Дэвид Геммел - Последний меч Силы
– Он набросился на мою дочь! – заявил Колдер. – Или ты про это забыл?
– Если и так, – сказал Гриста, вставая, – он последовал за всеми здоровыми молодцами, какие только наберутся на расстоянии дня пути верхом отсюда!
– Да как ты смеешь? – завопил Колдер.
– Смею? Про «смею» ты мне не говори, жирнобрюхий боров! Я следовал за тобою тридцать лет, живя только твоими посулами. Но теперь я вижу, каков ты есть – слабый, жадный, готовый лизать пятки тем, кто сильнее. Кабан, который зачал трех жаб и ненасытную шлюху!
Колдер ринулся к нему сквозь людское кольцо, но кулак Гристы врезался ему в подбородок, и он рухнул на земляной пол. Шум, крики. Одни старейшины ухватили Гристу, другие удерживали своего разъяренного вождя.
Затем наступила тишина, Колдер овладел собой и кивнул людям слева и справа от себя, чтобы они его отпустили.
– Тебе здесь больше нет приюта, убогий старик, – сказал он. – Ты уйдешь из этого селения как изгой. Я оповещу все сакские селения, и для тебя нигде не найдется приюта. А если я еще раз тебя увижу, то опущу свой топор на твою шею. Уходи! Найди сучье отродье и останься с ним. Я хочу, чтобы ты увидел, как он умрет.
Гриста сбросил вцепившиеся в него руки и широким шагом покинул Длинный Дом. У себя в хижине он собрал свои скудные пожитки, засунул топор за пояс и, гордо подняв голову, вышел из селения. Эрвин, пекарь, пошел с ним рядом и сунул ему в руки два черных каравая.
– Иди с Богом, – шепнул Эрвин.
Гриста кивнул и продолжал идти, не замедляя шага.
Ему следовало бы уйти давным-давно… и взять с собой Кормака. Но верность слову – крепче железных цепей, а он поклялся Колдеру Кровавой Клятвой. А теперь нарушил ее и стал изгоем в глазах закона. Никто больше не станет ему доверять, и его жизнь не будет стоить ровно ничего.
Тем не менее в сердце старого воина начала расцветать радость. Тяжкие притупляющие ум годы, пока он пас коз, остались позади, как и его клятва Колдеру. Гриста глубоко вдохнул чистый свежий воздух и начал подниматься в холмы к пещере Сол Инвиктус.
Кормак ждал его там, сидя на алтарном камне. У его ног валялись кости его прошлого.
– Ты слышал? – спросил Кормак, подвинувшись, чтобы старик мог сесть рядом с ним на плоском камне.
Гриста отломил горбушку черного хлеба и протянул ее мальчику.
– Да, – сказал он, – разговоры уже пошли.
Кормак взглянул на узел с пожитками, который Гриста бросил возле скелета боевой собаки.
– Мы что, уходим?
– Да, малый. Только уйти-то нам следовало много лет назад. Пойдем в Дубрис, подыщем какую-никакую работу, чтоб было чем заплатить корабельщикам. А в Галлии я покажу тебе, где мне доводилось сражаться.
– Они набросились на меня, Гриста. Когда Альфтруда меня обняла.
Старый воин посмотрел в грустные глаза мальчика.
– Еще один жизненный урок, Кормак: женщины всегда навлекают беды. И, кстати, судя по походке Агвайна, он еще долго не будет думать о девушках. Как это ты справился с ними тремя?
– Не знаю. Вышло само собой.
– Это кровь твоего отца. Мы еще сделаем из тебя настоящего воина.
Кормак обвел взглядом сумрачную пещеру.
– Я никогда раньше сюда не заглядывал. Боялся.
А теперь не понимаю почему. Истлевшие кости, и все.
Он пошарил подошвой в пыли и увидел, как что-то блеснуло. Наклонившись, он сомкнул пальцы на золотой цепочке, с которой свисал круглый камешек, похожий на золотой самородок в тоненьких черных прожилках.
– Что ж, доброе предзнаменование, – пробурчал Гриста. – Мы стали вольными людьми всего час назад, и вот ты уже отыскал клад.
– Может, она – моей матери?
– Отчего бы и нет?
Кормак надел цепочку на шею и спрятал самородок под рубахой. Прикосновение камешка к коже было теплым.
– Ты тоже угодил в беду, Гриста?
Старый воин ухмыльнулся:
– Может, я сказал лишних два-три словечка, но они попали в цель, как меткие стрелы.
– Значит, они погонятся за нами обоими?
– Ага, когда настанет утро. Тогда и будем тревожиться. А пока отдохни-ка, малый.
Кормак отошел к дальней стене и растянулся на пыльном полу. Гриста лег на алтарном камне и почти сразу уснул.
Мальчик лежал и слушал тяжелый басистый храп старика, а затем погрузился в странное сновидение. Он словно бы открыл глаза, приподнялся и сел. У алтарного камня лежала черная боевая собака с пятью щенками, а за ней лежала молодая женщина с волосами, как золотые нити. Рядом с ней на коленях стоял мужчина и поддерживал ее голову.
– Как мне тяжело, что я навлек на тебя все это, – сказал он, поглаживая ее по волосам. Лицо у него было сильное, волосы – черными и глянцевыми, глаза – синими, как зимнее небо.
Она протянула руку и дотронулась до его щеки, улыбнувшись сквозь боль.
– Я люблю тебя. Я всегда тебя любила…
Снаружи в утреннем воздухе прогремел рог, у мужчины вырвалось негромкое проклятие. Он поднялся на ноги, вытаскивая меч из ножен.
– Они нас отыскали!
Женщина застонала – начались родовые схватки, и Кормак подошел к ней. Но она его не видела. Он попытался прикоснуться к ней, и его рука прошла через ее тело, словно это был дым.
– Не оставляй меня! – произнесла она умоляюще.
На лице мужчины отразилась мука, но вновь загремел рог, и, повернувшись, он скрылся из виду. Женщина закричала, и Кормак был вынужден стоять и беспомощно смотреть, как она корчится в родовых муках. Наконец младенец появился на свет – весь в крови и странно неподвижный.
– Нет! Нет! Христос сладчайший! – простонала женщина, подняла младенца и шлепнула его по крохотному задику. Он остался неподвижным. Она положила его к себе на колени, сняла с шеи золотую цепочку и сомкнула пальчики младенца на круглом камешке.
– Живи! – прошептала она. – Молю тебя, живи!
Но тельце оставалось неподвижным… без малейших признаков жизни.
Из солнечного мира снаружи донесся лязг мечей, раздались крики раненых, яростные возгласы сражающихся. Затем наступила тишина, только птицы пели на деревьях. На пол у входа упала тень, и внутрь, пошатываясь, вошел высокий мужчина. Из раны в его груди и еще одной в боку струилась кровь.
– Маленький? – прошептал он.
– Мертв, – сказала женщина.
Услышав что-то у себя за спиной, мужчина обернулся.
– Еще погоня. Я вижу, как солнце блестит на их копьях. Ты можешь идти?
Она попыталась встать, но тут же снова откинулась.
Он подошел к ней и подхватил ее на руки.
– Он жив! – закричал Кормак со слезами на глазах. – Я жив! Не бросайте меня здесь!
Он вышел следом за ними на солнечный свет и смотрел, как раненый с трудом взбирается по склону к обрыву. Там он рухнул на колени, и женщина упала из его рук на траву. Из леса галопом вылетел всадник, и воин обнажил меч, но всадник натянул поводья и остановил коня в ожидании.
Из леса, хромая, вышел еще один человек. Левая нога У него была вывернутой, уродливой. Высокий воин взмахнул мечом и швырнул его в чащу, где острие впилось в толстый, увитый плющом ствол. Потом он снова подхватил женщину на руки, повернулся и посмотрел на море, пенящееся далеко внизу.
– Нет! – закричал калека. Воин взглянул на всадника. Тот неподвижно сидел в седле, суровое лицо хмурилось, руки застыли на луке седла.
Воин шагнул с обрыва и исчез из виду вместе с женщиной.
Кормак смотрел, как калека со слезами на глазах упал ничком, но всадник просто повернул коня и скрылся за деревьями. Дальше на тропе Кормак увидел приближающихся к пещере охотников. Он помчался, как вихрь, и увидел, что Камень в руках младенца горит, будто пламя свечи, а его тельце одето белым сиянием. Затем раздался первый громкий крик. Вошли охотники, черная собака прыгнула на них и упала под ударами топоров и ножей.
– Клянусь Кровью Одина! – воскликнул один из охотников. – Сука ощенилась ребенком!
– Убить его! – закричал второй.
– Дураки! – сказал Гриста. – По-вашему, этих римлян сразила собака?
У Кормака не осталось сил смотреть, и он закрыл глаза, когда Гриста нагнулся над младенцем.
И открыл их, чтобы увидеть свет зари, проникающий через вход в пещеру, и Гристу, спящего на алтарном камне. Мальчик встал, подошел к старику и потряс его за плечо.
– Светает, – сказал он. – А я видел моего отца и мою мать.
– Дай мне время, малый, – пробормотал Гриста. – Дай свежим воздухом подышать. – Он потянулся, сел, протер глаза и провел, постанывая, ладонью по затекшей, совсем холодной шее. – Подай-ка мне бурдюк с водой.
Кормак протянул ему бурдюк, Гриста вытащил затычку и жадно напился.
– Так что ты говорил про свою мать?
Кормак рассказал ему свой сон, но в глазах старика не появилось особого интереса, пока он не упомянул про калеку.
– Какое у него было лицо?
– Светлые волосы, реденькая борода. Печальные глаза.
– А всадник?
– Воин, высокий и сильный. Холодный безжалостный человек, рыжие волосы, рыжая борода, а на голове бронзовый шлем, опоясанный железным обручем.
