Мэтью Стовер - Герои умирают
Я поднимаю руки и поворачиваю лицо к бледному свету. Вдыхаю и выдыхаю воздух Анханы, ожидая того внезапного ощущения свободы, которое всегда охватывает меня во время Приключения.
Но его нет.
Я чувствую только тяжесть, которая гнет меня и давит на плечи, словно я несу на себе все эти тучи. Мне причиняет боль каждая уходящая секунда.
Свобода исчезла, и я начинаю подозревать, что она Уже никогда не вернется. У меня ее отобрали…
Отец сказал бы, что свобода, которую можно отобрать, не настоящая. Вероятно, он прав. Вероятно, эта свобода была всего лишь игрой моего воображения – но я дорожил этой иллюзией.
А обида за разбитую иллюзию не простится никогда.
Я встряхиваю головой и трогаюсь с места, пробираюсь между обломками и ухожу все глубже в руины. Я возьму след там, где потерял его. Хотя Пэллес и говорила, что к этому времени ее здесь уже не будет, начинать все-таки лучше отсюда.
Маленький участок под крышей пуст, если не считать остывших углей от костра Томми. Дверь в подвал распахнута настежь. Я смотрю вниз на ступеньки – большая часть воды утекла. Стоит, наверное, спуститься и оглядеться в последний раз.
Но поскрипывание и потрескивание обломков вокруг становится чуть громче.
Я здесь не один.
Я беззвучно крадусь вдоль стены к единственной двери, Если ею хлопнуть как следует, наблюдатели непременно подойдут ближе, чтобы рассмотреть источник шума. Вряд ли ими окажутся невинные люди – ни один честный человек не крадется так старательно.
Из-за стены я слышу хриплый шепот:
– Кейн? Барон, это вы? Это я, Томми. Меня подловили.
– Я, Томми. Что происходит?
Он ступает в дверной проем, и его некрасивое лицо светлеет от радостной улыбки.
– Я так и думал, что это вы, барон. Кроме вас никто не пробрался бы сюда мимо дюжины кантийцев. Мы следим за этим местом.
Я слегка пожимаю плечами, так как не заслужил подобный комплимент.
– Зачем следите? Где все? Он мрачнеет.
– Дело плохо, Кейн. Пэллес ранена и схвачена Котами, а эта девушка – ну, с ножами, Таланн, да? – она погибла. Что-то в моем лице вызывает у него жалость.
– Берн развесил ее кишки по всему Рыцарскому мосту.
Господи…
Старею.
Несколько долгих секунд я не могу думать больше ни о чем. Годы давят мне на плечи тяжким грузом.
Чтобы выдержать такое, нужно быть совсем юным, уметь приспосабливаться и сохранять оптимизм. Нужно верить в хеппи-энд, в то, что любое страдание приносит результат, что смерть – не бесполезное падение в ничто.
Что ж, быть может, те, кто забросил меня сюда, добились желаемого. Мне не осталось ничего, кроме мести.
Тяжесть дней гнет меня вниз. Я сползаю по стене на пол, пытаясь отыскать у себя в душе хоть каплю ярости.
Если я смогу разбудить всегда жившее там неистовство, то сумею подняться и снова идти. Но внутри меня только угли.
Томми добавляет:
– С вами хочет поговорить король. Мы вас ждем со вчерашнего дня. Я и не думал, что вы вернетесь, но Ламорак сказал – так и будет. Он был очень в этом уверен и ведь оказался прав.
Ламорак…
Он все еще здесь, под защитой короля Канта…
Вот она, искорка, тлеющая в холодных углях, она начинает разгораться у меня в сердце.
Когда я поднимаю голову, вокруг Томми уже стоит уйма рыцарей-кантийцев. Обнаженные клинки блестят у них в руках. Я выдавливаю из себя улыбку.
– Спасибо, Томми. Он озадаченно хмурится. – За что?
– За то, что заставил меня встать. Слова у меня не расходятся с делом; Томми отступает на шаг и берет из рук рыцаря короткую веревку.
– Почему вас так много? Король думает, я буду драться? Томми вертит веревку в руках.
– Да нет. Это так, для верности. С вами хочет поговорить не только король. Королевские Глаза назначили за вас чертову кучу денег. А если мы пойдем с вами, то помешаем кому-нибудь их заработать.
– Что, правда назначили? Ничего не слышал.
– Ну да, тысячу ройялов…
Его взгляд и голос выдают мечту об этой самой тысяче ройялов. Вскоре Томми приходит в себя и неловко кашляет. – Я… э-э… Я должен связать вам руки. – Умрешь при первой же попытке, – скалюсь я.
– Барон, это ведь так, для виду… – Я все объясню королю. Он поймет.
– Но вы ведь не станете убегать? Не хочу вас убивать… – Убегать? – Я издаю холодный смешок. – Вы ведете меня как раз туда, куда я хочу попасть.
6Артуро Коллберг сидел в кресле, чувствуя присутствие глядящих ему через плечо полицейских. Он почти не следил за Кейном. Администратор пришел в себя, только когда Томми и Кейн возникли на фоне руин, когда-то бывших Рыцарским мостом, и разглядели там солдат, которые растаскивали обломки в поисках выживших.
«Это сделала Пэллес? – недоверчиво, вполголоса спросил Кейн. – Ни хрена себе… Откуда у нее такая сила?»
«Она увела баржу», – ответил Томми.
«Не сомневаюсь».
Судя по результатам, бой был ошеломляющим – но там не оказалось ни одного актера, находившегося в прямом подключении. Записи не осталось.
Событие исчезло, словно его никогда и не было.
Настроение у Коллберга отнюдь не улучшилось.
Он составил и надиктовал сообщение для прессы прямо здесь, в техкабине, краем глаза следя за светящейся красной кнопкой аварийного переноса. Огромный изогнутый экран показывал Кейна, который в сопровождении кантийцев пробирался подземными пещерами Анханы.
Коллберг был доволен собой, доволен складно звучавшим текстом. Он сообщил о пленении Пэллес Рил очень спокойно, без единого намека на бушевавшую внутри ярость.
Уже через несколько минут, прошедших после столкновения в гримерной, его оторопь из-за наглых угроз Майклсона превратилась в холодную ярость. Все они против него, все: Кейн, Ламорак, Пэллес, Дойл и Вило – да еще эти чертовы полицейские за спиной. Но он не собирается поднять лапки вверх и сдаться.
Он не беспомощен.
Прямо на месте Коллберг решил, что карьере Майклсона пришел конец. В игру под названием «Уже поздно» можно сыграть и вдвоем. Стоит лишь углядеть некий повод, который удовлетворит Совет попечителей, – и Майклсона вообще придется убрать.
Куда он денется со своей заносчивостью? Каково ему тогда будет просить хотя бы о временной работе в Системе? Отобрать у него деньги, дом, друзей… И, конечно, самую большую радость испытает Коллберг, увидев лицо Майклсона,
Пэллес Рил выпадет из фазы Поднебесья и погибнет ужасной смертью.
Оставалось только надеяться, что Майклсон доживет до этого момента. Будет чертовски жаль, если он погибнет в Поднебесье прежде, чем у Коллберга появится шанс добить его.
7Мы долго поднимаемся по лестнице из пещер в писсуар. Когда я выхожу в пасмурный день, Томми придерживает дверь.
– На песок, – кратко говорит он, и я чуть вздрагиваю. Пару раз мне доводилось видеть, как кантийцев вызывали на песок перед королевским судом. Оба раза это закончилось весьма печально для них.
– Ты действительно не можешь объяснить мне, в чем дело? Он пожимает плечами и угрюмо качает головой.
– Сказал бы, если б мог. Простите.
Томми и другие рыцари идут вслед за мной вниз мимо изъеденных непогодой каменных скамей, на дно Стадиона.
Король уже там, сидит на королевском помосте в середине южного сектора, в удобном старом кресле, которое называет своим троном. По одну руку от него стоит Деофад, по другую, на месте Аббала Паславы, сидит Ламорак. Его нога в лубке – этот лубок я наложил своими руками.
Я отвожу глаза. Если я взгляну на этого предателя еще один раз, то не сумею совладать с собой и брошусь на него в бессильной ярости, по-росомашьи целясь в горло. Я не смотрю на него, но чувствую исходящее от него яркое пламя – оно обжигает мне лицо.
Медный Стадион… Днем здесь всегда неуютно – солнце нещадно высвечивает царящий тут беспорядок. Вспоминая это место, я всегда вижу праздничные костры и танцы, хорошую еду и море выпивки, буйное товарищество, которое и привязывало меня к здешним обитателям сильнее всего. Это память о чувстве принадлежности к семье – семье, которой у меня никогда не было.
Но королевство Канта – семья ночная. Днем, когда нет манящего полусвета костров и людей вокруг, Стадион выглядит еще мрачнее рабочих трущоб. Уходящие вверх ряды скамеек изъедены временем и переломаны. Песок на арене все еще сырой от дождей, тут и там чернеют угли, валяются обглоданные кости, яблочные огрызки, рыбьи головы, вишневые косточки и груды прочего весьма разнообразного мусора. Несколько больших крыс неспешно копошатся в этих кучах, ничуть не пугаясь дневного света. Они уворачиваются от кривых клювов шумных чаек и прямых – каркающих ворон, которые зло нападают на чаек, крыс и друг на друга.
Птицы взмывают пестрой стаей, когда я выхожу на освещенный песок арены. Толстая крыса, загородившая мне дорогу, получает пинок и катится по песку, тонко повизгивая.
Дюжина приведших меня рыцарей ступает на песок вслед за мной, а Томми делает шаг вперед и начинает церемонию.
