Макс Фрай - Ветры, ангелы и люди
Толстый свитер заменим на тонкий – ладно, на два тонких, надев их один на другой, пусть зеленые края рукавов торчат из-под лиловых, красиво же, нет? Вместо шерстяных штанов, неоднократно спасавших нас в феврале, наденем другие, весенние, яркие, например оранжевые, или вообще полосатые, ладно, ладно, тоже шерстяные, но тоньше. Честное слово, они гораздо тоньше зимних, а если и нет, сделаем вид, что да.
И, слушайте, что может быть хуже, чем весной продолжать ходить в зимней куртке? Ради такого дела не грех завести еще одну, такую же теплую, но условно весеннюю и специальный набор весенних шарфов – длинных, чтобы развевались на веселом мартовском ветру, который, в отличие от вечно запаздывающего тепла, придет в свой срок, принесет запах мокрой земли, даже если еще стоят морозы, и запах моря, даже если до него сотни километров, волевым решением объявит начало ледохода, не обманет, не подведет, ради него имеет смысл продрогнуть до самых костей, прыгая ранним утром по нерастаявшему еще гололеду в желтых, как солнце резиновых сапогах, которые непременно пригодятся в начале великого весеннего потопа – нынче же вечером, или послезавтра, или в апреле, как повезет.
Какое нам дело весной до собственных отражений в витринах, до взглядов прохожих, до манекенов, оптимистически демонстрирующих футболки с короткими рукавами, шелковые юбки и узкие, хоть с мылом их надевай, штаны. Единственный, кому сейчас необходимо нравиться, – это весенний ветер, поэтому шапки долой, он здесь полновластный хозяин, строгий начальник, взбалмошный, но милосердный принц, специально явившийся в наши северные края из далекой волшебной страны, чтобы перевернуть с ног на голову все, что сочтет легким, а прочее – отменить навек.
И какая разница, как был с утра одет счастливый дурак, если сейчас он с головы до пят закутан в весенний ветер, лучшую одежду для ранней весны.
Летом
В южном городе, где прошло мое детство, люди на улицах выглядели много хуже, чем в прочие времена года, и это легко объяснимо – летом слишком жарко, пыльно, лениво, и солнце лежит на беззащитной макушке, как тяжкий горячий шар. Но с утра надо успеть на рынок, и работу никто не отменял, а в раскаленных трамваях битком, ночью от духоты невозможно уснуть даже с открытым балконом, поэтому всем решительно все равно, что надеть, не голым из дома вышел, и ладно, сойдет, все равно никто не смотрит, кроме приезжей фифы-курортницы, вырядилась как на парад, а нос облезает, волосы слиплись, через блузку, ставшую прозрачной от пота, просвечивает розовый бюстгальтер, такая смешная чудачка, ты глянь.
Застиранные ситцевые халаты, линялые сарафаны, посеревшие от скверного мыла майки заправлены в заляпанные квасом и пивом штаны, полотняные кепки, блестящие пляжные шляпы из пластиковой соломы, негнущиеся новенькие джинсы редких счастливчиков, удачно отоварившихся под торгсином – джинсы, Господи Боже ты мой, в ту пору они казались роскошью, но так редко хорошо сидели на своих обладателях, покупали их без примерки, на глаз, какая, к черту, примерка в подворотне, где покупатель и продавец боятся друг друга до звона в ушах: первый – обмана, второй – статьи за спекуляцию; случалось и то, и другое, но нечасто, обычно желающим прибарахлиться все же везло.
Кстати, мои лучшие джинсы пришли ко мне сами. Первые привез из рейса брат, и они оказались на два размера больше, чем надо, пришлось продавать, вторые подарила сестра, эти были поменьше, но все равно висели мешком, топорщились, где не следует, превращая и без того нелепое подростковое тело в натуральный балаган, хорошо хоть не в экспонат кунсткамеры, но к тому шло. Зато однажды ночью мы с другом гуляли по городу, свернули в парк, и там на ветвях большого куста цветущего жасмина висели штаны – фирменные, wrangler, изрядно потертые, но целые, сели на меня как влитые – потом, когда мы несколько раз прогулявшись по аллее, убедились, что хозяин джинсов не объявился, схватили добычу и рванули домой.
Но джинсы – одежда для других времен года, летом штаны должны быть льняные, еще лучше – шелковые, чтобы каждый шаг становился наслаждением, а не досадной необходимостью; и кстати о наслаждениях, летняя обувь должна быть удобна, как крылатые сандалии Гермеса – тряпичные тапки, невесомые кеды, лоуферы из тончайшей кожи, мокасины ручной работы, да все что угодно, лишь бы не натирали, не жали, не соскальзывали с потной ноги, лишь бы не надо было в муках разнашивать, потому что лето – время бесконечной ходьбы по кругу земному, прельстительная задача о пешеходе, который вышел из пункта А, на ходу уплетая черешню или крыжовник, и забыл, куда шел, не на шутку увлекшись процессом, нюхая шиповник и маргаритки со скоростью пять километров в час.
Однако за всеми этими наслаждениями не следует забывать, что именно летом одежда становится приятным излишеством, роскошью, а значит, настоящим искусством – просто потому что больше не нужна для спасения от холода, особого практического смысла в ней нет. И относиться к летней одежде следует соответственно – если она не будет красива, скажите на милость, зачем тогда вообще мы нужны на этой прекрасной земле, которая, по правде сказать, и без нас отлично справляется с созданием красоты в промышленных масштабах, достаточно посмотреть на бабочек и луговые цветы, какие же мы будем дураки, если все это испортим.
Летом, когда красота – священная обязанность каждого честного горожанина, поневоле начинаешь приглядываться к прохожим, выбирая самые совершенные тела, словно всерьез вознамерившись пополнить ими свой гардероб. Стать бы на пару часов вон той загорелой блондинкой в сером шелковом сарафане, или тонким наголо бритым мальчиком в рваных шортах, ухоженным пожилым господином с ястребиным профилем и седыми висками, зеленоглазой женщиной с сотней разноцветных косичек, собранных на затылке тяжелым узлом, рыжим подростком в лазурных индийских штанах… Господи, да это же мое отражение, значит, рыжего отменяем, кто там у нас еще?
Осенью
Мир становится так пронзительно прекрасен, гулок, звонок и полон собой, что наша внешность и даже сам факт нашего присутствия здесь окончательно утрачивает значение для всех, кроме, разве что, нас самих, да и то вопрос остается открытым.
Осень – отличное время, чтобы донашивать любимые старые вещи: вытертый джинсовый плащ, дурацкий пестрый берет, вельветовый пиджак цвета мокрого песка, серую куртку «кенгуру» с клетчатым капюшоном, черные башмаки с красной подметкой, словно бы ухмыляющиеся при ходьбе.
Осенью нужно ходить не спеша, жадно вдыхая влагу и свет, подбирать с травы поздние яблоки, грызть, протерев рукавом, подолгу сидеть на открытых верандах кафе или просто на бульварах, бросив на мокрую скамью тряпичную сумку, с которой вышли за хлебом час, день, вечность назад. Осенью нужно покупать побольше обновок на зиму и даже на весну, хотя именно осенью возня с одеждой кажется глупой, осенью каждый день как последний, или даже не «как» – вот именно поэтому.
Осень преподносит человеку щедрый дар – науку умирать, мы все знаем об этом, только мало кто признается себе, чему учится каждую осень, пока золото всех небес изливается к нашим ногам, и лишь коснувшись земли превращается в сухую листву. Покупать обновки следует просто для равновесия, настойчиво напоминать себе, что будущее, которого нет, хотя бы теоретически возможно, изобретать нелепые гарантии, брать заложников – белый свитер специально для января, алый шарф станем носить в феврале, когда все прочие устанут нас согревать, а самые лучшие в мире ботинки изумрудного цвета, на тонкой подошве можно будет надеть лишь в апреле, не раньше, и каким надо быть идиотом, чтобы теперь не дожить до весны.
Лучшая одежда для осени та, что мы наденем когда-нибудь позже. Например грядущей весной.
Зимой
В детстве выскакивали из дома в куртках, тонких и легких, в теплых трикотажных штанах, которых не жалко, в купленных на вырост условно непромокаемых башмаках, у меня были ярко-красные, и с тех пор я знаю, как важно носить зимой яркую разноцветную обувь, смотришь под ноги, чтобы не споткнуться, а там – клубничные кляксы на белом снегу или сером асфальте, торжество чистого цвета, праздник, который идет с тобой в ногу, почти карнавал.
Куртки, которые родители почему-то называли «анораками», тоже были разноцветные, красная и голубая, их купили почти одновременно, но голубая официально считалась новой и хранилась «на выход», а красную можно было таскать в хвост и в гриву – в школу, в парк, кататься на санках в те редкие дни, когда выпадал снег, с папой в лес, с мамой по магазинам, залезать на крышу заброшенной гауптвахты, сбегать на дальний пустырь, сползать на пузе в овраг, карабкаться через заборы в запертые дворы, проникать в пустующие дома, неугомонным красным шаром катиться через серую теплую темную зиму – вперед, куда же еще.
