Мария Семёнова - Мир по дороге
Полная луна светила по-прежнему ярко, бросая резкие тени. Нападавшие – а их было действительно двое – показались венну неразличимыми близнецами. Из таких в Самоцветных горах получались надсмотрщики. Да не совестливые служаки, у которых среди рабов водились друзья, а самые лютые погонялы, гораздые потешиться над безответным невольником. Один из двоих держал в руках… нет, не кнут. Толстое копьё с широким наконечником. Второй поигрывал короткой дубинкой, но больше для острастки. Разбойников ждала лёгкая добыча, на кого тут было особо вооружаться?
От них, спиной к Волкодаву, медленно пятилась тоненькая гибкая девушка в синих шароварах и серой стёганой безрукавке. Лунный свет серебрил густые пепельно-светлые волосы, сколотые на затылке деревянными шпильками. Девушка держала перед собой посох, вскинутый в защитном движении. Ни она, ни разбойники ещё не заметили Волкодава.
– Брось палку-то, дура, – сказал державший копьё. – Смотри, осердимся, на неё и насадим!
– Лучше подумай, как нам понравиться, – хохотнул второй. – Тогда мы тебя, может, и не добьём…
Оба говорили по-саккаремски. Для таких, как они, и в Саккареме, и в соседнем Халисуне водилось одно слово: урлаки.
Девушка со вздохом ответила:
– Так-то вы чтите Богиню, Которой поклоняется здешний народ…
В её голосе по-прежнему не было страха, лишь укоризна, но Волкодав не обратил на это внимания. Он услышал достаточно. Качнулось перед глазами дымнобагровое факельное пламя, шарахнулись тени по стенам каторжных подземелий. Зверолюдям с кинжалами и кнутами привезли на потеху рабынь…
Волкодав молча вышел из-за камней. Девушка начала оборачиваться, но он уже миновал её, убирая себе за спину. Рожи нападавших стали запоздало меняться, сквозь глумливую угрозу пополам с похотью проглянуло удивление, к которому подмешивались начатки испуга. У беззащитной добычи объявился заступник. Да такой, что с ним приходилось считаться.
– Шёл бы ты, парень… – утрачивая решимость, проворчал тот, что похлопывал себя по ладони короткой тяжёлой «дубаской».
Копьеносец, возможно, тоже намеревался что-то сказать, но не сказал, поскольку Волкодав двигался прямо к нему. Самому венну казалось, что он так и идёт прежним размеренным шагом, но женщина, опустившая посох, видела, как он метнулся вперёд и пролетел последние шесть шагов одним звериным прыжком.
Копьё высунулось навстречу, но не успело. Острое «железко» ткнуло воздух там, где уже не было человеческой плоти. Волкодав не стал вытаскивать поясной нож, просто потому, что в его роду не держали обычая даже за самые поносные речи платить сразу клинком. Слова – почти всякие – можно и отозвать. А вот разящего лезвия с полдороги не отзовёшь.
Другое дело, что отец Волкодава, успевший преподать сыну эту науку, одним кулаком натворить мог побольше, чем иные – с каким угодно мечом…
Разбойнику въехал в подгрудок стенобитный таран. И превратил его лёгкие в мокрую тряпку, более не способную вбирать воздух. Обидчик женщин отлетел в сторону, роняя копьё. Однако он был куда крупней костлявого венна и вдобавок привычен к битью. Волкодав весьма заблуждался, полагая, что для вразумления ему хватит одного удара под дых.
Тем не менее копьеносец временно перестал быть угроз ой. Волкодав крутанулся навстречу второму. Он сделал это как раз вовремя, чтобы уловить движение руки, заносящей дубинку. Урлак действовал не по осознанному намерению, а примерно так, как щёлкает пастью животное, заслышавшее кусачую муху. То есть очень быстро. Он не успел сообразить, что нарвался на зверя куда страшнее себя. Рука, вскинутая для удара, хрустнула в локте, пальцы обмякли и разжались, но удар есть удар – «дубаска», надетая темлячком на запястье, ещё продолжала движение, скользнув по рубахе Волкодава и… окончательно вывернув подбитый сустав.
Урлак взвыл.
Вот и пойми, кому из двоих от того удара было больней.
Девушка следила за быстротечной схваткой, опираясь на посох. Если бы Волкодав мог видеть её лицо, он бы удивился выражению спокойного любопытства, смешанного с некоторой брезгливостью. Так взрослый смотрит на безобидную, но злую свару детей, не поделивших игрушку. Когда копьеносец, щерясь и нашаривая оружие, начал подниматься за спиной Волкодава, конец посоха оторвался было от земли, но сразу опустился обратно. Непрошеный защитник успел уловить движение сзади и вовремя оглянуться. Ну, почти вовремя. Кажется, наконечник копья слегка зацепил рукав на левом плече, но это не имело никакого значения, потому что венн больше никого не собирался щадить. Его кулак вмялся головорезу в висок и отправил никчёмную душу на незамедлительный суд той самой Богини, Которую этот саккаремец так скверно чтил.
Второй, у которого с бесполезного запястья свисала «дубаска», уже удирал. Он пригибался, здоровая рука металась подле больной, порываясь прижать её – и не смея, чтобы ещё хуже не стало. Потом, видимо от лютой боли, у саккаремца на какой-то миг померкло в глазах. Он споткнулся и рухнул с тропы под откос. Именно рухнул, прямой, как утратившее опору бревно. Даже не попытался извернуться или спрятать лицо. Падать было не особенно высоко, не больше сажени, но внизу громоздились расколотые валуны. Их каменные углы были гораздо твёрже непокрытой человеческой головы.
Женщина с посохом услышала и поняла донёсшийся снизу звук. Примерно так лопается скорлупа большого, не до конца вызревшего ореха. Женщина только вздохнула. Злая ссора детей опять кончилась непоправимым. Впрочем, она давно уже не надеялась уберечь всех.
Никогда больше двоим выродкам саккаремского племени, охочим бесчестить одиноких странниц в ночи, не добраться до Самоцветных гор. Туда, где им вручили бы кнуты и кинжалы, нанимая на проклятую службу…
Волкодав оглянулся, ища глазами девушку, которую поспел оборонить. Нашёл… И то, что он увидел, потянуло у него из-под ног каменистую землю, заставив сесть прямо там, где стоял, – посередине тропы, чего правильному венну, вообще-то, не полагалось бы делать.
Вместо молоденькой девчонки перед ним стояла далеко не юная женщина. Её уже не зазорно было бы честить бабушкой. Волосы, показавшиеся пепельно-светлыми, были высеребрены не лунным светом, а прожитыми годами. Волкодава обманули её движения, гибкие, как у беззаботной девчушки, счастливо не ведающей о старческой косности тела.
А кроме того…
Бросившись в драку, он умудрился самым позорным образом проглядеть ещё двоих человек. Может, именно оттого проглядел, что от них не исходило угрозы. За камнем в лунной тени шевельнулась другая женщина – в платке и длинной рубахе саккаремской горянки. Стоя на коленях, она испуганно обнимала молодого мужчину, беспомощно уронившего светловолосую голову. Парень выглядел жалко. Голый, избитый до чёрных кровоподтёков, он совсем сполз бы на землю, если бы не обнимавшие руки.
Волкодав снова посмотрел на женщину с посохом. Та обводила глазами осквернённую смертью полянку возле скалы и… сокрушённо покачивала головой.
– Малыш, малыш… – наконец выговорила она по-саккаремски.
Волкодав неплохо знал здешний язык, но в первое мгновение уловил лишь, что голос всё-таки не принадлежит его матери. А странница продолжала:
– Зачем ты убил этих несчастных, малыш?
Венн молча смотрел на неё снизу вверх и тщился что-то сообразить, а она со вздохом добавила:
– Да ещё и сам покалечился…
Он вздрогнул и обнаружил, что, оказывается, стискивает пятернёй левое плечо, а между пальцами течет кровь, густая и чёрная при луне. Скверная была рана. Из тех, что нескончаемо сочатся то сукровицей, то гноем и никак не хотят заживать, а сросшись наконец, оставляют багровые пиявки шрамов, высасывающие подвижность и силу.
Кончик посоха легонько прикоснулся к его колену, и венн вскинул глаза.
– Поднимайся, глупенький, – сказала женщина. – Пошли посмотрим, что там у тебя. Сам встанешь?
Белобрысый между тем слабо зашевелился, пытаясь если не подняться, то хотя бы ползти. Волкодав подошёл к нему, нагнулся и поставил на ноги. Тот охнул, замычал и схватился за его рубашку, но устоять не было силы, голова клонилась на грудь. Венн обхватил его поперёк тела, перенёс к костру и усадил на войлочную подстилку.
– Спасибо, добрый господин, – тихо отозвалась горянка.
У неё из-под сбившегося волосника тоже поблёскивало серебро и на щеках залегли морщины, оставленные прожитыми годами. Но и её голос не был голосом матери Волкодава.
…Двое молодых мужчин и две женщины, годившиеся им в бабки. Все четверо происходили из очень разных народов. Не самое обычное общество, какое можно увидеть ночью в горах, возле костра под скалой. Причём, как вскоре понял венн, остальные трое были знакомы между собой не намного дольше, чем он с ними.
Он сидел у огня, поджав ноги и всё так же стискивая ладонью плечо. Странница, раскрыв кожаный кошель, смешивала в маленькой чашке невесомые блестящие порошки.
