Мария Семёнова - Мир по дороге
Он не сдержался, только когда Волкодав начал привязывать ещё две бечевы:
– А это на что?
Бизару передали кувалду.
– Выдернуть, – проворчал венн.
– Что выдернуть? Клин? Так ведь я…
– Хватит болтать! – раздражённо крикнул аррант. – Лезь, пока я других не послал!
– Тебя, – сказал Волкодав.
Несколько крепких парней начали спускать Бизара. Ватажники смеялись и зубоскалили, расспрашивая горшечника, чем это его так откормила жена. Бизар потел и не отвечал. Под ногами у него раскачивалась пустота.
Волкодав сунул в руки Захагу дополнительную верёвку, вторую взял сам и стал понемногу выпускать её, следя, чтобы не запуталась. Одновременно он отходил в сторону, насколько позволяла обрывистая площадка.
Захаг подозвал ребят из своей ватаги и приставил травить бечеву.
Скоро накат с тяжёлыми глыбами угрожающе навис над головой Бизара. Подпор был в самом деле устроен надёжно и изобретательно. Вот он, клин с тянущимся от него пеньковым шнуром, вот он, камешек, удачно подпёрший тыльную часть клина. Вздумай кто сделать это нарочно, ведь нипочём не подобрал бы именно такого обломка и не сумел бы так метко воткнуть…
– Шевелись там! – закричал Кнер. Он бесстрашно стоял на самом краю, наклонившись над пропастью и раз за разом дёргая шнур.
Кое-кто из трудников потом говорил, что еле совладал с искушением дать арранту пинка.
Волкодав покрепче упёрся ногами в выступ песчаника и наклонился вперёд, готовясь к немедленному рывку.
Бизар всё пытался встать на скалу, но влажный камень не давал опоры ступням. Делать нечего, гончар поднял кувалду, отчего его сразу повело в сторону, сотворил краткую молитву Богине Заступнице – и ударил по камню.
Ничего не произошло.
– Бей!.. – заорал Кнер.
Бизар ударил ещё. Камешек вылетел.
Аррант немедленно рванул шнур.
Клин выскочил. Бизар молча выронил кувалду и крепко зажмурился, прикрывая ладонями голову. Глыбы охнули, просели, заскрежетали. Лавина пошла вниз, сперва медленно. Мгновением позже во все стороны полетели брёвна, щепки, осколки…
Парни, изначально спускавшие горшечника вниз, смешно повалились один на другого. Отскочивший камень размозжил крепкую бечеву.
Люди молча смотрели друг на дружку и на размочаленный верёвочный хвост. Никто не решался заговорить первым.
Над тесниной понемногу опадал грязный туман.
Потом заметили, что Захаг с ватажниками и Волкодав что-то тянут из глубины. Люди бросились на подмогу. Дружное усилие, и через край на площадку перевалился Бизар. Серо-бурый от крошки, наполнившей волосы и одежду, с окровавленными руками, избитый и исцарапанный, но живой. Распластавшись вниз лицом, он целовал камни и плакал. Штаны на нём были мокрые.
– Осла мне! – распорядился Кермнис Кнер. – Я должен сам посмотреть, что делается внизу!
Он ездил вверх и вниз по узкой тропке исключительно на осле, полагая, что ослы в горах надёжнее лошадей.
Он ещё не скрылся из виду, когда вблизи раздался смех.
Волкодав поднял голову. Смеялся Вангал, молодой вельможа из тех, что держали стремя Нагьяру:
– Глиномесу неведома смелость воина! Это тебе, скудельник[27], не бабу брюхатить!
Люди отворачивались, отводили глаза.
Волкодав поднялся на ноги.
– Скажите кто-нибудь этому храбрецу, – проговорил он сквозь зубы, – пускай спустится туда на верёвке и поглядит, замкнуло ли реку. А потом портки свои нам покажет…
Вельможа рванул из ножен меч и с невнятным проклятием бросился на него.
Кому-то показалось, будто венн отмахнулся.
Другие потом утверждали, что его противник вдруг присел, словно заламывая лихое коленце свадебной пляски. Но вместо прыжка, так толком и не разогнувшись, боком, неловко, словно падая на бегу, унёсся обратно туда, откуда напал. Его меч звякнул о камни, Вангал дико закричал, не иначе решив, что его разогнали прямо в обрыв…
Вместо смертельного падения неуправляемый бег завершился в заботливых руках слуг.
Двое стражников двинулись было вперёд, но Волкодав стоял в «стойке истины», как называла её мать Кендарат, и подходить к нему без прямого распоряжения почему-то не захотелось.
– Сын мой, – долетел голос наместника.
Волкодав не повернул головы, он и так всё видел и слышал. Вейгил увещевал Нагьяра, что-то яростно доказывавшего ему. Вот наместник отрицательно, с видом окончательного решения покачал головой и махнул рукой слугам, веля нести себя вниз. Волкодав оглянулся и понял причину. Оказывается, у него за спиной поднялся Захаг. И с ним ещё не менее двух десятков гончаров, ставших каменотёсами и проходчиками. Все дюжие, решительные и сердитые. Поневоле задумаешься и вспомнишь, что вейгил в городке хотя и велик, но не всесилен, как господин над рабами. И в первую голову поставлен блюсти справедливый закон. И родовитый забияка на самом деле ни царапины не получил…
К несчастью, на том дело не кончилось. Не добившись желаемого и не смея ответить родителю, Нагьяр сорвал зло иначе. Схватил поданный слугой повод золотого коня… и для начала рванул так, что от испуга и незаслуженной боли жеребец сел на задние ноги. А потом выдернул повод из ненавистной руки – и, не разбирая дороги, метнулся прочь.
Слуги и стражники пытались ловить его, но куда там! Все их усилия лишь направили обезумевшего коня к тому самому краю, из-за которого недавно вытаскивали Бизара. Теперь там никого не было.
Кроме…
Волкодав ахнул и начал бежать, уже понимая, что не успеет.
Возле самого обрыва стояла погружённая в свои мысли мать Кендарат. Маленькая женщина задумчиво улыбалась, отслеживая концом посоха тёмные прожилки в камнях…
Золотая молния остановилась в двух шагах перед ней. Жеребец застонал и сунулся мордой ей в руки. Губы, разорванные уздой, кровоточили, на крупе и боках угадывались полоски белой шерсти: здесь хлыст рассекал кожу.
Мать Кендарат обняла голову беглеца и потёрлась щекой о его щёку.
Когда подбежал Волкодав, жрица гладила мягкий нос коня и что-то шептала ему на ухо.
– Потерпи, недолго осталось, – разобрал венн.
Он, впрочем, не был уверен, что говорила она именно это.
Опасливо приблизился стремянный. Золотой жеребец дрожал и закладывал уши, но буянить больше не пытался и послушно дал себя увести.
Волкодав с трудом перевёл дух, хотел обратиться к матери Кендарат… и обнаружил, что опять, как когда-то, изготовился засвистеть.
Тропа неспешно петляла по склону, огибая утёсы. Игрушечные домики Дар-Дзумы постепенно делались всё более настоящими. Кого другого здесь впору было бы вести за руку, но жрица на тропу вообще не смотрела. Она следила взглядом за орлом, скользившим чуть ниже.
– Глупый. Совсем ещё глупый, – сказала наконец она Волкодаву. – Ты сам хоть помнишь, что сделал?
Венн задумался. Потом с удивлением ответил:
– Нет.
Тело в самом деле сотворило… что-то. Помимо рассудка и осознанного намерения. Оно просто ответило на брошенный вызов. И разум тщетно силился вспомнить, как именно.
– Вот я и говорю: совсем глупый, – вздохнула мать Кендарат. И грозно пообещала: – Ничего, вечером вспомнишь… А что я сделала, понял?
– Понял, – сказал Волкодав. – Только не понял как.
Кан-Кендарат усмехнулась и кивнула:
– Такое кан-киро ещё не скоро дастся тебе.
Волкодав крепко задумался.
– А что я должен был сделать? – спросил он затем.
Мать Кендарат ответила не сразу.
– Признаёт ли твоя вера, – издалека начала она, – Богов зла и добра и выбор между ними, совершаемый человеком?
Венн понял, к чему она клонит. Его народ не усматривал за пределами смертной жизни вполне совершенных Богов. Сам Хозяин Грозы некогда делал ошибки, а потом расплачивался за них. Не было у веннов и беспросветно-тёмных Богов. Даже Незваная Гостья порой справедливо карала. И милосердно прекращала страдания. Боги веннов были своего рода старшими братьями и сёстрами земных людей. Они шли впереди. Показывали пример…
– У нас, – сказал Волкодав, – говорят так: если сам напортачил, на советчиков не пеняй.
Жрица кивнула.
– Вот смотри, – начала она рассуждать. – Маленький мальчик выстроил из песка крепость. Мимо идут двое, в том возрасте, когда только в стремя вступают[28]. Оба хотят себя проявить. Один говорит: а я всё растопчу! Другой утешает малыша и вместе с ним строит крепость лучше растоптанной…
Волкодав молча слушал, ещё не улавливая, в чём суть.
– Потом они чают взрослости и жаждут себя испытать: а на что я осмелюсь? Один ловит слишком доверчивого кота… и обмазывает его горючим маслом для светильников. Другой успевает сдёрнуть с себя кафтан и всю зиму потом колет дрова лекарю, а заодно приобретает верного друга. Что ты скажешь об этом?
– Скажу, – тяжело проговорил Волкодав, – что у первого мать и отец ещё никчёмнее его самого.
– Я не о том. Можно ли сказать, что один выбрал зло, а другой добро?
Волкодав нахмурился:
