Кэтрин Куртц - Королевское правосудие
– Вы хотите сказать, что ее тоже надо пристрелить? – спросил потрясенный Кардиель.
– Не. Зачем ей драться, раз все ее дети погибли, а муж убит? Запомни мои слова, государь. Она не станет драться. А твоей армии нужен отдых. Да и королю тоже нужно отдохнуть.
– Есть куча дел, которые нужно сделать, – упрямо сказал Келсон, начиная застегивать свои доспехи. – Мне надо отправить донесения в Ремут и…
– По другую сторону вот этого полога, – твердо сказал Кардиель, – находятся люди, которым Вы, Сир, ничем не сможете помочь, если переутомите себя, занимаясь тем, что могут сделать другие…
Келсон уставился на полог палатки, как будто он мог увидеть, что происходит за ним. – Дункан. – кивнул он.
– А еще Аларик и Дугал, – добавил Кардиель.
– Но… они же не ранены.
– Нет. Но через несколько часов, когда большая часть зелья выйдет из организма Дункана, Аларик, по-моему, хочет попробовать… более сильные средства для исцеления. Мне кажется, он рассчитывает, что Вы с Дугалом сможете помочь ему в этом. А если Вы загоните себя, он не сможет положиться на Вас. Вы и так уже теряли сознание от жары и усталости.
Вздохнув, Келсон уронил руки и склонил голову, внезапно ощутив страшную усталость.
– Вы правы. Вы оба правы. Я слишком сильно и слишком долго гнал себя, но иногда очень трудно осознать, что время от времени нужно еще и отдыхать.
– Смелый парень, – одобрительно пробормотал Эван, снял с плеч свой плед и, встряхнув, подложил его под Келсона. – Да не волнуйся ты ни о чем.
– Убедитесь, чтобы донесения Найджелу были отправлены, – зевая, сказал Келсон.
Когда Келсон снова улегся на плед, Эван только терпеливо кивнул, а Кардиель острожно подвернул край пледа, подложив его под голову Келсона.
– Сир, у меня последний вопрос, – негромко сказал Кардиель, многозначительно глядя на Эвана, когда Келсон закрыл глаза. Старый предводитель приграничников наклонился поближе. – Это правда, что Дугал – на сама деле сын Дункана?
У Келсона хватило сил только на то, чтобы открыть глаза и посмотреть на архиепископа.
– Кто это сказал?
– Дугал, Сир, – сказал Эван. – Все только и говорят об этом. Он сказал, что он – Дерини, и что Дункан – его отец.
Улыбнувшись, Келсон снова закрыл глаза и вздохнул.
– Это правда, Эван, – прошептал он. – И мало что могло бы порадовать меня больше, чем то, что это, наконец, стало известно.
– Вас радует, что ваш приемный брат – незаконнорожденный? – ахнул Кардиель.
– Он не незаконнорожденный, – еще раз зевнув, сказал Келсон, – хотя будь я проклят, если знаю, как это можно доказать кому бы то ни было. Они поженились тайком. Вскоре после рождения Дугала его мать умерла, и еще несколько месяцев назад Дункан даже не подозревал, что у него есть ребенок. Само собой, все это произошло задолго до его рукоположения.
– Ну, уж это я понял хотя бы из возраста, – с возмущением в голосе сказал Кардиель. – Меня волнует не церковный сан Дункана. А вот для Дугала…
– Томас, я все расскажу Вам утром, – пробормотал Келсон. – Эван, не забудьте про донесение Найджелу…
Он уснул еще до того, как услышал ответ Эвана, и, проваливаясь в глубокий, усталый сон без сновидений, он слышал только гул их голосов, продолжавших рассуждать о Дугале, и чувствовал только осторожные руки, которые начали снимать с него доспехи.
Глава 19
Что холодная вода для истомленной жаждой души, то добрая весть из дальней страны
Притч. 25:25Другой Дерини не мог позволить себе роскошь сна – это был епископ Арилан, вернувшийся в Ремут. Прошлой ночью он тоже почти не спал. Когда Риченда и Найджел вышли из комнаты, он откинулся на спинку кресла и, закрыв глаза, устало произнес заклинание, изгоняющее усталость, теребя нагрудное распятие.
Он не завидовал Риченде и Найджелу, поскольку перед ними стояла тяжелая задача. После того, как торентский план план покушения на Найджела был разрушен, они втроем были заняты допросом пленных – трое Дерини, оказавшихся среди них, были помещены в особо охраняемую камеру до тех пор, пока Найджел не решит, как поступить с ними. Остальных Арилан мог допрашивать спокойно, не беспокоясь о том, что они рассказут кому-нибудь о том, что он – Дерини, ведь все происходившее будет стерто из их памяти.
Несмотря на то, что никто не знал плана заговора полностью, потребовалось не много времени, чтобы найти общее в ответах допрашиваемых. Когда они сопоставили показания, стал вырисовываться запутанный план заговора: убить Найджела (и, если получится, его сыновей), освободить плененного короля Лайама и затаиться, ожидая возвращения Келсона, после чего попытаться убить и его. Некоторые говорили о том, что целью заговора было убийство не только Найджела, но и юного Лайама, чтобы брат Лайама, Ронал, мог стать правителем обоих королевств, а его дядя Махаэль должен был стать регентом. Были и намеки на то, что Мораг знала обо всех деталях заговора и полностью одобрила его.
Само собой, она отрицала это. Риченда и Найджел пытались уличить ее, но, поскольку она была Дерини, они не могли заставить ее отвечать. Сама мысль о том, что Мораг могла способствовать убийству собственного сына казалась Арилану слишком чудовищной, чтобы обращать на нее серьезное внимание, но он был почти уверен в том, что она была причастна к заговору. Королевы, оказавшись в плену, всегда пытаются плести интриги, стараясь найти путь к бегству, а королева-Дерини разбирается в этом куда лучше остальных.
Ну почему торентский вопрос встал именно сейчас, а не спустя несколько лет? Раве мог Совет заботиться только о Гвинедде, учитывая, что Венсит был мертв, как и юный Элрой, на торентском троне сидел ребенок, а еще один ребенок-наследник ждал своего часа.
Вздохнув, Арилан прижал ладони к глазам и набрал воздуха, чтобы произнести заклинание, которое унесет из его разума усталость, как горный поток уносит излишки краски со свежеокрашенной ткани. Поднявшись на ноги, он снова вхдохнул. Совет должен вот-вот собраться.
Но когда он направился к кабинету Дункана, где был расположен Портал, он, проходя мимо тускло освещенной молельни, обнаружил там королеву-Дерини, но нету, что занимала его мысли в течение нескольких последних дней.: рядом с алтарем, перед статуей Богородицы, склонив покрытую вуалью голову в молитве, стояла Джеана, белое одеяние которой в свете лампад казалось голубоватым.
Удивившись этому, поскольку Джеана, оставляя свои покои, обычно молилась в базилике, Арилан остановился у дверей и осторожно потянулся к ее разуму – и тут же отскочил, почувствовав излучаемые ею душевные муки и чувство вины.
Его попытка закрыть свои экраны, отгораживаясь от ее эмоций, привела лишь к тому, что в голове у него запульсировало из-за постоянного недосыпания, а действие заклинания, изгоняющего усталость, свелось к нулю. Он подумал было о том, чтобы просто пройти мимо, сделав вид, что не заметил ее, что бы не опоздать на заседание Совета, но понял, что потом будет жалеть о том, что упустил возможность выяснить причины сделанного ею накануне. Из того, что ему рассказал Найджел, он вывел, что она узнала о заговоре, воспользовавшись магией, и вряд ли решение рассказать Найджелу о заговоре было столь уж мучительным. Ему было интересно, чем она оправдала свой поступок, ведь сейчас она явно сожалела о сделанном.
Поэтому он, тихонько входя в часовню, сделал свои экраны почти прозрачными, надеясь, что это помешает ей распознать его как Дерини, если вдруг окажется, что она, действительно, стала пользоваться магией. Он заметил, что шелест его сутаны отвлек ее от молитв, но, продолжая глядеть в пол, подошел к ней поближе и опустился коленями на молитвенную скамеечку.
Прося ниспослать ему мудрость и терпение, он склонил голову в короткой молитве. Когда он поднял глаза, она как раз повернулась, чтобы украдкой взглянуть на него. Встретившись с ним глазами, она вздрогнула, но, заметив его взгляд, она не могла больше притворяться, что она не заметила его.
– Добрый вечер, дочь моя, – сказал он, изящно вставая. – Я думал, что сейчас все уже спят… Вы ведь обычно молитесь в базилике. Надеюсь, я не помешал Вашим молитвам.
Ее разум был закрыт настолько плотно, как если бы она была членом Совета; но ее экраны, не давая посторонним вторгнуться в ее разум, в то же время, не позволяли ей понять, кто он такой.
– Неважно, – прошептала она так тихо, что он еле смог различить ее слова. – Я больше не могу молиться в базилике. Все равно, все это – лишь притворство. Я – зло во плоти.
– Что? – Он вздернул голову и повнимательнее посмотрел на нее, будучи полностью уверенным в том, что ее нынешняя депрессия вызвана случившимся вчера. – Зачем ты так говоришь?
Давясь плачем, она осела на коленях, прикрыв лицо своими бескровными пальцами.
– О Боже, Вы, Ваше Превосходительство, тоже издеваетесь надо мной, – зарыдала она. – Вы никак не можете забыть, кто я. А вчера я… я…
