Виктория Угрюмова - Пылающий мост
– Да. Но в чем, скажи, я ошиблась?
– Ни в чем. Просто мир действительно пришел к своему концу. И не мытьем, так катаньем собирается завершить успешно начатое дело.
– Я пыталась рассказать о своих предчувствиях Кэбоалану, так он начал меня успокаивать, как будто этим поможешь делу!
– Никто не хочет верить в неизбежность всеобщей гибели, – сказал молодой чародей. – Но их можно заставить шевелиться другим способом: Самаэль – это вполне реальная угроза, и никаких предчувствий не нужно, чтобы смело утверждать, что он попытается помериться силами с Зу-Л-Карнайном. Жаль только разрушать иллюзии – все так настроились на праздник, на радость, на благоденствие и процветание.
– У меня мерзкое ощущение, Магнус, – пожаловалась Богиня Истины. – Будто я всех подвела и не сделала чего-то крайне важного.
– Так часто бывает, – успокоил ее маг. – Чем значительнее результат, тем сильнее и недовольство собой. Спросите любого художника, ученого или поэта.
– Спрошу... Аннораттху, например, – улыбнулась она лукаво.
– Не стоит. Этот всем доволен, даже зло берет, – пробурчал Магнус.
* * *
Трое монахов неспешно шествуют храмовым парком. Они вполне реальны и идут хрустя каблуками по гравию. Они подходят к каждому фонтану и погружают руки в прохладную, свежую воду.
Им навстречу попадается Нингишзида. Увидев наяву тех, кого он упорно считал плодом своего расстроенного воображения, верховный жрец Кахатанны невольно пятится.
– Здравствуй, мудрый Нингишзида, – радостно говорит Ма-Гуа. – Мы давно не видели тебя и долго не увидим, но рады лицезреть старого друга таким прекрасным утром.
– Доброе утро, – машинально раскланивается Нингишзида. После этого он резко сворачивает в сторону и меняет маршрут – отправляется к лекарю, чтобы получить успокоительные капли и разумный, дружеский совет.
А трое монахов продолжают свой путь. Они находят Каэтану возле ее любимого бассейна с морской водой, в котором плавают голубые ластоногие черепахи. Богиня Истины стоит на узорчатом мостике, облокотясь о перила и свесившись вниз. На ее лице блуждает блаженная улыбка.
– Нравится? – спрашивает Да-Гуа.
– Безумно.
– Даже после Шеолы? – уточняет Ши-Гуа.
– Тем более после Шеолы. Там темно, холодно и страшно. Все чужое и враждебное – это совсем другой мир. А здесь светло, солнечно, ясно, черепахи такие милые, и мордашки у них потешные. Ой, а вы во плоти явились?
– Заметила все-таки, – говорит Ма-Гуа. И его тон тоже необычен.
– Что-то случилось? – тревожно спрашивает Каэ.
Она отрывается от созерцания бассейна и приглашает монахов на лужайку, где ее паломники поставили плетеные кресла в тени цветущих кустов жасмина, чтобы их богине хорошо отдыхалось в редкие минуты покоя.
Все четверо чинно рассаживаются в них, и кресла скрипят под тяжестью тел монахов. Каэ не верит своим глазам.
– Мы пришли проститься, – говорит Ши-Гуа.
– Мы будем тосковать по тебе, – добавляет Да-Гуа.
Ма-Гуа молчит.
– То есть как это – проститься? – Интагейя Сангасойя поражена и огорчена. Она уже не мыслит себе этот мир без троих монахов, а главное – она не понимает, как и почему они решили уйти.
– Это не мы решили, – спешит ответить на ее мысли Ши-Гуа.
– Это случилось закономерно, само собой, – поясняет Ма-Гуа.
Да-Гуа молчит и ласково гладит Каэтану по руке: успокойся, не огорчайся, все еще будет прекрасно.
– Видишь ли, мир отторгает нас, – говорит Ма-Гуа. – Сейчас ничего нельзя предсказать, логика событий отсутствует напрочь, и все решают случай и упорство, безумство и удача, любовь и верность. А эти категории невозможно просчитать.
– Мы были призваны миром как сторонние наблюдатели. В этом качестве мы были необходимы – делали выводы, рассматривали ситуации, предсказывали возможные ходы. И ошиблись, как тебе известно, всего один раз за всю историю Арнемвенда, – продолжает Да-Гуа. – Но теперь все переменилось: формально мир уже пришел к своему концу, и ничего поделать нельзя. Так или иначе, но существующий порядок вещей закончится в самом скором времени – это реальность, которую, казалось бы, нельзя изменить.
Ши-Гуа молчит.
– Не верю, – упрямо говорит Каэ. – Мы уже обсуждали с вами этот вопрос, и совсем не так давно. Вы сами сказали, что надежда еще остается. И я не собираюсь сидеть сложа руки!
– Вот-вот, – улыбается Ма-Гуа. – Именно поэтому мы уже не нужны. Мир в растерянности, мир в разброде. Сказать ей правду? – обращается он к Ши-Гуа.
Тот кивает головой:
– Обязательно скажи. У нас ведь не будет другой такой возможности.
– Теперь будущее зависит только от тебя и твоих друзей. Как в легендах, которые никто не придумывал, – их только бережно передавали из поколения в поколения так долго, что они стали похожи на вымысел. Видишь ли, всегда неизвестно, найдется ли тот, кто готов заплатить непомерную цену...
– Непомерную? – спрашивает Интагейя Сангасойя.
– Да, – говорит Ши-Гуа. – Видишь ли, при обычном ходе событий жизнь любой планеты напоминает сложную игру, в которой существуют свои правила и свои закономерности. Но в такие времена, как теперь... какая уж тут игра, какие правила? В ход идет все... Смотри. – И он вынимает из складок своего одеяния давно знакомую Каэтане шкатулку, вытряхивает из нее фигурки. Затем раскладывает шкатулку в виде шахматной доски. – Вот сюда.
Богиня пристально вглядывается в сверкающую поверхность. Такого она не видела никогда – нагромождение красных, багровых, алых и пурпурных пятен перемежается черными и темно-коричневыми грязноватыми полосами. Похоже, что там бушует страшный пожар или извержение вулкана.
– Конец, – поясняет Да-Гуа. – Дело в том, что ты уже давно погибла: сперва там, на Джемаре, потом на Шеоле – никто не может уйти живым от разъяренного Кетуса. Да ты и сама знаешь, давление невозможное, холод, темнота, армия шеолов – свирепых, беспощадных, хотя бы потому, что им неведомы такие понятия, как доброта или милосердие. Хрупкая плоть любого существа неминуемо дробится в клешнях морского божества, мозг не выдерживает и минуты пребывания на такой глубине. Тебе ведомо, что Йабарданай пробыл на Шеоле всего несколько минут и спасся лишь потому, что Кетус не успел подняться из своей норы?
– Нет, – растерянно качает головой Каэ.
– И император не смог устоять против чар принцессы Жемины, потому что вообще ни один мужчина в мире не может устоять против ее чар, да еще и подкрепленных силой талисмана – это суть ее магии, иначе бы она не выжила. Ты помнишь легенду о Жемине?
– Не помнит, – отвечает за богиню Ма-Гуа. – Мне кажется...
– Ее одолел герой, которому возлюбленная додумалась заклеить уши воском и отправить его на подвиг ночью, когда было темно. Он схватил ведьму и заколол ее кинжалом. Поскольку руки его были надежно защищены латными рукавицами, он не ощутил нежность и гладкость ее кожи, не увидал лица и не услыхал просьб – все благодаря предусмотрительности его невесты.
Теперь ты понимаешь, что Зу-Л-Карнайн был обречен? И Агатияр тоже.
– Но ведь она ему не понравилась! – возмущается Каэ.
– То-то и оно, – торжествует Ши-Гуа. – Но мы этого предвидеть не могли. По нашим расчетам, император уже сутки как мертв, а армия Самаэля не встретит организованного сопротивления ни в одной стране по эту сторону хребта Онодонги. Более того, поскольку ты тоже не пережила встречи с Жеминой – ты ослабла после схватки с Кетусом, и объединенная сила талисманов одолела тебя, – то и Сонандан оказался полностью беззащитен. Вот так!
– Нет, – мотает головой богиня. – Скоро вы и меня убедите в том, что меня нет.
– И не подумаем. – Да-Гуа берет ее за плечи, разворачивает лицом к себе и нежно целует в лоб. – Мы должны уйти.
– А я? – спрашивает она жалобно. – Я так привязалась к вам, привыкла. Что же я буду делать без вас?
– Жить, сражаться, надеяться, любить. И когда все образуется, Арнемвенд снова станет нуждаться в нас. И мы явимся однажды, соткавшись из нехитрых мелодий свирели, запаха цветов и шепота влюбленных...
– Из снов ученого, задремавшего прямо над своими записями, и слез матери, похоронившей ребенка... – продолжает Ши-Гуа.
– Из твоего ожидания и твоей веры в то, что мы вернемся, потому что иначе просто не может быть, – шепчет Ма-Гуа, и на глазах у него блестят слезы.
Трое монахов поднимаются с кресел и медленно идут прочь.
– Стойте! Подождите! – кричит Каэ.
Но они, не оглядываясь, уходят под сень вековых деревьев. Еще шаг, и их не станет. Интагейя Сангасойя срывается с места, догоняет их, останавливает:
– Подождите, пока вы не ушли, я хочу сказать: я люблю вас, вы нужны мне и я обязательно буду ждать. Пока сама буду...
Ма-Гуа переглядывается с остальными, и монахи прикрывают веки, с чем-то им одним ведомым соглашаясь.
– Поскольку нас здесь нет, то... Мы должны предупредить тебя, дорогая Каэ, что проход в пространство Мелькарта может быть открыт в любую минуту – Самаэлю не нужен талисман, чтобы стать двенадцатым... '
