Андрей Белянин - Ночь на хуторе близ Диканьки
– До первой крови али покуда кто с ног долой?
– Хватит языком молоть, дерись уже!
Кузнец прорычал что-то невнятно-одобрительное и, наклонив лобастую голову, словно молодой бык, бросился на товарища. Николя не делал попытки ни отступить, ни увернуться, он просто встретил верного друга прямым ударом твёрдого локтя в нос.
И, собственно, в тот же миг был сбит с ног, самым нелицеприятным образом повален в пыль, а кузнец уже сидел на животе у него, замахиваясь правой, а левой прикрывая струйку крови, бегущую из одной ноздри.
– Я победив!
– С чего бы? – хрипло усомнился молодой гимназист. – Договаривались же до первой крови. Так что слазь с пуза.
– Как, я потом же добавил, шо с ног долой?
– А я подтвердил? Я согласился?! Вакула, ты ж мне и слова сказать не дал. Ты спросил: «До первой крови?» Я как раз собирался ответить «да», а ты сразу бодаться! Слезай давай!
– Так чья ж победа? – Озадаченный кузнец протянул руку, помогая приятелю подняться. – Ох, чую же, дурите вы меня, паныч, а тока как, не розумию…
– Да уж как обычно, – отмахнулся Николя, отряхивая с одежды пыль и мелкие соломинки. – Ты сначала чётко договаривайся об условиях поединка, а уж потом дерись. А так первое слово дороже второго!
Вакула задумчиво почесал в затылке, потом расхохотался и от души обнял друга. Парни не в первый и, дай бог, не в последний раз мерились силой, причём победителем при любом раскладе, как правило, выходил более ловкий пан гимназист, а могучий, но доверчивый кузнец раз за разом пытался понять, как же у него это так получается…
После чего герои наши плечом к плечу отправились по тропинке вдоль редкого плетня на двор прекрасной пани Солохи. Надобно признать, что плетень вкруг Диканьки шёл аккурат от кумовой хаты, и каждый, кто по ночи плёлся из шинка через село, никогда не удосуживался взять с собой палку, дабы отгонять брехливых псов, надеясь всегда позаимствовать приличный прут из плетня. Возвращать обратно, однако же, никто ничего не собирался, посему в определенных местах кумов плетень напоминал бородавку той же кумы, из коей (бородавки, а не кумы!) торчали в разные стороны три или четыре крепкие волосины…
Лицо прекраснейшей пани Солохи надо было видеть! Да, именно так, и сей же момент мы попробуем объясниться – почему…
Во-первых, дверь в хату вдруг оказалась заперта, и это посреди бела дня. Нет, ну понятно, что несколько ближе к вечеру, но ведь и не ночь же! Во-вторых, на требовательный стук Вакулы – «мамо, отворитесь!» – изнутри послышался шум, суета, звук разбитой посуды, грохот чьих-то сапог, явно бегающих по стенам, сдержанные женские матюкания, а потом резко повисла тишина.
Дверь распахнулась. На пороге, сияя широкой улыбкой с намертво стиснутыми зубами, стояла чуть встрёпанная кузнецова мама. Как уже упоминалось выше, её лицо надо было видеть. Тут и сам не рожденный ещё Станиславский крикнул бы: не верю-у!
– Ой, це кто? Тю, так то сынок мой любимый, да ще не один, а с добрым приятелем! Проходьте, проходьте, паныч-гимназист, будь ласка! А я вже и стол накрыла, сейчас и отужинаем, уж не обессудьте сесть с простым людом…
– Та мы на хвилинку, мамо, – сухо откликнулся кузнец, левой рукой удерживая друга. – Ще в ночь будем працювать, бо заказов много! И ковать, и красить, и малювать надо. А де-то туточки у нас сеть была?
Солоха сделала круглые глаза. Да, собственно, Николя тоже вряд ли мог бы объяснить, за каким ёлкиным хреном им в кузнице рыболовная сеть сдалась.
– От не надо вопросов, мамо! Не доставайте. Шо нам треба, то треба, и всё! А тока ще и багор был, и горилки пузырь?
– Сыноньку, – взмолилась Солоха, едва не падая на колени, – що ж вы с приятелем в той кузне учинить решили?! У мене слов нема, одни фантазии…
Меж тем Вакула, не вдаваясь в объяснения, быстренько нашёл всё, что ему требовалось, перекрестился на иконы и, подтолкнув друга плечом, вышел вон. Николя галантно поклонился пани Солохе, развернулся на выход и, не глядя, пнул стоящий у дверей большой мешок с картошкой (или неизвестно с чем). Мешок охнул и простонал фальцетом:
– Во тьму адскую ввергаюся и муки египетские претерпеваю безвинно, аки агнец божий…
Уже за плетнём Вакула, отводя взгляд, уточнил:
– Кто там был-то?
– Скорее всего, дьяк. Но поверь мне, дружище, я попал куда надо. Если сегодня у него что и встанет, так только волосы дыбом…
Вакула удовлетворённо хмыкнул. После чего приятели искренне рассмеялись, хлопая друг дружку по спине.
А то и верно, по сути проблемы, да какая кому разница, с кем на ужин встречается вольная вдовица? Разве что досужим сплетникам всякие разные слова языком поганым молоть! Так за то им в пекле сковородки раскалённые, без масла, положены и тыканье вилами. Кому оно охота? По факту – никому, однако же сие никогда не останавливало, не останавливает да и навряд ли когда будет останавливать диавольское семя сплетников.
Уже дойдя до кузни, Вакула потратил ещё с часок, чтобы нацепить на ту же сеть железные крючья. Потом он сунул её в проверенный мешок, взял багор наперевес и подмигнул Николя:
– Так шо, паныч, пойдём подивимся на тех русалок, среди которых одна, как ни верти, самая что ни на есть натуральная ведьма? От ведь яка специфична пропорция…
Тут уже и не поспоришь. Кто бы знал, сколько дивных волшебств и таинств хранит прекрасная земля наша?! Есть, есть, конечно, дивные сказки и мистические истории в больших и малых городах европейских, однако же ежели по совести присмотреться да подумать умом своим природным, а не начитанным, так в единый миг ясно становится, что земля русская, народ наш в сём сказочном плане, – в сотни тысяч раз других богаче!
Нет ни у кого таких чудесных историй, дивных легенд, волшебных преданий, леденящих душу ужасов и возвышающих до небес сказаний! Кто хочет подискутировать о сём с Николя и Вакулой, а рискните-ка чахлым здоровьицем! Один языком научным вам всё докажет, а другой уже и кулаком куда надо ума добавит, ежели человеческими словами не дошло…
Итак, добавив к вышеуложенному, в тот же мешок, поверх сети с крючьями, пару небольших молотов, горсть соли в тряпице, краюху чёрного хлеба, приличный шмат сала и полулитровый штоф горилки, кузнец закинул груз за плечи и пошагал следом за своим приятелем в очередной авантюрный поход на заброшенную мельницу, к старому пруду с кувшинками…
– А шо, паныч, не в обиду вам будь сказано, как ежели присмотреться с трудового взгляду, не було ли в вас такой грешной мысли, шо вот как заявились вы, положим, до Диканьки, так оно зараз усё и попёрло?
– В смысле?
– Да ить как же тихо, спаси господь, мы тут до вас жили-и…
– Не буду спорить, некоторая логика в твоих умозаключениях есть, – без спешки протянул Николя, прекрасно зная, как его друг обожает витиеватые фразы. – Сам я о сём феномене размышлял неоднократно. И на сей момент даже близок к уверенности, что всё, с нами происходящее, есть некий всплеск волшебных чудествований, возникший не на пустом месте единократно, а наверняка имевший место зреть долгие годы, покуда мне не довелось Божьим ли промыслом, диавольской ли кознью потревожить корень сей проблемы.
Кузнец беспомощно вздохнул, и скрип его мозгов, осмысливающий всё вышесказанное, раздавался в мягкой темноте вплоть до самой мельницы. Украинская ночь вновь брала свои права над миром. На сине-чёрном бархате её всё ярче и ярче сверкали далёкие звёзды, к описанию которых стоило бы скорее привлечь перо персидских поэтов любовной лирики.
Дивные ароматы остывающей степи и послезакатной свежести разлились в воздухе. Лёгкий ветерок едва касался поцелуями своими усталых листьев тополей, яблонь и вишен. Тощий месяц серебряной турецкой саблей завис в небе, обещая высоко поднятым нижним краем своим хорошую погоду и всяческое благоденствие земле нашей. А под разлившимся повсюду хрустальным светом уже таинственно мерцал старый пруд, переливаясь жемчугами и перламутром…
– Скажите ж, Христа ради, от какой басурманской заразе, чтоб ему не довелось на Святках, с морозу, рюмку водки выпить для сугреву, взбрело в такой глуши мельницу ставить?! Честному люду и не добраться же…
– Вакула, что-то вы часто стали во всём виноватых искать, не находишь? То москали, то немцы, то басурмане, то католики…
– Та-а к слову пришлось, – сплюнул кузнец. – Известно ж всем, шо москаль как чего увидит, так неизменно сопрёт, а немец человеческого языка не розумиет, а басурманин в Христа Бога не верует, а католик хоть и верует, да не так! Ох ты ж, Матерь Божья, какой бред я несу…
Тут надобно признать, что Вакула, работающий с металлом, не мог позволить себе пустого зазнайства и хвастовства, а потому был человеком вполне себе самокритичным. В сравнении с тем же Николя, который отличнейше умел и даже любил порой прихвастнуть.
