Владимир Серебряков - Оборотень в погонах
Какая-то мысль билась в мозг, пока не прорвалась на поверхность, заставив оцепенеть. Почему бы нет… В этой истории уже столько нелепых, невозможных совпадений, что еще одно окажется как нельзя к месту.
– Кажется, – вымолвил я, – мы знаем, где находится печать.
Гром обернулся ко мне, поднимая брови.
– Эльфы склонны к театральным жестам, – объяснил я. – Их теракты – это произведения актуального искусства. Если они решили уничтожить христианский символ, это будет… что-то известное всем. Значительное. Заметное. Неразрывно связанное с орденской эпохой и мнимым угнетением эльфийской культуры.
Я окинул взглядом недоумевающие лица.
– Останкинская звонница, – выдохнул я в гул пламени.
– Это хорошо, – нарушил всеобщее молчание Гром. – До какого-нибудь Царицына пришлось бы лететь дольше.
Он резко взмахнул рукой.
– По коням!
Марина Валевич запрыгнула на его ковер (мимоходом я заметил, что у брата-инквизитора очень несмиренный транспорт – арабский «билят-уннар» увеличенной площади, со вместительными переметными сумами и чертовски мощной защитой) прежде, чем инквизитор успел от нее отмахнуться.
– Даже не думайте, – воинственно заявила она. – Не отделаетесь.
– Валя, – вполголоса попросила Арина, – подай мне печать.
Пока я ходил за укатившимся в траву амулетом и клял себя, что сам не догадался подобрать – страшно подумать, что будет, прихвати эту штуковину какой-нибудь сорванец – девушка извлекла откуда-то стандартную лозоходческую рогульку.
– Ведьмы лишними не бывают, – сообщила она, касаясь вольфрамовой капельки одним концом инструмента.
Витки проволоки окутал бледный лиловый нимб.
– Я выведу вас к печати, – уверенно заявила девушка, вскакивая на ковер. Я готов был поклясться, что при этом Арина бросила на Тайшу торжествующий взгляд.
Гром промедлил еще секунду, прежде чем распорядиться:
– Ну, что застряли? Я сказал – по коням!
Ковры драконами взмыли в темное небо. На озаренной огнями пожара пустоши виднелась крохотная фигурка Макса, тоскливо махавшего нам вслед.
Всеволод Серов, воскресенье, 20 июня
Ковров стелился под нами некромантическим гобеленом. Темные шнуры улиц окаймлялись мелким бисером горящих окон, призрачным пухом эльмовых фонарей, бегучими болотными огоньками промелькивали редкие ковры ночных летунов. С двух концов мрачный ковер украшали цветы пожаров.
– Странно, – заметил Шар, не отрывая взгляда от блеклого зарева на горизонте: не то закатного, не то предрассветного. – Эта ночь тянется очень долго. Почти как…
– В древних холмах, – закончил за него Гром. – Да, спящие не заметят, что восход наступит чуть позднее обычного. Не знаю, чья это работа, но полагаю, что Упыря. И это обнадеживает.
– Да, если ему нужно время до первого света… – пробормотал Зорин.
Ковер внезапно заложил вираж, поперек всех разделительных полос выходя на междугородний эшелон «Москва-Нижний». И тут же наперерез нам из-за куполов Владимирского собора ринулась, мигая огнями, патрульная тряпочка. Радостный инспектор суматошно сигналил полосатой волшебной палочкой, неумело пытаясь выколдовать штрафную квитанцию.
– А, пропади вы пропадом… – крякнул Гром, прибавляя ходу.
Арабский «билят» взбрыкнул, едва не сбросив нас всех, и во мгновение ока оставил позади незадачливых преследователей.
– Вот приставучие, – пожаловался инквизитор. – Летит себе помело и летит, что его трогать?
Горбатовский «мерс» пристроился за нами, не отставая. По ночному времени трасса была почти пуста; только большегрузные ковровые дорожки из до дыр протертого контейнерами красного бархата усталыми гусеницами тянулись по второй полосе.
– Держитесь, юноши-девушки, – проговорил Гром, одной рукой не отпуская рулевых нитей, а другой переколдовывая что-то в управляющем заклятье. Ковер поднялся чуть выше разрешенной высоты, редкие попутные тряпочки проскальзывали внизу, безнадежно отставая. – Сейчас будет рискованно.
«Билят-уннар» еще прибавил скорости.
– Ребята не отстанут? – спросила Марина, оглядываясь.
– У «мерса» в движке восемнадцать сильфов, в сумме на двести грифоньих сил, – отозвался полковник. – Они еще нас обгонят. Мы вообще-то правильно летим?
Арина чуть приподняла рогульку. Растопыренные рожки глядели вперед, в направлении Москвы.
Валентин Зорин, воскресенье, 20 июня
– Скорее!
Под ветром гнулось защитное поле ковра; бахрому давно сорвало налетающим воздушным потоком, она струилась за нами неровными космами, точно патлы Бабы-Яги.
– Скорее!
Невидимка-Серов внимательно, едва ли не под лупой изучал каждый патрон, прежде чем переложить из коробки в патронташ. Некоторые он откладывал в сторону.
– Скорее!
Полковник Гром согнулся над рулевыми нитями, впившись взглядом в тускло мерцающие буйки воздушной трассы. Только едва видная дрожь в пальцах показывала, что он готов сейчас вырвать нити с корнем.
– Еще быстрее!
Беспрерывно шипел кот Македонский, прижав уши и глядя в одну точку на горизонте – туда, куда целила обмотанная проволокой рогулька в руках Арины. Девушка поминутно нашептывала себе под нос какое-то нехитрое заклятье; окутанные пурпурно-золотой аурой рожки подплясывали иногда, но цель вели уверенно и четко. Да и трудно было упустить ту силу, что мяла, корежила тишину короткой июньской ночи, чтобы прорвать могильный полог молчания и оттуда, из-за гроба, смести ревом все близкое и знакомое. На что я неспособен к волшбе, и то под сердцем у меня тревожно заныло, как бывает вблизи многогейстовых преобразующих башен, где бьются, трансформируясь, потоки Сил. Сокрытая где-то посреди первопрестольной печать еще не сомкнула половинки, а потаенная мощь уже копилась, чтобы вырваться в наш мир на рассвете дня.
Шарапов возился с протезами, что-то подкручивая, подгоняя, пришептывая на древнем эльфийском, полном колокольно-звонких «мб» и «нг», и посеребренная бронза мялась под пальцами, как глина.
Я молился.
С воздуха границ Москвы не увидать. Первопрестольная расползлась по округе широко и мелко, слившись со множеством ближних городков вроде моего Подольска или соседнего с ним Климовска (из-за основанного при Стройке, а ныне закрытого женского оборонно-молитвенного монастыря более известного как город Климакс). Вроде бы завиднеется вдали громада этажей на семь-восемь – глянь, а это еще не Москва, а поселок городского типа Святой Ткач, или Христопродажненск, или еще что-нибудь в том же духе. Но белая струна Останкинской звонницы издалека сияла нам в ночи, и путь наш вел прямиком к ней.
Высадиться прямиком на обзорную площадку нам не дали бы обереги – кольца багровых огней тревожно подмигивали на каждом уровне, отворачивая в сторону маршрут любого ковра или метлы, вздумавшего приблизиться к башне. Пришлось круто пикировать, чтобы пристроить нашу тряпку на открытой вешалке для посетителей.
Охранники спали. Один свалился со стула в вахтерке и теперь сопел, ерзая по холодному полу и судорожно кутаясь в ливрею. Другого сморило у дверей; воротник зацепился за крючок от снятого бронного талисмана, и доблестный страж висел, точно марионетка в ящике.
Одно это могло объяснить несведущему, по чьим следам мы идем. Мы пробежали мимо, не пытаясь расколдовать спящих: не говоря о том, что целовать охранников мы бы девушкам не позволили, это подсказало бы вампиру, что его хитрость раскрыта.
Лифт не работал. Каменная плита мертвым грузом покоилась на защитных пружинах, печать не горела.
– Пешком? – полувопросительно выдохнул Серов, вскинув голову, точно пытался оценить число ступенек многосаженной пожарной лестницы.
– Ну нет! – выпалила Марина, рывком расстегивая сумочку. – У кого есть спички?
Она вытряхнула косметичку и принялась копаться в ее содержимом, бормоча про себя:
– Лаванда… есть… что тут?.. ага, корень мандрагоры в следовых количествах… мирра… холера, где я им мирру возьму?..
– Заменяется эвкалиптом, – промолвила Арина, не выпуская рогульки – та пламенела, точно факел.
Я вытащил из кармана пакетик с приснопамятными леденцами от кашля. Серов переменился в лице и отошел.
– Вроде бы все, – довольно заявила девушка, смешивая в том же пакетике пудру, крем для лица и толченые (под тяжелым каблуком Грома) леденцы. – Надеюсь, остальные компоненты не вызовут интерференции…
Зернистой массой она нарисовала четыре загогулины в углах печати.
– Ритуал помнишь? – поинтересовалась Арина чуть снисходительно.
– Это у тебя был трояк по аэрологии, – буркнула старшая сестра. – Не под руку!
Из свернутого трубочкой листа бумаги получилось нечто вроде факела.
– Сусака-масака-буридо-фуридо, – забормотала Марина, – скорики… как там дальше…
– Морики, – подсказала младшая.
– Я думал, – заметил Гром вполголоса, покуда Валевич-старшая завершала ритуал, – что эту систему не применяют с тех пор, как Волков открыл истинное имя Злой Ведьмы Запада.
