Макс Фрай - Ветры, ангелы и люди
Джезва стала настоящей катастрофой. В том смысле, что пока ее не было, скверное настроение, совершенно неуместное в самом начале желанного путешествия, вполне можно было списать на дрянной кофе «по-офицерски». А теперь пришлось признать, что дело совсем не в напитках, просто ужасно жаль, что так и не пропал там, в дюнах, ни нынче в сумерках, ни прежде – никогда. Сколько раз приходил туда в надежде развеяться по ветру, столько раз терпел неудачу, и с каждым годом эта мрачная шутка все меньше похожа на просто мрачную шутку, вот в чем беда.
Ай, ладно. Можно подумать, раньше всего этого о себе не понимал. Зато кофе получился отлично, грех не выпить такой немедленно, на ночь глядя, чем хуже, тем лучше, сидя все на том же балконе, вприкуску с нежным влажным сосновым ветром и собственными непролитыми слезами – не то чтобы даже о себе, а так, обо всем сразу. Когда, если не сейчас.
– Мне почему-то кажется, что вам надо бы выпить чего-нибудь покрепче, – сказал сосед, вышедший на балкон так бесшумно, словно все это время стоял там невидимый, а теперь вдруг решил проявиться.
Покачал головой:
– Честно говоря, не люблю алкоголь.
– Это заметно. Если бы любили, уже лежали бы на диване, блаженным лицом вниз. Или вверх – это уж кто как привык. Потому и предлагаю, что не любите. Именно тем, кто не любит выпивку, она иногда бывает совершенно необходима. Просто как лекарство. А самим даже в голову не приходит такой вариант. Поэтому идемте!
– Куда?
– Есть тут один бар, безымянный, но очень хороший. Будете смеяться, американский – настоящий, без дураков, хозяин переехал сюда из Нью-Йорка. Его заведение только местные знают, да и то далеко не все. И еще некоторые чужаки вроде меня, достаточно удачливые, чтобы сперва почти всерьез заблудиться в лесу, бестолково бродить там до темноты, а потом случайно заметить вдали огонек, пойти к нему и угодить прямиком на Ронов порог. Уж не знаю, как он сводит концы с концами, но себя не рекламирует, скорее наоборот. Что, безусловно, только к лучшему. Увидите – поймете, почему. И, готов спорить, не пожалеете. Останетесь недовольны – завтра с меня обед. А если вам к тому времени окончательно надоест мое общество, выдам сухим пайком.
Перспектива выиграть на спор «сухой паек» показалась такой упоительно абсурдной, что тут же пошел одеваться. Вернее, обуваться – какая-то одежда на нем уже была, а смокинг в безымянном баре вряд ли потребуют. Впрочем, он в любом случае остался дома, безвинный узник платяного шкафа, лишенный малейшей надежды когда-нибудь выйти на волю, этакий Эдмон Дантес. Если все-таки выберется, всему гардеробу устроит веселую жизнь.
Идти надо было сперва по улице Тайкос, в сторону моря. Немного не доходя до широкой лесной полосы, отделяющей пляжи от автострады, свернули налево – тоже, собственно, в лес, просто шли через него по асфальтированной дороге, которая теоретически считалась улицей, даже табличка с названием на каком-то заборе мелькнула, в темноте не разобрал. Если бы отправились дальше, в итоге забрели бы в дюны, но на полпути снова свернули – на сей раз к большому двухэтажному дому чуть в стороне от дороги. Над приоткрытой дверью висел зеленый фонарь, окна призывно сияли теплым, почти оранжевым светом.
– Пришли, – сказал рыжий. – В жизни не поверил бы, что в Ниде есть подобный бар. И, думаю, никто бы не поверил. А он все равно есть. Логике, здравому смыслу и нашим ожиданиям вопреки. Больше всего на свете люблю такие штуки.
Когда вошел, сразу понял, что имел в виду тезка. Удивительное оказалось пространство. Совершенно невозможное в прекрасном, но, будем честны, захолустном курортном городке, где жизнь, конечно, крутится вокруг отдыхающих, и местные бизнесмены всем сердцем готовы потакать их тайным страстям, но основополагающим и сладчайшим грехом, которому всякий человек склонен неутомимо предаваться, вырвавшись из домашнего плена, они полагают сытный ужин с обильными возлияниями в чистеньком аутентичном условно рыбацком трактире. Пиво, пиво и снова пиво. Ну еще, может быть, коньяк. В чистенькой же, аутентичной сауне. Или все тот же коньяк, но на яхте – для тех, у кого печаль на сердце, ветер в голове, а деньги совсем уж некуда девать. И выбрасывают на рынок соответствующие предложения, и, в общем, угадывают, и преуспевают, насколько возможно – в смысле, как-то держатся на плаву.
А этот бар выглядел как место, где давным-давно забыли слово «грех». А слово «маркетинг» благоразумно изблевали из уст своих еще во младенчестве – раз и навсегда.
Здесь просто знают, что в мире есть разные люди; время от времени некоторые из них испытывают желания, в том числе, довольно неожиданные, но какое нам до этого дело? Заработать, говорите вы? На чужих желаниях можно заработать?! Ну что ж, вам видней, а мы не станем ради этого хлопотать. Мы устроились тут, как нам самим нравится, и если сегодня вечером вам тут нравится тоже – добро пожаловать. А нет, так нет, не беда, в другой раз.
Иными словами, в этом баре царила потрясающая свобода. В первую очередь от представления о том, как именно должен выглядеть бар – вообще и, в частности, бар в маленьком лесном приморском городке, примерно две недели спустя после окончания курортного сезона.
Отчасти этот бар был похож на уютную кухню, рассчитанную на большую семью, члены которой регулярно ссорятся и потом наотрез отказываются есть друг с другом за одним столом. Поэтому больших круглых столов тут поставили несколько, один накрыли новенькой льняной скатертью, еще пару – пестрой клеенкой, остальные оставили как есть, старым, отполированным сотнями локтей деревом наружу. Из того же дерева сколотили барную стойку, явно наспех, не заморачиваясь с чертежами, зато потом регулярно подпирали ее для устойчивости толстыми бревнами и тонкими суковатыми ветками, которые волокли из ближайшего леса. В результате барная стойка стала похожа на бобровую хатку, поверх которой зачем-то положили роскошную мраморную столешницу, установили на нее антикварный кассовый аппарат и – видимо, для устрашения незваных гостей – поставили самую дурацкую в мире кофеварку, капельную, с бумажными фильтрами, способную безнадежно испортить самый хороший кофе, зато обладающую удивительной способностью заполнить восхитительным ароматом помещение любого размера. Этим она сейчас и занималась, фыркая, булькая и пыхтя – создавала атмосферу. В нелегком труде кофеварке помогали пучки сосновых веток в банках на подоконниках и апельсины, небрежно разбросанные по столам – не то элемент декора, не то комплимент от заведения всем, кто закажет выпивку. А также меланхолично поющий из старых студийных колонок Джим Моррисон, пригревшийся на подоконнике серый пушистый кот и ярко-зеленое пианино, установленное не в центре зала, но и не в дальнем углу, а в полном соответствии с законами композиции, немного в стороне от входа. В самом что ни на есть «сладком пятне».
Пианино почему-то потрясло больше всего. Не то потому, что никогда не видел таких изумрудно-зеленых, не то просто соскучился по инструменту. Впрочем, одно другому не мешает.
Вдоль оклеенных старыми географическими картами стен были разбросаны оранжевые кресла-мешки. В отличие от столов и стульев эта мебель пользовалась популярностью. В одном сидел хмурый белобрысый тип и строчил что-то в блокноте, предав забвению поставленный на пол стакан. В двух других расположилась немолодая пара с бокалами для «Маргариты», а у противоположной стены возлежала похожая на галчонка девица с планшетом на коленях и кальяном в изголовье. Остается добавить, что пол был выкрашен в темно-синий цвет и разрисован звездами, и все это великолепие многократно отражалось в потолке, отделанном мозаикой из зеркальных осколков.
Пока оглядывался, тезка успел устроиться на одном из самодельных табуретов, окружавших бобровую хатку. В смысле, барную стойку. И теперь о чем-то увлеченно беседовал с обитавшим по ту сторону баррикады седым буйнобородым великаном в красной пиратской бандане с черепами и ярко-зеленой, в тон пианино футболке с изображением Дарта Вейдера, сажающего ромашки.
Обернулся, позвал:
– Пан Станислав, идите к нам, буду вас с Роном знакомить. Это обязательный ритуал. Если вы с ним друг другу не понравитесь, не беда, горе можно залить тут же, на месте. Очень удобно.
Бородач добродушно улыбнулся, больше глазами, чем ртом. И стало окончательно ясно, что его портрет следует разместить во всех толковых словарях напротив слова «харизма» – просто для наглядности.
– Это мой тезка, Рон, – сказал рыжий по-английски. – Пан Станислав, такой же чокнутый любитель пустых пляжей и холодного осеннего ветра, как я. Если бы не он, ночевал бы я сегодня в чистом поле, где он меня любезно подобрал. Или в деревенском автосервисе. Гостиницы в том селе точно нет, я на всякий случай справлялся.
Почему-то смутился. Пробормотал:
– Е85 – довольно оживленная трасса. Не я, так кто-нибудь другой обязательно вас бы подвез.
