Александр Зорич - Боевая машина любви
– Забудьте о своем опыте, – отрезал Лагха. – Легенда правдивая, даже чересчур.
– Хорошо. Но тогда остается «во-вторых». Я знаю, что «распечатать» Сигелло может только Итская Дева. Но для того, чтобы она смогла это сделать, ей надлежит воплотиться. А для того, чтобы она получила возможность воплотиться, некий мальчик не старше пятнадцати лет должен достать ее кольчугу. Или, по крайней мере, тот предмет, который принято называть кольчугой. Считается, что кольчуга находится в одном из зданий в затопленной части города, под водой. Но ведь никто не знает, в каком именно! Сотни искусников пытались обнаружить кольчугу Итской Девы при помощи самых разных магий. Тысячи мальчиков наугад ныряли на итском плесе. Они ничего не нашли. Кроме неизвестных болезней, ранней старости, смерти.
– Да, да, да, – размеренно сказал гнорр. – Все верно. Но вы забываете, Эгин, что все маги, которые искали кольчугу, были живыми людьми. Воплощенными. Семена их душ представляли собой единое целое с их телами. И никто из них не был облаком, призраком, полуденным сном!
– Вы хотите сказать…
– Да. Я хочу сказать, что в своем теперешнем состоянии я могу проникать в такие места и видеть такие вещи, которые еще никогда никому не открывались. Правда, даже для меня это сопряжено с некоторыми… неудобствами.
– Золотой Цветок?
– Да. Неосмотрительное приближение к Золотому Цветку может окончательно погубить меня раньше срока. Или привести к тому, что даже вы, Эгин, перестанете видеть и слышать меня.
– Тогда зачем рисковать? Я в Ите не для того, чтобы распечатывать Сигелло. А для того, чтобы спасти своего гнорра.
– Боюсь, что второе невозможно без первого. Спасти семя моей души может только великий, выдающийся маг. Ни в местных жемчужников, ни в спасателей, ни в любых других селедочников, острожников, творожников и чернокафтанников я не верю. Единственная надежда – Итская Дева.
В полумраке Волшебного театра прогремел гром. Эгин был готов поклясться, что это именно гром, настоящий небесный гром, а не громыхание медных литавр.
Эгин осекся и бросил встревоженный взгляд на сцену. Актер в хламиде, который до этого момента что-то писал, отложил перо. Человек в доспехах, смотревший в окно, обернулся.
– Не обращайте внимания, – раздраженно бросил Лагха. – Это же Волшебный театр. Эгин, подождите меня здесь четверть часа. Либо я разузнаю, где искать кольчугу Итской Девы, либо… Если я буду отсутствовать до конца этого акта, можете возвращаться домой, в Варан. Мое отсутствие будет означать мою конечную смерть.
– Откуда такая уверенность? – спросил Эгин.
Его вопрос прозвучал хамовито, но сейчас ему было плевать. Простым, будничным тоном Лагха запросто и совершенно неожиданно предрек близость развязки.
Исчезновение истинного гнорра Свода Равновесия. Конец странствий. Возвращение в разоренный землетрясением Варан. И – конечная утрата Овель. Ведь он не сможет выполнить обещание, данное ей при последней встрече.
– Эгин, не будем тратить слова. Просто обнимемся на прощанье.
Быстрее, чем Эгин успел ответить, облако-гнорр накрыло его. Эгин почувствовал, как бесплотные частички на мгновение перемешались с его телом. Лагха отпрянул.
– О Шилол! Эгин, так это не вы!? – в голосе Лагхи не слышалось испуга, только изумление.
– Что значит «не я»!?
– Да вы же спите, Шилол бы вас побрал!
– Что!? Где сплю?
Лагха, казалось, не слышит его.
– Спит как сурок, но я-то не сплю… – забормотал Лагха быстро-быстро; речь гнорра на какое-то время стала полностью тождественна его мыслям. – Я не могу спать – значит, это все-таки возможно – он жив, определенно жив – только бы не проснулся, только бы он не проснулся – так как же ему это удалось? – здесь и не здесь, как сергамена – это был такой случай, пятьдесят пятый год, весна; нет, не то! не то, все не то!
– Милостивый гиазир, поверьте, я не понимаю, о чем вы говорите.
Эгин и впрямь не понимал. А главное – чувствовал, что гнорр никогда не стал бы срываться без причины. Но где-то глубже простого осознания этого факта Эгин ощутил уверенность, что сейчас, в данный момент, ни в коем случае нельзя обратить эту правоту гнорра внутрь собственного сознания.
Похожее ощущение у него уже возникало один раз во время разговора с Дроном. Тогда он тоже решил заслониться, уйти от правды, которую несли слова колдуна. Но если тогда речь шла об абстрактных истинах, то сейчас Эгин почувствовал, что он не имеет права осознать себя спящим. Иначе обнажит клыки неназванная смертельная опасность.
Например, вопросы о том, как он попал в Волшебный театр, почему не помнит входа и почему не знает, где остался Есмар – эти вопросы просто нельзя формулировать вслух. Их даже промысливать опасно.
– Фуххх… – шумно выдохнул Лагха, обрывая поток своих мыслеизлияний. – Нет, это решительно все равно. Не все факты можно объяснить экспромтом. Наш уговор остается в силе. Ждите меня здесь. И ни в коем случае не просыпайтесь еще полчаса. Ни в коем случае, – повторил он раздельно.
С этими словами Лагха «отпустил» себя.
Совершенная недвижимость облака серебряной росы была временным и притом искусственным состоянием, в которое Лагха смог ввести развоплощенного себя ценой неведомых Эгину усилий. И вот теперь гнорр отдался потусторонним ветрам, дувшим в направлении Золотого Цветка.
Через несколько мгновений последний клочок семени души Лагхи исчез. А Эгин остался.
3Лагха говорил о «четверти часа». Но часов-то как раз поблизости и не было.
Это соображение посетило Эгина только спустя некоторое время после исчезновения Лагхи. Он начал было размеренно считать про себя, но действие на сцене отвлекло его и он быстро сбился со счета.
Двое актеров вели теперь оживленную беседу.
– Нет. Чтобы подавить бунт в Урталаргисе, нам потребуется никак не меньше двух тысяч солдат. Видимо, брать недостающую тысячу придется из гарнизона Вергрина, – сказал офицер в доспехах.
– Вы все время спорите, Кормчий. Что мне теперь – все это переписывать!? – заорал человек в хламиде, потрясая длинным свитком, конец которого волочился по полу.
В зале, где, кстати, давно уже перестали болтать, тихонько захихикали.
«А ведь это про Варан! Что-то историческое? – удивился Эгин. – А что же в этом волшебного?»
– Не извольте беспокоиться, милостивый гиазир. Переписывать вовсе не обязательно. Вы можете передать этот документ моему ведомству. Мы доработаем его и отправим для ознакомления Сиятельной.
– Сиятельная недавно выехала в Урталаргис. И ей вовсе не обязательно заниматься такой ерундой. В конце концов, Сиятельная – это я, – гордо сказал человек со свитком, выпячивая грудь.
В зале захохотали.
«Так это гнорр! А его собеседник – Первый Кормчий, – догадался наконец Эгин. – Ну ничего себе! Что значит его реплика и скабрезный смех в зале? Только то, что по сюжету гнорр является любовником Сиятельной. Однако еще недавно никто и помыслить себе не мог, что варанская княгиня будет спать с главой Свода Равновесия. Похоже, это совсем свежая пьеса…»
Тем временем Первый Кормчий забрал у гнорра свиток и собрался уходить. Однако уйти ему не дала богато одетая женщина, появившаяся из-за кулис.
– Первый Кормчий? Очень хорошо, что вы здесь. Вы должны немедленно отправиться в княжеское имение под Урталаргисом. Со всем флотом, слышите? Сиятельная в опасности. Ее имение осаждено оголтелой чернью!
– Но ведь до имения от Урталаргиса пятнадцать лиг! Неужели «меднокопытные» на Приморском тракте не смогли задержать бунтовщиков?
– Почтовые альбатросы не умеют лгать!
Женщина упала на колени, закрыла лицо руками и разрыдалась.
– Сиятельная? Чернь? О Варан, ты ввергаешься в пучину, откуда нет возврата! – актер, изображавший гнорра, откинул голову назад, прикрыл глаза кончиками пальцев и застыл в этой манерной позе.
«Странно, – подумал Эгин. – Речь, похоже, идет о Черном Мятеже, который был много лет назад. При этом гнорр и Сиятельная – любовники. Чушь какая-то…»
– Но самое печальное, что всему виной это проклятое землетрясение, игра бездумной стихии, – простонал «гнорр».
– И все-таки я верю, что народ, Сиятельная и Истина воссоединятся! – твердо сказал Первый Кормчий, метнув в зал неистовый взгляд.
Заиграла бравурная военная музыка. В оконном проеме, который прежде был заполнен равномерной голубизной, поползли острия копий и навершия алебард. Раздался мерный топот марширующих колонн. Надо полагать, там, за окном, проходила варанская армия.
Актеры повернулись к залу, поклонились. Сверху начал опускаться занавес. По мере движения занавеса театральная прислуга одну за другой зажигала лампы на стенах и в проходах между креслами.
В зале стало очень светло.
На сцену перед занавесом выскочили мужчина и женщина. Рубаха мужчины и платье женщины были сплошь усеяны мелким черным жемчугом.
