Элеонора Раткевич - Парадоксы Младшего Патриарха
Небо свидетель, если бы господин Майон Хелойя был всего-навсего мерзавцем… если бы он ненавидел сына… старался бы сжить его со свету, сломить его волю… да просто причинить боль – клянусь, мне было бы легче. Но нет, он всего лишь делал, что считал должным.
Я глядел на застывшее лицо Тхиа и понимал, что я очень многим обязан покойному Майону Хелойя и за многое благодарен. А еще – что будь этот покойничек жив, и я бы ему собственноручно шею свернул.
А еще… еще я знал, что сейчас, во время обряда прощания я не сделаю ничего: и без моих выходок у Тхиа довольно горя. А вот ночью, когда все уснут, я войду в усыпальницу, достану из воздуха над левым плечом свои великокняжеские Иглы и воткну их в воротник погребальной одежды Майона Хелойя. Все три. Без права на пощаду. Чтобы он ушел в могилу, унося их с собой.
Чтобы, когда придет мой час проститься с жизнью, он ждал меня.
Негоже ведь нападать без предупреждения, правда? Тем более на человека, который всю жизнь делал то, что считал своим долгом.
Он меня поймет – я ведь тоже сделаю то, что считаю своим долгом.
Потому что есть грехи, за которые Боги судить не вправе… как и я не сужу господина Хелойя… а я ведь даже не Бог, я всего лишь учитель и брат его сына. И то, что он со своим сыном сделал… это так по-человечески… всего лишь по-человечески… и воздаяния он за это заслуживает всего лишь человеческого, и никак не более.
Не будучи кровным родственником, я имел право только на один земной поклон и один поясной. Я совершил их и отступил на шаг, как и предписано обрядом.
Спите спокойно, господин Майон Хелойя. Вы не уносите с собой неоплаченный долг. Я принимаю на себя оплату.
Едва мы покинули стены храма, Тхиа преобразился мгновенно, да вдобавок так разительно, что даже меня невольно оторопь брала – а ведь я этого шкодника не первый день знаю. Но в ипостаси юного сквалыги я созерцал его впервые. Никогда бы не подумал, что сквалыжничать можно так бурно. А с какой скоростью он сыпал придирками – и не хочешь, а залюбуешься! Как он только выговаривать их поспевал (насчет изобретать я и вовсе руками развожу)? Все-то ему надо было знать, во все влезть, все разругать и переиначить, потом передумать внезапно и отменить распоряжение – лишь затем, чтобы через пару минут передумать снова. Понятно, что он вознамерился сбить любящего дядюшку с панталыку… но не крутенько ли наследник кашу заваривает? Неужто столько сил требуется, чтобы заморочить голову господину Кадеи? И… неужто надобность в том под горло подошла?
Вероятно, Тхиа полагал именно так. Или, верный своим привычкам, он просто-напросто ничего не делает вполсилы? Хоть бы малость роздыху дал… да нет, куда там! Дядюшка было вякнул робко про поминальную трапезу, но тут же и осекся: Тхиа, не останавливаясь, метнул на него убийственный взгляд сквозь презрительный прищур – и дядюшка мигом умолк. До объяснений Тхиа все же снизойти соизволил. Дескать, в великокняжеских домах за поминальный обед садятся под вечер, и никак иначе. А до тех пор в его обязанности, как наследника, входит… впрочем, дальше я уже не слушал. Какая разница? Врет ведь он все. Предлог выискивает весь дом вверх дном перевернуть, и только.
Он и перевернул. Не всякий ураган сумел бы в одночасье произвести столько бедствий. Тхиа и носился по замку, как ураган; плащ бился за его спиной, как синие крылья, волосы летели по ветру. Эхо его шагов еще звучало в дальнем коридоре, голос раздавался рядом, а сам он непостижимым образом уже заворачивал за угол. Я и то поспевал за ним с трудом, а о дядюшке обожаемом что и говорить! Незадачливый господин Кадеи бегом бежал вослед – и все едино не мог нагнать деловитого наследника. Хлопали двери, вздымались занавески, испуганно попискивали потайные ящики, выдернутые мало не с корнем и вновь вброшенные на прежнее место властной хозяйской дланью – а синий с золотом шторм устраивал безобразия недрогнувшей рукой быстрее, чем обитатели гостевых комнат успевали ойкнуть. Лица их слились для меня в некое подобие квашни, из которой наружу перло насмерть перепуганное тесто. Ни одного из гостей я не успел запомнить, ни даже различить. Ладно, не беда: нам ведь вроде поминальный обед предстоит – вот за столом и познакомимся… ежели, конечно, Тхиа не заставит нас гоняться друг за другом вдоль и поперек по замку, перебрасываясь закусками на бегу. Откровенно говоря, после пробежки, учиненной им дядюшке Кадеи, мне это представлялось не просто возможным, а вполне естественным.
Уже через час из головы моей вытрясло все мысли, кроме единственной: на полосе препятствий я этого поганца беспардонно щадил. Вот когда… нет – вот если доберемся до школы подобру-поздорову, я его живо отучу разгильдяйничать на тренировках! Он ведь может втрое против того, что я ему обычно отмерял!
Еще через самое малое время к первой мысли присоединилась другая. О том, как надо вести военные действия, если гнусный враг вздумает покуситься на наши земли. Боги – и почему никто до меня не додумался? А ведь так все просто. Похищаем вражеского военачальника, гримируем Тхиа под него и напускаем на армию захватчиков. Пусть готовит их к военным действиям. А через двое-трое суток отряжаем похоронную команду: хоть и враги, а тоже люди, нельзя же без погребения оставлять. И никаких армий нам не нужно, одного Тхиа во вражьем стане с лихвой довольно… нет, ну почему никто не догадался, как победы одерживать надо?
Мало было Тхиа в доме всех до нервной икоты довести, так он еще и на кладбище семейное нас погнал. И что ему не терпелось? Могилу, видите ли, отрыть требуется еще до поминального обеда… спрашивается, зачем, если похороны только завтра поутру, как обычай велит? Или так уж господину Майону Хелойя во храме не лежится, что он готов ввечеру в могилу прыгнуть, обрядом пренебречь? Да нет, такой покойник, как он, будет смирно лежать до последнего, лишь бы положили его, как положено… а, проваль – да что это за чушь мне в голову лезет?!
Притом же могилу дядюшка уже спроворил. Сам ее нам с Тхиа и показал. Когда отрыть успели? А вот как его светлость изволили соблаговолить самолично сопроводить господина королевского мага Наллена, об ту самую пору и отрыли, извольте убедиться. Это ведь всяко раньше поминального обеда получается, верно?
– Верно, – коротко кивнул Тхиа.
Только я один и заметил, как брови его на долю мгновения чуть сдвинулись. Знай я его чуть похуже, и того бы не приметил, хоть и стояли мы с ним лицом к лицу. А дядюшка точно ничего не углядел. Да и недосуг ему было за мордой наследника наблюдать: он утирал пот с собственной, еле переводя дыхание и мелко-мелко тряся побуревшими щеками. Как бы его удар не хватил, подумал я, украдкой утирая лоб. Даже и меня Тхиа заставил упариться – а ему ничего не сделалось. Двужильный он, что ли? Нет, не втрое ему отмерить полосу препятствий, а вчетверо!
Посетив кладбище, Тхиа малость поутих, а потом внезапно велел подавать поминальный обед – и чтобы, упаси Боги, никто не перепутал, кому за каким столом сидеть, дабы ни старшинство, ни степень высокорожденности никоим образом не нарушить и гостей разного ранга за одним столом отнюдь не соединять. Папенька покойный такого нарушения приличий нипочем бы не одобрил. Дядюшка тут же воспрял духом и заверил, что гости не первый уже день как собрались и знают, кому с кем за которым столом сиживать должно. Если учесть, что Тхиа в школе с сыновьями батраков и кабатчиков из одного котла за милую душу наворачивал… Боги всемилостивые, да что он такого затеял?
Повыспросить маленького паршивца я не мог – дядюшка таскался за нами, как приклеенный. Приходилось терпеть и ждать, когда же начнется, а потом закончится пресловутый обед, и мы наконец-то сумеем улизнуть из-под присмотра? Явно ведь недаром Тхиа весь дом переполошил. Какая-то невнятная мне тайна благодаря переполоху вылезла из-под спуда. Чем-то Тхиа здорово встревожен, хоть вида и не показывает… знать бы еще, чем?
Поскорей бы обед миновал. Интересно, их высокородия на поминках подолгу кушать изволят? Или быстро управляются: поел, да и хватит?
Обеда я этого во всю свою жизнь не забуду. И не потому даже, что я за этим столом ни крошечки не съел, ни капельки не выпил. Мы ведь с Тхиа как решили, так и сделали. Юный наследник в знак своей скорби пост держит, а его неожиданно вельможный спутник, тот и вовсе животом захворал – непонятно, как еще и жив, бедолага. Роль больного далась мне без труда. Все ж таки целый день мы с Тхиа мотались, как соленые зайцы, без передышки, проголодались изрядно, и от запаха многочисленных яств у меня в голове мутилось. Наверное, я был достаточно бледен, чтобы не вызывать подозрений. Все правильно: раз уж ты желудком страдаешь, так и выглядеть изволь соответственно. Тхиа в тот вечер тоже особым румянцем не отличался. Какое там! У него даже щеки слегка запали, он заметно осунулся. По общему мнению – от непомерной скорби. Я-то видел, какой страшный… нет, не внутренний жар, как говорят обыкновенно, а внутренний холод пожирает его. Душа Тхиа звенела, как льдинка, отзываясь на малейшее прикосновение. А уж прикосновений, дуновений и сотрясений в тот странный вечер было более чем предостаточно, и я не мог отделаться от наваждения: все мне чудилось, что поверх стука мисок, звяканья кубков и возгласов пирующих плывет неумолчно тревожный ледяной звон.
