Виктория Угрюмова - Пылающий мост
В Храме Истины было тепло и уютно. Зеленое пламя на каменном алтаре ворчало и мурлыкало, словно домашний кот, пригревшийся на руках своей хозяйки. Двери, многажды смазанные и вычищенные, тем не менее тихо поскрипывали, поддерживая беседу с госпожой. Мягко плескалась вода в прямоугольном бассейне с изумрудным дном.
Каэтана сидела на полу у ног своего собственного изображения, которое так часто вынуждено было исполнять вместо нее обязанности владычицы сангасоев. Изваяние вышло у скульптора довольно похожим на настоящую Интагейя Сангасойю, только более грозным, величественным и важным, нежели она была в жизни. Впрочем, с изваяниями всегда так – и тут уж ничего не поделаешь.
– Как ты считаешь, это мне не снилось, не грезилось? Я ведь правда могу дышать под водой?
Пламя потрескивало, соглашаясь.
Когда-то давно расщедрившийся Йабарданай, зная о том, как страстно, как неистово Кахатанна любит его родную стихию, преподнес ей подарок – способность не просто опускаться под воду, как умели делать его многочисленные родственники, но и жить там – что было доступно ему одному. Но дабы остальные не попросили того же и не обиделись, получив решительный отказ (не терпел Морской бог никого в своем лазурном королевстве), подарок этот просил сохранить в глубокой тайне. Каэ тогда клятвенно пообещала и клятву свою исполнила. Да так хорошо, что теперь не было ни единой живой либо бессмертной души, которая могла бы подтвердить сам факт его существования. А беда заключалась в том, что теперь она не помнила – было ли это на самом деле или являлось плодом ее воображения. Правда, до сих пор почти все ее озарения соответствовали действительности, но вот это самое «почти» немного угнетало Богиню Истины – пару раз она все же промахнулась. И ей вовсе не хотелось погибнуть из-за какой-то неточности в своих воспоминаниях. Тем более что Шеола находилась слишком глубоко, чтобы ее домыслы можно было проверить опытным путем.
Вот Каэ и взывала сейчас к своей божественной душе, пытаясь получить от нее многострадальной ответ на этот жизненно важный теперь вопрос.
– Это сущая правда, повелительница, – сказал кто-то тяжелым мужским голосом.
Как бы ни многогранна была Интагейя Сангасойя, но таким голосом она отродясь не разговаривала и потому ни на секунду не приняла его за свой. А пружиной взвилась на ноги, еще в прыжке успев выхватить свои верные мечи.
– Браво, – сказал Аннораттха. – Вы можете гордиться. Сам Вечный Воин редко делает такие прыжки.
– Спасибо за комплимент. Но позволь узнать, что ты здесь делаешь в такой час?
– Ничего особенного. Просто стараюсь полностью осветить волнующий вас вопрос. Помогаю разобраться досконально, если вы, конечно, позволите.
Каэтана внимательно разглядывала позднего гостя. Странная улыбка блуждала по ее лицу, и ресницы лукаво трепетали.
– Удивительное дело...
– Что? – встрепенулся Аннораттха.
– Удивительное дело, говорю. Последнее время в Салмакиде происходят не просто чудеса, что еще как-то объяснимо, но чудеса, которые пытаются скрыть от меня. А это уже противоречит всем писаным и неписаным законам – ведь хозяйка здесь пока что еще я. И мне эта скрытность не совсем приятна.
– А если чудеса тебе же на благо, великая богиня?
– Неважно. Помимо благодеяний существуют правила приличия. И иногда – запомни это, Аннораттха, – потребность в том, чтобы твое достоинство блюли выше потребности в помощи и милости, оказанной тем, кто относится к тебе свысока. Я ясно выразилась?
– Более чем ясно, госпожа. Рад, что ты осталась верна себе. Искренне рад.
– Я тоже рада, странный ты человек. А что, сиреневые моря и зеленые закаты тебя уже больше не привлекают?
Аннораттха удивленно на нее взглянул:
– Так ты все знаешь?
– Всего не знает никто. А вот ты второй раз во мне ошибаешься. Конечно, отец, было бы странно, если бы я тебя не узнала с первого взгляда. К тому же ты так старательно избегал встречи со мной, что я поневоле заинтересовалась таким таинственным персонажем.
Барахой, великий Древний бог, уселся на какой-то мраморный пьедестал и расхохотался. Он смеялся до слез, вытирая их пышным рукавом синей рубахи, размазывая по лицу. На несколько секунд ему удавалось утихнуть, но потом он снова принимался смеяться, еще сильнее, еще безудержнее.
– Ах я старый глупец! Ах я наивный! Однако же выросла ты, дочь, помудрела. А я все никак не хотел этого признавать. Ты уж прости меня, дурака такого.
– А я давно простила. С тех пор, как почувствовала, что ты здесь. Я ведь все понимаю, отец. Понимаю, что гордость не позволит тебе просить прощения, а порядочность не даст остаться в стороне и смотреть из укромного местечка, как мы здесь умираем. У тебя не было иного выхода, чем принять чужой облик и попытаться все начать заново, с чистого листа. Так проще, и объясняться незачем и не с кем. Ведь Аннораттха не только никому ничего не должен, но еще и снискал всеобщее уважение и приязнь. Ты правильно поступил, великий Барахой, ты избавил себя от глупых споров о том, принимать ли нам твою помощь в предстоящем сражении или нет...
– Именно так, – согласился бессмертный. – Так я и рассуждал. Я огляделся по сторонам однажды и вдруг понял, что та ноша, которую ты взвалила себе на плечи, еще более непосильна, чем мне казалось. Я перестал относиться к тебе как к дочери и внезапно увидел в тебе равного, а во многом и превосходящего меня соратника, которому я могу доверять, на которого могу положиться. Я был плохим владыкой Арнемвенда и еще худшим отцом тебе, девочка. И потому я не предлагаю Интагейя Сангасойе принять в ряды своих союзников и друзей старого и трусливого, растерянного и не верящего ни во что Барахоя. Зато я могу предложить ей крепкую руку и верный меч Аннораттхи. Этот чудак, быть может, и не слишком велик и могуч, зато расторопен, сообразителен и во многом разбирается. Он может оказаться полезен в самых неожиданных ситуациях, к тому же у тебя есть шанс подружиться с ним – он твой горячий поклонник и верит тебе во всем. Это уже много, правда?
– Это очень много.
– Вот и ладно. – Барахой еще больше повеселел. – Знаешь, Каэ, дорогая, вот сказал тебе все, что хотел, и даже на сердце полегчало.
– Я рада за тебя... – Она запнулась, но все же произнесла:
– Отец. А теперь возвратимся к моему вопросу: откуда ты знаешь, что тогда произошло?
– Подсматривал, – просто отвечал бог. – Подглядывал, подслушивал. И мне стыдно, но ведь прошлого не вернуть. Зато мое любопытство теперь пригодилось, и ты можешь спокойно отправляться на Шеолу. Тебе грозит множество опасностей, но под водой ты всегда будешь своей – желанной, родной и близкой. Море примет тебя. Кстати, ты не хочешь поговорить со мной о Лоое?
– Пока нет. Но если ты хочешь сообщить мне, что он не совсем тот, за кого себя выдает или даже сам принимает, то спасибо за беспокойство: я и сама это поняла.
– Не сомневался, – покивал головой Верховный владыка. – Но подумал, что стоит обратить твое внимание, на тот случай если ты еще не задумывалась... – Он махнул рукой. – Ты правду говоришь, я тебя все время недооцениваю. Может, всем родителям их дети кажутся маленькими?
– И сколько тысяч лет еще должно минуть, чтобы убедить тебя в полной моей состоятельности?
– Неизвестно. Поэтому я и не хочу, чтобы ты признавала во мне своего отца. Грустно, но в этом качестве я тебе не только не нужен, но и мешать буду. Поэтому забудь, что ты меня видела. Лучше езжай на Шеолу и сделай все, что нужно, – так же блестяще, как ты справлялась до сих пор.
– Если бы, – вздохнула Каэ. – Ладно. Отправляйся-ка ты во дворец, найди Аэ Кэбоалана и скажи ему, что я буду готова приблизительно через час. Мы не можем мешкать.
– Слушаюсь, – ответил Аннораттха уже на ходу.
Ровно через час золотые грифоны Солнцеликого бога подняли в небо колесницу, в которой находились трое – Кахатанна, Аэ Кэбоалан и тот, кто теперь называл себя капитаном Лооем.
Часть 3
Агатияр был искренне признателен своему сердцу за то, что оно не отказало в тот момент, когда немолодой мужчина, крупный и с хорошими мускулами, материализовался прямо в центре обеденного стола. Если быть точным – на блюде, где лежала аппетитная пулярка в густом, ароматном белом соусе. Появление мужчины было неожиданным, а бесславная гибель пулярки, безнадежно испорченной его кожаными штанами – потертыми, рваными и заляпанными грязью невесть каких дорог, – явилась уже настоящей трагедией. Кроме того, мужчина угодил сапогом прямо в тарелку императора, и теперь разгневанный Зу-Л-Карнайн с нечленораздельным ворчанием поднимался со своего места. Отборные телохранители, акара, не стали терять ни секунды на немое и неподвижное изумление, а окружили нежданного гостя, выставив свои мечи. У последнего явно не было никаких шансов. Кажется, лишенный обеда аита пытался отобрать у кого-то из акара меч, поскольку его собственный был оставлен в личных покоях. Кто знает, чем бы завершилась его попытка, однако Агатияр обратился к нему строгим тоном:
