Александр Зорич - Боевая машина любви
«Кстати, имей в виду, что гнорр с ней спал. Значит, теперь с ней спишь ты.»
Тогда Лараф чуть не уронил челюсть от неожиданности. Уж очень не в его вкусе была Сиятельная.
«Заячья Губа и та получше будет», – признался себе он. Впрочем, довольно скоро Лараф уболтал себя, что в темноте все кошки серы, особенно если со спины.
– Я всегда была сторонницей этого похода, – голос у Сиятельной сочетал в себе несочетаемое. Он был скрипучим и масляным одновременно. – И теперь, несмотря на каприз природы, я по-прежнему считаю экспедицию на Фальм полезной для княгини и народа Варана…
Она еще долго несла какую-то чушь, которую Лараф счел возможным пропустить мимо ушей.
«Главное, Сиятельная – „за“, – помнил он. Поэтому, когда та вдруг закончила и Лорм окс Цамма объявил его выход, он растерялся.
«Не спи, недоумок», – это снова была Зверда, говорившая с ним непостижимым образом без посредства губ и языка. Лараф наконец-то осознал, что ему дали слово.
– События прошедшей ночи убедили меня в том, что экспедиция на Фальм совершенно необходима. Более того: она неотложна. И если еще позавчера я был основным противником этого союза, то теперь я изменил свое мнение на противоположное. Я считаю необходимым оказать помощь баронам Маш-Магарт в водворении справедливости. Сделать это следует как можно скорее. В ближайшем будущем. В ближайшем.
Эту речь они со Звердой репетировали утром довольно долго. И не зря. Эффект она произвела воистину ошеломляющий.
Зал взорвался оглушительной тишиной. Зверда своим немым шепотом сообщила Шоше, что готова присягнуть: она слышит, как у членов Совета скрипят мозги.
Скрипеть было от чего.
Во-первых, в кои-то веки гнорр Лагха Коалара изменил свое мнение «на противоположное». На памяти всех присутствующих это случилось в первый раз. Так вершится история, милостивые гиазиры!
Во-вторых, гнорр Лагха Коалара сказал, что экспедицию нужно назначить на «ближайшее будущее». В то время как Сиятельная говорила всего лишь о том, что ее неплохо было бы предпринять.
Таким образом, гнорр Свода Равновесия оказался куда радикальней Сиятельной, а ведь обычно он гнул весьма консервативную линию. Так было и во время приснопамятной заварухи на море Савват, и потом – в ходе дипломатической диверсии против терского императора.
И вот теперь гнорр и Сиятельная поменялись местами! Но о какой «неотложной» экспедиции может идти речь, когда страна лежит в руинах?
Было еще и «в-третьих». Когда гнорр начал говорить, Альсим совершенно отчетливо различил, как сквозь камзол Лагхи в районе ключицы прорвалось малиновое свечение.
«Пятно Урайна?» – спросил себя Альсим.
Да, это было оно. Об этом пар-арценц мог судить хотя бы по той скорости, с которой оно исчезло, когда он попробовал зафиксировать на нем взгляд.
«Пятно Урайна» могло обозначать только одно: над телом гнорра провели нешутейные магические манипуляции.
«Своей ворожбой эта угрюмая фальмская тварь сведет его в могилу. Он полностью в ее власти. Поглядывает на нее в поисках одобрения! О Шилол… Лагха попал под каблук к заморской шлюхе!» – мысленно вскричал Альсим.
Разумеется, пар-арценц не выдал себя ни одним движением. Он лишь осмотрел присутствующих коллег, пытаясь определить, кто еще заметил следы ворожбы на теле гнорра.
Похоже, никто.
Йор был занят своими тяжелыми геморройными думами. Все внешние операции – будь то поход на Фальм или война хоть со всем Севером – его интересовали постольку поскольку. То же относилось и к пар-арценцу Опоры Благонравия. Иогала, новый пар-арценц Опоры Безгласых Тварей, напротив, был окрылен предощущением грядущей грандиозной бойни. И именно поэтому не заботился такими мелочами, как внешний вид несравненного Лагхи Коалары.
Ну а Сонна – от которого никогда бы не укрылось то, что увидел Альсим, – на Совете не было. Лучшие охотники Свода шли по следу пар-арценца Опоры Писаний уже несколько дней. Без особого успеха. А отборные убийцы, подчиненные лично Альсиму, исчезли без следа. По крайней мере, очередного донесения от них он сегодня утром не получил, хотя было уже самое время.
– …В свете чего мы совершенно природно не можем отправить экспедицию раньше, чем через месяц… – оправдывался первый исчислитель «Лепестка Персика», флагмана варанского флота.
– …Вот почему мы совершенно природно не соберем достаточно свободных сил на то, чтобы выступить на Фальм раньше, чем через два месяца… – блеял, виновато поглядывая на гнорра, Ранн окс Ингур, начальник конницы.
– Ну что же… Голосование! – объявил Лорм окс Цамма.
Но у Ларафа уже не было сил воспринимать, видеть и слышать. Мысли его самочинно утекли к Казенному Посаду. «Нужно будет выписать сюда Тенлиль. Можно вместе с Анагелой», – решил Лараф, поднимая веер в знак того, что он «за».
Внимание вернулось к нему, только когда голосование окончилось. Пятьдесят два члена Совета высказались за то, чтобы отправить на Фальм экспедицию. Причем сделать это не раньше, чем через два месяца.
Лараф был уверен, что это – наилучший вариант из возможных. Но на лице Зверды он заметил следы плохо скрываемой досады.
ГЛАВА 24. ЗАПЕЧАТАННЫЙ ГОРОД
«Не льсти себе. В Ите не больше сумасшествия, чем в тебе самом.»
Лагха КоалараНу и город!
Самым неожиданным для Эгина было то, что он не нашел Ит ни «беспросветно ужасным», ни каким-нибудь там «многоморочливым», как часто описывалось очередное место действия в романах о «лососе» Эр окс Эрре. «В многоморочливом сумраке бродил он третьи сутки, и разве только махонький медальон с портретом ныне здравствующего князя грел ему сердце напоминанием о светоче Истины, луч которой волен проницать любые препоны.»
«Город, который больше чем мир», – так определил Эгин для себя Ит с первых же минут пребывания в городе. Мир может казаться «многоморочливым», но столь же верно будет и то, что мир «прекрасен», «пестроцветен», «сам себе довлеет», «существует так, как случилось», «никаков», «скучен», «притягателен» и «пред Солнцем Предвечным – ничто из ничтотств».
Все это относилось и к Иту. И даже с пестроцветьем, которого Эгин поначалу не приметил на фасадах домов и почти полностью лишенных растительности улицах, ему вскоре довелось повстречаться.
Есмара с ним не было больше. После недолгих метаний между «я последняя сволочь, не уберег мальчишку» и «я ведь его предупреждал, сам виноват, я за него не в ответе», Эгин еще ночью нашел компромисс, который временно успокоил его совесть.
Если Есмар жив – он разыщет его всеми правдами и неправдами, магиями и не-магиями. Он пустит по его следу (в смысле Следу) животных Свода (которых он попросит у Лагхи в придачу к Овель, гмда) и всех ищеек сотинальма, на которого он выйдет через свое знакомство с Елей… И так далее, в духе наращивания неправдоподобия самоуспокоительного бреда.
Ну а если мальчишка мертв…
Не может он быть мертв! Если бы Дрону (или кто там обратился бешеным конем, чтобы выхватить Есмара из-под звукового удара хуммеровых улиток?) хотелось его убить, он бы смог сделать это простым невмешательством в схватку близ будки сборщика пошлины. Правда, многие колдуны с радостью потребят живого мальчика на такие нужды, что ой-ой-ой, лучше бы Есмару умереть, не родившись! Но эту недобрую мысль Эгин гнал прочь.
И поскольку Есмара с Эгином не было больше, с него сразу же начали брать деньги. И притом немалые.
Цены в Ите были такими, что им позавидовало бы и пресловутое Южное Взморье, славящееся в Варане целебным воздухом, пользительными водами и сплошь застроенное виллами магнатов и отставных офицеров из дворянских родов. Причем не тех, что просто пишутся через «окс», а тех, которые могли бы отливать это «окс» из чистого золота и пользоваться им вместо якоря на своей прогулочной галере.
За завтрак в корчме «Щучья пожива», обещавшей «великолепный вид с открытой террасы на чудеса Нижнего Города», Эгин выложил три золотых.
Это заставило его призадуматься, не продать ли доспехи из шардевкатрановой кожи и не приобрести ли куда более скромный кованый нагрудник с заговорами средней тяжести.
Если так пойдет дальше, он не протянет в Ите и недели. А по расчетам, в зависимости от того, насколько Лагха опередил его на своем надмирном пути из Суэддеты в Ит, у них с гнорром будет от двадцати трех до двадцати восьми дней для того, чтобы попытаться одолеть ветры Пустоты.
Эгин был уверен, что ни с первой, ни со второй попытки ничего не получится.
В глубине души он полагал, что скорее всего не получится и вовсе ничего. Но пытаться придется в полную силу, все отпущенные судьбой дни и недели. Однако чтобы не попасть в тюрьму за бродяжничество, чтобы оставаться в протяжении трех недель на легальном положении, нужны деньги.
Что, идти работать? Кем? Телохранителем? Мужчиной-проституткой? Образчиком мужского телосложения для многочисленных местных скульпторов?
