Мария Семёнова - Мир по дороге
– Вот и Канара, – сказал Иригойен.
Непомерный утёс нарушал ровную степь, вырастая из неё громадным цельным горбом. Словно круглая голова сыра, с одной стороны попорченная мышами. Подойдя ближе, венн убедился, что горы, тревожившие его память, были здесь явлены, можно сказать, своей противоположностью: огромной открытой ямой, выгрызенной в теле Канары. Камень выбирали уступами, плавно сбегавшими к широкому огороженному двору. Середина выломки уже изрядно заглубилась под землю. Чем ниже, тем чище был камень, тем меньше портили его крупные и мелкие трещины. После каждой непогоды на дне скапливалась вода. Чтобы она не мешала работам, мулы с завязанными глазами вращали две большие черпалки.
Ещё Волкодав ждал стражи. И она здесь, конечно, была, притом весьма нелюбезная. У въезда во двор троих путников окинул оценивающим взглядом бородатый копейщик в стёганке и войлочной шапке.
– Дешёвый камень во-он там, – буркнул он, указывая кожаной рукавицей.
Поодаль громоздился целый холм обломков и щебня. Волкодав невольно поискал глазами подбиральщиков, роющихся в поисках самоцветов, пропущенных другими рабами, но вместо них увидел повозку, нагруженную мешками, и служителя, убиравшего большие весы. Благоверные халисунцы, не жалевшие денег на то, чтобы полдня выдержать Посмертные Тела своих близких в самых святых местах Садов Лан, не пропускали случая приобщиться хоть маленького кусочка Канары. Прежде обломки пытались красть. Святотатцев ловили и размыкивали конями на улице Сломанного Стремени. Позже кто-то сообразил, что обида родовитым мертвецам творилась невеликая, а выгода казне могла набежать вполне ощутимая.
– Спасибо, добрый страж, но мы здесь не за этим, – ответил Иригойен.
– А зачем ещё? – удивился копейщик.
И правда, кому и что могло здесь понадобиться, кроме камня?
– Скажи нам, добрый страж, в какой стороне мы найдём ватагу мастера Гаугара, с которой по-прежнему не сравнится на этих добычах никакая другая?
Мороза не было, но ветер проницал любую одежду, особенно если стоять на одном месте. Стражник потёр нос рукавицей:
– На что вам Гаугар?
– Мы надеемся, он укажет нам могилу одного каменотёса, работавшего здесь когда-то.
Копейщик вдруг развеселился.
– Гаугар вам укажет, – хмыкнул он в бороду. – Только не могилу раба, а путь в Беззвёздную Бездну, да выберет, который позаковыристей… Ступайте вон туда, где грузят телегу, там дальше спросите.
Вот уж чего Волкодав ни под каким видом не ждал, так это того, что мастер Гаугар окажется женщиной. Такую женщину не всякий день встретишь. А удостоившись, не скоро забудешь. Кряжистая седовласая рабыня была сложена почти по-мужски и неимоверно сильна даже на вид. Она годилась в дочери Горбатому Рудокопу, каким того описывали легенды. И зубило в мозолистой руке Гаугар было, судя по звону, из отличнейшей стали. А как она материлась, если что-то, по её мнению, шло вкриво!..
– Здравствуй, почтенная госпожа, – поклонился ей Волкодав.
Мыш, не жаловавший холодной погоды, выглянул у него из-за пазухи, чихнул и вновь спрятался. Гаугар смерила венна насмешливым взглядом. У неё были маленькие, пристальные ярко-голубые глаза. Она, конечно, заметила длинные волосы Волкодава и то, что он не носил рабской серьги.
– И тебе поздорову, – отозвалась она погодя. Очень неспешно и обойдясь безо всякого «господина».
Ватажники Гаугар держались с тем же достоинством, что их мастер. Таковы люди, которые делают значительную работу, делают её лучше всех и понимают, как нелегко показалось бы на их месте другим.
– Я пришёл издалека, – сказал Волкодав. – Будет ли мне позволено поработать рядом с тобой во имя Хетара, укрепившего своей кровью Посмертное Тело прежнего государя?
Ватага как раз отделяла от утёса глыбу с большой сундук. По разметке уже просверлили глубокие дыры и теперь забивали деревянные клинья, чтобы поливать их кипятком.
– Рядом? Чести много, – с прежней основательностью ответила Гаугар. – Думаешь, запомнил чьё-то имя и я тебе ради этого позволю хороший камень увечить?
Ватажники засмеялись. Мастер ногой пододвинула Волкодаву обломок величиной с башмак:
– Разбей-ка его сперва хотя бы начетверо…
И бросила венну молоток, с одного конца оттянутый и заострённый лопаткой.
Волкодав поймал его, примерился, перехватил поудобней.
– В руках-то держал когда? – насмешливо спросила Гаугар.
У неё запястья были широченные. Как у любого, кто непомерно трудит их с юности, пока тело ещё растёт.
Волкодав молча опустился на корточки. Он не стал спрашивать, что значит «начетверо». И так ясно, что не накрест, а на четыре ровные дольки, пригодные для кладки или на опору для крепи. Ну а «хотя бы»…
Молоток застучал. Заточка лезвия показалась венну непривычной, но он быстро к ней приспособился. Ватажники побросали работу и сгрудились смотреть. Волкодав мельком отметил про себя, что никакие надсмотрщики с кнутами не примчались подгонять нерадивых. Каменотёсов Гаугар уважали и берегли. С ними считались.
Сделав на камне пять поперечных канавок, Волкодав стал их околачивать, постепенно добавляя силы ударам. Молоток порхал и звенел, радостно и свободно. Когда ответный звон камня, едва уловимо меняясь, стал глуше отдаваться в левой руке, Волкодав ещё раз обошёл крайнюю бороздку, потом резко взмахнул молотком. Первая долька щёлкнула и отвалилась ровно и чисто. Потом вторая, третья и так далее до конца.
– Сказано было – начетверо, – буркнула Гаугар. – Слушать надо, что тебе старшие велят, а не своё воротить!
Волкодав усмехнулся:
– Сказано было – хотя бы…
Мастер опять же ногой пододвинула ему ещё камень:
– А вот этот – вдоль пополам.
На веннских ярмарках иногда устраивали состязания кузнецов. Давали кусок железа наделать гвоздей. Просили потом из этих гвоздей отковать сплошной лист, да побольше. И всякий, кому было не лень, мог попробовать поцеловать большой молот-балду. Да не просто так, а высунув его сзади над плечом и держа рукоять кувалды за самый конец. Если не знать, что тянуть надо губы к молоту, а не молот к губам, можно очень неплохо раскровенить рот…
Волкодав взял камень и легонько, на пробу, стукнул по нему обушком.
– Не буду. Рассыплется.
Гаугар забрала у него молоток, проверила, не наделал ли неумеха зарубин, и сварливо велела:
– Иди кипяток подноси. Да шевелись там, чтобы не остывало!
…Камень гулко лопнул, и продолговатая «чушка» отделилась от матёрой скалы. Уже седьмая с тех пор, как Волкодав присоединился к ватаге. Когда она будет вытащена и погружена, рубщики Гаугар сядут в ту же телегу и поедут в столицу. На месячный отдых. За подвиг работы им дадут денег, и почти каждого ждала дома семья. Вот такие невольники. Действительно почтенные и гордые своим делом. Или они так работали оттого, что с ними обходились по-человечески?..
– В город, – обрадовалась мать Кендарат. – Хоть узнаю, прислушалась ли к моим советам госпожа Саал!
– Значит, ты распознала её недуг? – спросил Иригойен. И спохватился: – Если не будет в том ущерба для стыдливости госпожи…
– Эта неразумная сама себя загнала на край могилы, – ответила жрица. – За сорок лет жизни она съела столько пряников и печенья, что едва помещается на постели. Её тело утратило внутреннее согласие, данное от рождения. Желудок и почки не могут более выносить сладости, однако рассудок потакает языку, всё так же требующему мёда. От этого и язвы, и тьма, готовая поглотить зрение… Я всё рассказала супругам, но вот послушали они меня? Станет она питаться рыбой, яблоками и капустой?.. Или предпочтёт через год-другой умереть с булочкой за щекой, даже не увидев, как взрослеет приёмный сын, посаженный ей на колени вместо родного?
– Пусть Матерь Луна дарует ей выздоровление, – искренне пожелал Иригойен. – Служанки говорят, она отнюдь не худшая из хозяек!
Мать Кендарат пожала плечами:
– Госпожа Саал не привыкла проявлять упорство и отвергать желания чрева. Если она не справится, Тейекену придётся ограничивать её силой, а на это у него может не хватить твёрдости.
– Наши сэднику говорят: плоть глупа и слаба, – заметил Иригойен.
– Да наставит мне синяков мой собственный посох, малыш, но попался бы мне тот, кто первым придумал противопоставить душу и тело и объявить тело ничтожным! – возмутилась мать Кендарат. – Люди впали в грех пренебрежения совершенствами, которыми взысканы от Богов! Мы так погрязли в невежестве, что готовы пугаться тех, кто хоть на шаг приблизился к постижению тайн!
Иригойен задумался и печально ответил:
– Если ты права, я, наверное, тоже не сохранил вручённого свыше…
– Вернёмся – первым долгом на рынок, – сказала мать Кендарат. – По-моему, я там у одной старухи-травницы видела то, что тебе пригодилось бы. Сходишь со мной?
Они сидели у костерка, присматривая за башмаками и кожаными рукавицами, развешанными на кольях. В котелке над углями томился свиной жир. Позже мать Кендарат добавит к нему щепотку одного из своих порошков, а вечером будет смазывать ободранные ладони, сбитые ноги и плечи, обожжённые верёвкой.
