Сергей Шведов - Владыка Асгарда
И Глузд прикусил язык. Решил, что плетью обуха не перешибешь. Да и не поверит никто из сильных мира сего простому человеку. А коли поверят, так пальцем не шевельнут, чтобы предотвратить беду, как тот же боярин Синегуб. В глубокой печали приказный отправился на пепелище, чтобы собственными руками свершить печальный обряд над боярином Бутуем. Однако тело боярина он среди убитых не обнаружил. Уж своего-то хозяина Глузд опознал бы в любом виде. Похоже, Бутую удалось скрыться от озверевших орланов, а значит оставалась надежда, что жизнь еще вернется на круги своя, несмотря на смерть и предательство, царящие вокруг.
Выпроводив из дома приказного Глузда, боярин Синегуб впал в глубокую задумчивость. По его прикидкам выходило, что княгиня Леля, понукаемая богиней Деваной, уверенной поступью идет к вершине власти, таща за собой и своего сына, витязя Мортимира. От кого Леля родила этого смурного молодца, можно было только гадать. В одном только Синегуб был уверен – не от Родегаста. Хотя именно на Родегаста будет ссылаться Леля, проталкивая сына в князья. А Синегуб промолчит. И все асские старейшины прикусят языки и покорно склонят выи перед дочерью Перуна и ее ведуньями. А иные даже найдут в такой покорности приятность и даже государственную необходимость. Да и почему бояре должны лить кровь, коли молчат боги? И если поведение Перуна, допустившего истребление своих ближников, можно было оправдать хотя бы виною кудесника Пересвета, окрутившего вопреки установленному богами ряду замужнюю женщину с зеленым юнцом, то молчание бога Ярилы людским умом понять нельзя. Если князь Хорс тебе не мил, так дай знать об этом волхвам. Зачем же подставлять под мечи сарматов и волкодлаков своих седобородых ближников? Чем же это кудесник Изогаст так не угодил своему богу, что тот покарал его смертью? Или Ярила испугался Деваны? Неужели и там, в мире Прави, мужи покорились женщинам? Так чего же тогда они ждут от людей? Последней, хотя и робкой надеждой боярина Синегуба был каган Яртур. Только он мог остановить победное шествие сторонников Деваны по городам и весям Скифии. Но в этом ему должен помочь не боярин Синегуб, а Ярила, если, конечно, у бога сохранилась хоть капля былой мощи. А смерть Яртура станет приговором былым богам. Тогда у боярина Синегуба не останется причин для сомнений, отдаться ли целиком и без остатка богине Деване, смиренно приняв из ее рук дозволение жить, или, сохранив мужскую честь, сказать свое веское слово на большом совете. Последнее было чревато новой кровью и новыми жертвами во славу былых богов, которые, возможно, подобных жертв недостойны.
Известие о смерти Таксака боярин Синегуб встретил почти равнодушно. По Расене поползли слухи, что царь Сарматии был отравлен ближними беками за усердное служение Деване и забвение старых богов. Но поскольку преемник Таксака Курсан никакой враждебности к волкодлачке не проявил, и голос свой во славу богов не возвысил, то слухи эти скоро утихли. А на тризну по скоропостижно умершему царю в Расену съехались все вожди окрестных племен, включая князя ашугов Буслава. То ли сын Велемудра не знал, какую власть ныне взяла в Скифии его сестра и соперница княжна Злата, то ли по свойственному ему легкомыслию просто отмахнулся от советов разумных людей, но так или иначе он заявился в Асию себе на погибель. Во всяком случае, многие асские бояре полагали, что глуповатый ашуг не протянет в Расене и трех дней. Однако три дня миновали, а ражий конопатый ашуг продолжал как ни в чем не бывало раскланиваться с местными старейшинами и произносить пылкие хвалебные речи во след ушедшему в мир иной царю Таксаку. Такая удачливость Буслава во время повального мора, не щадившего ни князей, ни старейшин рано или поздно должна была найти свое объяснение. И, разумеется, оно нашлось. Оказывается, простоватый ашуг чем-то поглянулся княгине Турице, взявшей его под свое черное крыло. Об этой старой колдунье, сохранившей благообразную и почти юную личину, в Расене если и говорили, то только шепотом и за плотно закрытыми дверями. Не было преступления, в котором асы не обвинили бы вдову Слепого Бера. Но больше всего пересудов вызвала ее несомненная связь с богиней Мораной, то ли соперницей, то ли подругой богини Деваны. Асские старейшины, натерпевшиеся бед от дочери Перуна, ничего хорошего от дочери Семаргла не ждали. И, как вскоре выяснилось, были абсолютно правы в своих печальных предположениях. Никто из сведущих людей о богини Моране доброго слова не сказал. А некоторые прямо называли ее богиней смерти. Потрясенный слухами бек Курсан, коего прочили в новые цари Сарматии, осторожно спросил у боярина Ерменя, чем же славна в Биармии божественная Морана. И, надо сказать, биармец не разочаровал старейшин, собравшихся на тризну.
– Если есть богиня жизни и плодородия, то нельзя обойтись без богини смерти. А вмести с Великой Матерью Девана и Морана составляю триаду Обновления, ибо в мире Яви нет и не будет ничего вечного.
– Это что же, – уточнил существенное Курсан, – бабье подобие триады Чернобога, кою составляют Ярила, Велес и Вий.
– Можно сказать и так, – не стал спорить печальный Ермень.
Именно от осведомленного биармца потрясенные вожди и старейшины узнали, что у богинь Деваны и Мораны есть мужья из простых смертных, это витязи Божидар и Мортимир. Коим, впрочем, еще предстоит пройти свадебный обряд в храме Великой матери, и этот обряд станет венцом Обновления. Что сулит это Обновления простым смертным, Ермень уточнять не стал, но его слушатели и без того сообразили, что ничего хорошего.
– А где находится храм Великой Матери? – спросил Синегуб.
– Этим храмом станет Асгард, – произнес спокойно Ермень.
– А как же Перун? – растерялся бек Курсан.
– А как же законы, заповеданные богом Родом? – послышались голоса потрясенных старейшин.
– Все течет и изменяется и в мире этом, и в мире том, – закатил глаза к потолку биармец. – Вместе с обновлением придет и Он, несущий новую правду.
– Выходит, Он все-таки будет?
– Так ведь мир не устоит без мужского начала, – пожал плечами Ермень и своим ответом угодил многим.
Правда, эти многие так и не сумели объяснить сомневающимся, чем же новая правда лучше старой, и кто этот Он, чье пришествие напророчил смурной боярин Ермень.
– Знаю только, что он сын титана и Великой Матери, – понизил голос до шепота биармец.
– А потому вправе возвысить свой голос поперек других богов.
Увы, ни среди сарматов, ни среди асов, ни среди людей иных племен не нашлось отважного вождя, способного бросить вызов грядущему Обновлению и сказать свое веское слово в защиту прежних богов. И не найдется. Это Синегуб понял по тому, как внимательно слушали вожди и старейшины биармца, и каким гулом восхищения приветствовали они появление в зале княгинь Турицы, Лели и княжны Златы. А ведь прежде женщины в тризнах по ушедшим в мир иной не участвовали, у них в этом таинстве была своя роль. С громким плачем они сопровождали умершего на погребальный костер, и случалось, что жены уходили вслед за своими мужьями, приняв смерть как освобождение от мирских забот. От княгини Лели, коя, по слухам, была то ли тайной женой, то ли невестой царя Таксака никто такой самоотверженности не требовал, но приличия она могла бы соблюсти. Но, видимо, времена действительно меняются, если женки приходят на тризну в нарядах, которые траурными никак не назовешь. Скорее уж свадебными.
– Горестную весть принесла я вам, старейшины, – произнесла княгиня Турица с подобающим случаю выражением лица. – Каган Яртур скончался минувшей ночью в замке Мрот в страшных мучениях. Да пребудет с ним при переходе в мир иной богиня Морана. Да прикроет она его своим крылом от бед и невзгод нового для него мира. Боярин Синегуб не сдержал крика ужаса, но крик этот утонул в громком ропоте потрясенных старейшин, коих поразила не только внезапная смерть кагана, но и слова его бабки. Ведь провожать в иной мир Яртура обязан был бог Вий, а боги Ярило и Велес должны были определить, какой участи он достоин. Достоин ли он мира Прави или обречен на вечные муки в мире Нави. А тут извольте видеть, какая-то Морана претендует на то, чтобы упокоить душу самого, пожалуй, храброго воителя Великой Скифии. Да ведь Яртура сам бог Перун назвал владыкой Асгарда. И никто почти не сомневался, что и в мире Прави кагану уготовано почетное место. Неужели княгиня Турица так ненавидит своего внука, что даже после смерти готова мстить Яртуру, мешая ему вступить в круг богов? К большому сокрушению Синегуба ответ на этот вопрос он так и не получил. Более того, он его даже не задал. Промолчали и старейшины, сидящие рядом. И в это мгновение Синегуб понял, что надежда умерла в его сердце. Что отныне его жизнь, это жизнь раба у ног богини Деваны, и никогда более его голос не прозвучит громко и гордо под сводами Асгарда, а если и прозвучит, то это будет не слово мужа, а писк евнуха, славящего свою госпожу.
