинка… придержать, в открывшийся клапан вложить язычок… Не зря, ой, не зря учила голоносого варвара благородному искусству папирада смешливая кудэ Ивар!
— Вашему самообладанию можно позавидовать, редид Вадилий Дамода, — с невольным уважением бормочет экзарх, наблюдая за моими умными пальцами.
Можно, можно, лодош… Приговор Земле превращается в уродливую лягушку — такими я баловался еще в школе на переменах. Кособоко, на троечку… Тем не менее тушканчик-самурай доволен и церемонно трясет юбками:
— Воистину многие прославленные кунды могли бы поучиться достоинству и знанию этикета у варвара. Я приношу вам соболезнования, редид Дамода… и отдельно соболезную о вашем соотечественнике. Не далее как три минуты сорок семь секунд назад редид Абрахам Гор потерял морду и повел себя неподобающе. Мы скорбим.
Вновь обнимаю лубяные маты. В отношении варваров лодошский этикет удручающе однообразен. Впрочем, я зря надеялся на то, что сюрпризы сегодняшнего дня для меня закончились:
— Встаньте, редид Дамода! — торжественно объявляет экзарх. — Мы обеспечим вам подобающий доступ к праху недостойного соотечественника, а пока…
Кунд Дагда издает два пронзительных истеричных взвизга, и в комнате появляются златошерстные девицы из свиты экзарха. Одну я знаю — кудэ Ивар, дочь кунда Дагды, вторая мне абсолютно незнакома. Из почтения к хозяину лодошские дамы передвигаются на четвереньках, поджимая хвосты. Фрейлины ритуально пищат, ритуально меня обнюхивают — ой, щекотно! — а затем удаляются, оставив у моих ног инкрустированную янтарем и бериллами шахматную доску.
— Жаль, что поторопился отказаться от чая, очень жаль!.. — удрученно трясет головой Дагда. Его речь прерывается одобрительными взревываниями после каждого слова, так что не понять — жалеет он о пролитом чае или же рад этому.
— Но ничего, ничего, насколько я помню, кунд Вадилий, вы прекрасно играете в шахматы. Совместную трапезу мы заменим благородным состязанием ума, и ваша честь не пострадает.
После этих слов экзарх разувается и садится на свои сандалии, перевернутые подошвой кверху.
