Святослав Логинов - Дорогой широкой
Обзор книги Святослав Логинов - Дорогой широкой
Святослав Логинов
Дорогой широкой
Посвящается Татьяне Ивановне Русиновой из деревни Мошниково, Николаю Кондрашову (Коле Ключнику) из города Пестово, карачаевцу Ашуру и всем остальным хорошим людям, что встретшшсь автору на его пути:
они шагнули на страницы прямиком из жизни и названы своими именами. И, конечно же, посвящается Богородице; единственная встреча с этим человеком заставила автора многое понять в жизни.
ГЛАВА 1
АСФАЛЬТОВАЯ БОЛЕЗНЬ
Привычка — вторая натура, поэтому не следует бросать вредное сразу, но постепенно.
Ибн СинаСтрашная вещь — рытвина в асфальте. Идёшь, как привык, по ровному, а она в самый непригожий миг ложится под сапог, и роешь носом дорогу, углубляя поганку, делая её ещё опаснее для ног и носов запоздалых прохожих. На морду после этого смотреть страшно, к зеркалу лучше не подходить. Называется — асфальтовая болезнь. Неприятная штука, выпито ничуть не больше нормы, а шуму и бабьей воркотни — как при крутом запое. Привезти бы асфальта, всего-то полкуба, и закатать проклятую ямину, чтобы следа не осталось, да куда там, сапожник без сапог… С пэтэ-ушных времён помнится, что авторы учебника «Выравнивание дорожных покрытий» — Рытвин и Гладкий; видать, и их высокоучёным носам доставалось асфальтовой болезни, раз за такую книжку взялись.
Юра Неумалихин негромко, но внятно матернулся, поднялся на ноги, устоялся как следует, коснулся ладонью быстро припухавшей ссадины и решительной, хоть и нетвёрдой, походкой направился к дому.
Нужно ли в подробностях говорить, какая встреча ожидала Юрия в этом, с позволения сказать, доме? Вопрос риторический и ответа не требует, ответ каждый знает сам. Одна Любаня верноподданнически вильнула хвостом при виде хозяина, но и она тут же ушла в комнату, где гомонил вечно включённый телевизор. Дочь Надя, сопливка, невесть что о себе воображающая, отчётливо фыркнула при виде родителя и демонстративно захлопнула дверь в свою комнату. А чего закрываться, всё равно музыка там орёт так, что телевизора не слыхать. Отца она, вишь ли, презирает… а сама-то покуривает тайком, думает, что никто не знает, да его не обманешь, он всё видит на три аршина под асфальт…
— Я так и знала, — произнесла тёща и убралась к себе.
Пользуются бабы, что квартира трёхкомнатная, вот каждая и фордыбачит на своей жилплощади. И только хозяину угла нет, хуже собачонки…
Десятилетиями выработанный рефлекс подсказывал, что на глаза Верке лучше не попадаться и вообще в комнате объявляться не стоит. Юра, не снимая сапог, шатнулся на кухню, придавил бесцельно включённый телик, где лица мексиканской национальности шумливо выясняли, кто, чего и от кого родил, и тяжело опустился на стоящий у стены продавленный диван.
Всё. Добрался. Сам. И чего дурам ещё нужно? Другие бы радовались, что мужчина домой пришёл, а им всё не так.
— Явился? — Верка подбоченясь стояла в дверях. — И с какой радости наклюкался?
— Отпуск у меня… — Юра потряс головой, восстанавливая связность речи. — Ты представляешь, июнь на дворе, самое время горячее, а они — отпуск. В марте небось не дали, а тут — пожалуйста.
— Понятненько… — догадливо протянула Верка. — Выперли за пьянку?
— Шо? — возмутился глава семьи. — Кто это меня выпер? Где они другого моториста возьмут, чтобы непьющий? В отпуске я! Вот вишь!
Верка споро проглядела замызганную распечатку, из которой следовало, что и впрямь благоверный получил сегодня отпускные и премию за сверхурочные работы во время зимних аварий на теплотрассах города. Лицо её смягчилось, но совсем ненамного.
— Деньги где?
Этого вопроса Юра ждал с самого начала. Лицо его расплылось в довольной улыбке.
— Фигушки тебе, а не деньги, — отчётливо произнёс он самоубийственную фразу. — Это тебе не зарплата, а отпускные. Я завтра в отпуск поеду, к брату в гости. Брательник у меня в Москве живёт. Знаешь он у меня кто?
— Да уж знаю, — процедила Верка, быстро обшаривая карманы Юркиной спецовки. — Третий год грозишься к нему в гости.
— Обещанного три года ждут, — Юра даже не пытался сопротивляться, позволяя вертеть себя словно муху, попавшую в ловчую сеть. — Вот на третий год я к нему и поеду, завтра, с утречка. Билет на поезд куплю и — ту-ту!
— Деньги где? — закричала Верка, убедившись, что ничего не найдёт.
— Я же сказал: «Тю-тю». В отпуск я еду, в Москву, к брату Грише.
— Ну всё, — лицо Верки не предвещало ничего хорошего. — Хватит. Кончилось моё терпение.
Юра ждал, что сейчас привычной колеёй покатит ежевечерний скандал, на Веркины вопли явится Софья Михална, затем Надька выскочит из своей комнатушки и завизжит, что все её достали, и только Любаня, забившись под стол, будет смотреть испуганным собачьим взором. Однако Верка, не сказав больше ни слова, круто развернулась и вышла. С полминуты Юра ждал возвращения жены, потом пожал плечами и лёг, натянув на голову спецовку, чтобы не слишком мешал зажжённый на кухне свет. Вставать и щёлкать выключателем сил не было.
* * *Юрий Неумалихин — возраст — тридцать три года; семейное положение — женат; образование — среднее специальное; профессия — моторист асфальтового катка — спал, не подозревая, что Веркины слова о кончившемся терпении вовсе не являются фигурой речи. Терпение действительно лопнуло, так что зря Юра радовался, когда его оставили в покое. Привычный скандал безопаснее предгрозовой тишины.
Предгрозовая тишина постепенно заливала приватизированную трёхкомнатную квартиру в одном из безликих домов на улице Сикейроса. Отрыдал в телевизоре импортный сериал, отрокотал рок в Надькиной комнате, и Юрин храп стал слышен всем, проживающим совместно с квартировладельцем. На этот шум из большой комнаты, где в мирное время ютилась семейная пара Неумалихиных, вышла Юрина супруга. Недовольно поджав губы, оглядела кухню, потом принялась стаскивать с Юрия сапоги. Самочувствие спящего интересовало её меньше всего, заботил диван. Вообще-то, на этот диван без специального покрывала уже и не садился никто, поскольку был он отдан в безраздельное владение Любаньки, и неосторожно усевшемуся приходилось потом отчищать брюки от налипшей собачьей шерсти. Так что диванчик стоял в кухне до тех пор, покуда жива Любанька, после чего его предполагалось вынести на свалку. И всё же валяться на диване в сапогах не следовало, поэтому Вера Максимовна стянула с мужа рабочие сапоги и даже откантовала бесчувственное тело поближе к стенке, чтобы не свалился во сне. Совершив этот акт милосердия, Вера полезла в кухонный шкафчик и из самой его глуби, из-за банок с крупами и бутылок постного масла, извлекла стограммовый мерзавчик «Столичной» водки. Штука эта была куплена ещё два месяца назад, после того, как благоверный пропил квартальную премию, но пустить её в ход Вера Максимовна решилась только сейчас. Впрочем, экстрасенс, зарядивший водку мощным антиалкогольным зарядом, утверждал, что магическая сила выдохнется из напитка только вместе со спиртом.
Экстрасенса Вера Максимовна нашла по объявлению в бесплатной газетёнке, которую кто-то, минуя разбитый почтовый ящик, регулярно подсовывал Неумалихиным под дверь. Зарядка бутылки обошлась в изрядную сумму, но если прикинуть, сколько суженый пропивает, должна была окупить себя при первом же запое. Возникал вопрос: как муж отнесётся к неожиданному подарку, не заподозрит ли недоброго, но многолетний опыт подсказывал, что недоброе суженый, быть может, и заподозрит, но от выпивки не откажется. А уж как объяснить странную доброту, подскажет ситуация. Поэтому Верка просто поставила мерзавчик на стол, подальше от края, поколебавшись минуту, выставила рядом гранёный стакан, ломоть чёрного хлеба и старенькую солонку с крупной солью. Теперь никто не скажет, что она плохая жена, даже сейчас всё сделала как следует, не упрекнёшь.
Верка вздохнула и отправилась в комнату, где ждала холодная супружеская постель.
Софья Михайловна давно была недовольна зятем, можно сказать, с тех времён, когда он ещё и зятем не был. Но то, что Юрка начал вытворять в последнее время, не лезло уже ни в какие ворота. Прежде он так не пил. Впрочем, прежде и пить особо не на что было, а последние годы Юрка начал неплохо зарабатывать. Но всё равно — являться домой в сапогах и рабочей спецовке и по-свински валиться на диван!.. Не такую судьбу прочила Софья Михайловна единственной дочери. И раз так, то судьбу эту следовало исправить.
Оглядев сервированный стол, Софья Михайловна недовольно поджала губы, скопировав недавнюю гримасу дочери, и проворчала:
— Сама спаивает мужика, а потом удивляется, чего это он из стакана не вылазит. Вот ведь дурёха непутёвая! А и ладно, сегодня кстати…
Из настенной полки, из самой её глуби, из-за банок с вареньем и полотняных мешочков с фасолью и сухими бобами Софья Михайловна извлекла стограммовый мерзавчик «Столичной» водки и аптечный пузырёк, в котором бултыхалось несколько капель подозрительной жидкости. Бабка-шептунья, продавшая Софье Михайловне это зелье, клятвенно уверяла, что никакого вреда здоровью от него не приключится, а вот на винище окормленный человек и глянуть не захочет.
