Кэтрин Куртц - Королевское правосудие
Он заметил также Тибальда МакЭрскина и Кормака Хамберлина – предводителей двух приграничных кланов, которые были его собственными вассалами и явно надеялись выиграть что-то от его смерти – и разбойника по имени О'Дейр, промышлявшего на его землях.
Заметил он и Сикарда МакАрдри, родственника его сына и мужа его врага, который стоял, сложив покрыте латами руки на груди, и отметил выражение отращения на его лице.
Потом внимание Дункана привлек огонь, который он увидел краем глаза – факел в руках человека в рясе, приближавшегося с той стороны, где стояла палатка Лориса. Дункан обнаружил, что, помимо его воли, пламя притягивает его взгляд, и он не мог отвести глаз даже когда человек передал факел Лорису.
Тут собравшиеся испуганно замолкли, потому что несмотря на то, что было сожжено уже немало Дерини, сожжение священника, тем более епископа, никак не могло считаться обычным делом для Церкви. Тишина стояла такая, что Дункан мог слышать шипение и потрескивание горящего факела в руке приближавшегося Лориса, который держал высоко воздетый факел наподобие своего обычного «оружия» – распятия. Когда он остановился на расстоянии вытянутой руки от Дункана и медленно оглядел его с головы до ног, распятие на его груди, казалось, полыхнуло ярким и жарким пламенем.
– Ну что, дорогой мой Дункан, мы все-таки подошли к концу нашей истрии, не так ли? – сказал он настолько тихо, что Дункан еле разобрал его слова. – Ты знаешь, а ведь тебе еще не поздно покаяться в своих грехах. Я пока еще могу спасти тебя.
Дункан осторожно покачал головой.
– Мне нечего сказать.
– А, значит, ты предпочитаешь умереть отлученным от церкви и без отпущения грехов, – сказал Лорис, насмешливо поднимая брови. – Я надеялся, что умерщвление твоей плоти может помочь тебе смирить свою гордыню и привести тебя к покаянию – Выражение его лица стало жестче. – Скажи мне, Дерини, ты когда-нибудь видел сожженное тело?
Дункан похолодел, несмотря на жаркий день и грозное пламя в руке Лориса, но все же решил не удостаивать своего мучителя ответа. Отвернувшись, он поднял взор к холмам на востоке, над которыми поднимался рассвет. Яркий свет восходящего солнца ослепил его, помогая ему превозмочь страшные воспоминания и страх перед тем, через что ему предстояло пройти.
Я воздену очи горе, откуда придет спасение мое…, – вяло молился он в своих мыслях.
– Хорошо. Могу сказать тебе, что сожжение – очень неприятная смерть, – продолжал Лорис. – И я могу сделать ее еще более неприятной. Обрати внимание, что хворост сложен так, чтобы у твоего тела было достаточно времени, чтобы в полной мере ощутить все мучения от этого земного огня, прежде чем твоя душа предстанет перед огнем ада, уготованным для тебя. Это будет гораздо страшнее, чем ты можешь себе представить. Но я могу быть милосерден…
Дункан сглотнул своей пересохшей глоткой и на мгновение закрыл глаза, но восходящее солнце, пробившееся через его веки, показалось ему предвестником огня, ожидавшего его тело, и он тут же снова открыл глаза.
Помощь придет от Господа, который сотворил небеса и землю…
– Да, я могу быть милосердным, – повторил Лорис. – Если ты покаешься в своей ереси, и отречешься от своего проклятого деринийского колдовства, я могу позаботиться о том, чтобы ты сгорел быстро. А если ты сообщишь мне, где сейчас находится Келсон, я могу быть еще милосерднее.
Взглянув на людей, столпившихся вокруг Сикарда, он кивнул, и Тибальд МакЭрскин вытащил свой кинжал. Звук металла, вынимаемого из ножен, прозвучал для Дункана как обещание избавления, но он знал, что не станет покупать легкую смерть своего тела ценой предательства своей веры или своей присяги на верность своему королю.
– Смотри какое острое лезвие, – прошептал Лорис, когда к ним подошел Тибальд. – Посмотри, как оно сверкает на солнце, в отблесках пламени…
Дункан, щурясь из-за слепящего его огня факела, не мог оторвать глаз от лезвия, которое Тибальд держал у него перед глазами.
– Подумай, какой горячий огонь, и насколько проще и приятнее умереть от стали – тихонько сказал Лорис, беря кинжал свободной рукой.
Когда Лорис прижал лезвие плашмя к горлу Дункана, Дункан вздрогнул и, ощутив соблазнительную прохладу клинка, закрыл глаза.
Так просто уступить. Так просто…
– Это может быть очень легко, Дункан, – продолжал нашептывать Лорис. – Совсем небольно. Нельзя даже сравнить с той болью, которую ты уже почувствовал. Говорят, надо только ткнуть вот здесь, за ухом…
Дункан почувствовал краткое, почти нежное прикосновение металла, прекратившееся еще до того как он смог решиться хотя бы потянуться навстречу ему. Пламя факела обжигало его веки, делая краткое ощущение от прикосновения холодного металла еще более приятным.
Боже святый, помилуй раба своего! – отчаянно взмолился он.
– Что, не терпится? – мурлыкнул Лорис, снова прижимая клинок плашмя поперек горла Дункана. – Что, неплохая замена, а, Дункан? Быстрый, милосердный кинжал вместо огня. И хоть ты и ослабел, ты, конечно же, сможешь управиться с ним до того, как огонь доберется до тебя. Если ты скажешь мне то, что я хочу знать, я сжалюсь над тобой…
ТЫ сможешь…
Дункан, внезапно поняв, несмотря на замутненный разум, в чем была ловушка, заставил себя открыть глаза. Лорис пытался подвести его к куда большим мучениям, чем смерть на костре. Не милосердный удар кинжалом, прекращающий мучения, предлагал ему Лорис, но смерть от его собственной, Дункана, руки – что, по сравнению со смертью всего лишь его тела, привело бы к куда худшим последствиям, когда душа Дункана предстанет на суд Божий.
И даже если бы Дункан был достаточно глуп, чтобы принять условия Лориса, не было никакой уверенности, что Лорис сдержит свое слово. Неужели Лорис думает, что он предаст свою веру и своего короля ради того, чтобы ему позволили совершить смертный грех самоубийства?
– А, так тебе не нравится мое предложение, – сказал Лорис, покачивая головой в притворном сожалении и отдавая кинжал обратно Тибальду. – Ну, на самом деле, я и не думал, что оно тебе понравится. Но я действительно забочусь о твоей душе – если, конечно, у Дерини вообще есть душа. И несмотря на то, что среди твоих грехов не оказалось греха самоубийства, я думаю, что тебе понадобится немало времени, чтобы припомнить все свои грехи. Я позабочусь, чтобы огонь убил тебя не сразу.
– И помни, все это – для спасения твоей бессмертной души, – продолжал он, потихоньку отступая назад. – Вот тело твое, конечно…
Он взмахнул факелом, огонь прошел так близко от хвороста, что Дункан затаил дыхание от ужаса.
– Ты, конечно, видел очищенных пламенем, – продолжал Лорис. – Почерневших, искореженных, с руками, скрюченными из-за того, что жар заставляет мышцы сокращаться. Конечно, к тому времени как это начнется, ты уже можешь быть мертв…
Воображение Дункана начало полниться ужасающими образами еще до того, как стих голос Лориса, дошедшего до края сложенного хвороста. Искрящийся факел в руке Лориса опускался все ниже и ниже, и, когда он коснулся хвороста, и первые ветки занялись огнем, со стороны наблюдавших за происходящим раздался многоголосый рев. Солдаты стучали мечами и копьями по своим щитам, выражая одобрение, а Лорис тем временем обходил по кругу сложенный вокруг столба хворост, и огонь следовал за ним.
Почти отчаявшись, Дункан поднял взор над разгоряющимся пламенем и посмотрел на холмы вокруг, моля Господа о том, чтобы умереть как Генри Истелин – твердым и честным, отавшись верным себе, своему королю и Гсподу Богу.
На суд Твой, Боже, отдаю себя, придя к тебе незапятнанным: верую в Господа нашего и не оступлюсь от веры своей. Испытай меня, Боже, и укрепи меня; испытай мою плоть и сердце мое…
Дункан знал, что его – по меньшей мере, его тело – ждет мучительная смерть. Огонь взметнулся еще выше и начал подбираться к нему, но Дункан знал, что пламя, заставившее Лориса и его приспешников отойти назад, дойдет до него только через какое-то время – где-то через полчаса. Все равно, слишком быстро, чтобы убить его сразу. Он почувствовал, как по его изодранной спине бегут струйки пота, стекающие по его рукам и ногам, но не знал, то ли он вспотел от подступающего огня, то ли от нервов и появляющегося из-за холмов солнца.
В тебя верую, Боже, укрепи меня в вере моей и суди меня праведно. Склони слух свой ко мне и даруй мне быстрое избавление… В руки твои предаю я дух свой… О спасении молю тебя, Господи…
А за пределами огненного кольца Сикард и его офицеры начали возвращаться к своим отрядам и готовиться к отбытию, всадники и пехотинцы разбирали свои копья, пики и луки, а конные лазутчики направились на запад, чтобы разведать дорогу.
Лагерь вокруг Дункана был почти полностью свернут, даже палатка Лориса была уже свернута и соладты грузили полотно на вьючных мулов. Стоявшие чуть дальше епископские рыцари в белых плащах уже были готовы к отправке, их горячие боевые кони беспокойно гарцевали, обеспокоенные огнем, все сильнее разгоравшимся вокруг обреченного герцога Кассанского.
