Александр Зорич - Боевая машина любви
Пар-арценц недовольно причмокнул и собирался что-то сказать, но один из спутников опередил его:
– Милостивый гиазир, книга лежит на земле за повозкой.
«Но как он это узнал!!?» – ужаснулся Лараф.
Пар-арценц помолчал, с отсутствующим видом глядя точно в глаза Ларафу, но в то же время – сквозь и за него. Затем он сказал:
– Я верю тебе. Но если мне что-то не понравится – я испепелю тебя на месте. Сейчас я буду считать до двенадцати. На счет «семь» ты начнешь садиться на землю и, одновременно, заводить руки за голову. На счет «двенадцать» ты должен сидеть, ладони твои – лежать на затылке. Ты будешь нем и неподвижен. Один звук, одно движение – и ты мертв.
Лараф был согласен на что угодно, только бы клинок в руках пар-арценца не разродился очередной молнией.
И только уже оказавшись на холодной земле и деревенея от своей вынужденной статуарности, он сообразил, что пар-арценц его боится.
«Но если я представляю для него такую опасность, то что мешает ему сразу убить меня?» – над этим вопросом Лараф размышлял, пока пар-арценц разбирал то, что назвал Солнечной Засекой.
Оказалось, пар-арценц и его спутники во время разговора с Ларафом пребывали в центре магического круга приблизительно двадцати локтей в поперечнике. Круг этот был невидим до той поры, пока пар-арценц не обмерил его шагами, совершая малозаметные и с точки зрения Ларафа бессистемные пассы левой рукой.
Когда пар-арценц вернулся в исходную точку, Солнечная Засека проявилась на несколько мгновений. Ослепительный белый огонь, более всего похожий на раскаленный расплав стекла, ударил выше верхушек деревьев. После Засеки на земле осталась глубокая борозда с хрупкими комьями спекшегося суглинка.
Как только Засека исчезла, офицер, указавший, где лежит книга, оказался рядом с Ларафом и занес над его головой меч. А пар-арценц вместе с другим офицером исчезли из поля зрения кандидата в гнорры, отправившись к повозке.
Лараф хотел было заговорить со своим стражем, готовым в любое мгновение стать палачом. Сказать ему что-нибудь неимоверно жалостное. Но вовремя спохватился.
Если пар-арценц и впрямь имеет основания опасаться Ларафа, то вряд ли он преувеличивал, когда сказал, что его убьют за любой звук. Кто знает – вдруг этот звук будет началом некоего крошечного заклинания, от которого все живое на тысячу саженей вокруг превратится в соляную пыль?
Снова Лараф был поставлен обстоятельствами в положение человека, который бессилен что-либо предпринять и вынужден лишь терпеливо прислушиваться к происходящему за своей спиной.
А там долгое время не происходило ничего интересного. И только спустя пятнадцать коротких колоколов раздалась пара восклицаний пар-арценца.
Потом – шагов слышно не было, не уловил Лараф и малейшего шевеления воздуха – сосредоточенное и злое лицо пар-арценца нависло над ним, глаза сверкнули расплавленным серебром, губы выплюнули:
– Когда ты нашел книгу, что в ней было?
Лараф думал было завести старую песню «ничего-не-видел-ничего-не-знаю». Однако, балансируя на грани обморока, он понял, что врать не получится: пар-арценц уже по эту сторону зеркала, именуемого сознанием.
– Слова и рисунки.
– Что ты видишь сейчас? – часть обзора Ларафу теперь застила его подруга, раскрытая на Зеленом Разделе.
– Слова и рисунки.
– Каков цвет страниц?
– Зеленый.
Книга исчезла, прошелестела страницами, снова возникла. Красный Раздел.
– Каков цвет страниц?
– Красный.
– Как называется книга?
– «Семь Стоп Ледовоокого».
Молчание.
– Ты читал книгу?
– Да.
– Ты читал всю книгу?
– Нет.
– На каком языке написана книга?
– Не знаю.
– Сколько языков в книге?
– Два.
– В книге есть записи на варанском языке?
– Нет.
– В книге есть записи на харренском языке?
– Да.
Воля Ларафа сейчас была раздавлена пар-арценцем. Солгать он не мог. Не потому, что не хотел или боялся, а по той же причине, по какой не может ходить человек, прикрученный ногами к потолку. Это было принципиально невозможно.
Но думать независимо от своих ответов Лараф мог. Точно так же, как может думать человек, прикрученный ногами к потолку. И единственная незамысловатая, зато верная мысль, успевшая посетить Ларафа, была такой: «Книга не открылась пар-арценцу.»
– Ты использовал магию книги?
– Да.
– Сколько раз?
– Не знаю.
Это тоже было правдой.
Похоже, пар-арценц устал. Оно и не мудрено: даже пар-арценцу тяжело не спать трое суток, уходя от охотников и в свою очередь настигая дичь, а потом с ходу выдержать бой со своими коллегами, злоупотребляя при этом мощью «облачного» клинка.
Лараф почувствовал, что чужое присутствие в его сознании исчезло. Сразу же заболела голова. Зато теперь это вновь была его собственная, суверенная голова.
– Мне все равно, обрадует это тебя или опечалит, но ты будешь жить. Более того, можешь считать, что ты принят на службу в Свод Равновесия. Звания у тебя не будет, но жизнь я тебе могу обещать такую, которой позавидует большинство аррумов. Можешь встать.
Лараф настолько обессилел – не столько телом, сколько душой – что поднимать его на ноги пришлось тому офицеру, который держал над ним меч.
– Кто были эти люди? – спросил Лараф, указывая на трупы лучников.
Не настолько ему было это интересно, насколько показалось уместным в очередной раз продемонстрировать свою наивность.
– Это? В основном – рах-саванны Опоры Вещей, – с ненаигранной небрежностью сказал пар-арценц. – Еще трое – из Опоры Безгласых Тварей, если это тебе о чем-то говорит. Они, кстати, искали не только вас, но и меня. Но все к лучшему. Охотники мертвы, звери мертвы, а мы живы.
Лараф сообразил, что под «зверями» пар-арценц разумеет барона и баронессу. Но откуда он-то знает?
С того момента, как остановилось человеческое сердце Зверды, прошло двадцать семь с половиной коротких колоколов.
За это время никто не воспользовался возможностью уничтожить ее гэвенг-сердце. А теперь уже было поздно.
На правильную трансформацию не было времени.
Ни ее отец, ни Шоша, ни Вэль-Вира, ни Аллерт велиа Семельвенк, к ее огромному облегчению, не могли видеть эту омерзительную, глубоко непристойную картину – трансформацию взрывную, неряшливую и торопливую.
Солдат, застигнутый внезапным появлением грютской конницы на пороге нужника со спущенными штанами – и тот чувствует себя комфортнее, чем гэвенг, претерпевающий взрывную трансформацию на глазах у людей.
Кожа Зверды вскипела крупными волдырями. Земля вокруг ее тела окуталась желтовато-белым дымом, словно бы горела копна мокрого сена.
Волна тяжелого смрада ударила в ноздри Ларафу, пар-арценцу и его людям.
Одежда баронессы лопнула по всем швам, сапоги треснули под напором длинных серповидных когтей.
Приученный не проявлять излишне раздумчивой щепетильности пар-арценц резким ударом по раненой ключице поверг Ларафа на колени.
Пальцы левой руки пар-арценца впились в шею чернокнижника. Лараф почувствовал, как пиявит его проклятый колдун во имя Князя и Истины.
«Облачный» клинок, вознесенный над головой пар-арценца в «стойке скорпиона», побежал сочными малиновыми сполохами.
Оба аррума, доверив столь ответственные действия своему опытному начальнику, благоразумно спрятались за его спиной. В таком серьезном деле они все равно ничем помочь не могли.
Но испепелить нарождающегося монстра пар-арценц не успел. Его лошадь, до сего момента благопристойно мявшаяся в сторонке, заржала, поднялась на дыбы, сделала несколько бессмысленных па и, на первый взгляд по-прежнему слепо и бессмысленно, сбила пар-арценца с ног. Вслед за ним растянулся на земле и Лараф.
Когда пар-арценц поднялся, чудовище уже приближалось. Медведицу из своего ночного кошмара в Казенном Посаде Лараф узнал с трудом.
Две недоразвитых лишних конечности болтались у нее на шее омерзительными розоватыми отростками. Вместо шикарной гривы затылок и виски монстра украшало темно-синее пламя – не то и в самом деле огонь, не то множество узких длинных перьев, гудящих и ожесточенно бьющихся, словно бы каждое из них являлось независимым живым существом.
Морда зверя была удлинена вдвое по сравнению с теми пропорциями, которые запомнились Ларафу. Теперь Зверда (если только это была она) и вовсе походила на щуку. Сходство с хищной рыбой усиливали два почти непроницаемо черных зрака, которые пучились совершенно не по-медвежьи.
И, наконец, одежда баронессы не растворилась бесследно в ее плоти, как это произошло со многими пудами земли и воздуха, а вросла в нее уродливыми рыжими, коричневыми и черными опухолями.
Сравнительно удачно включились в новую гэвенг-форму только сапоги: их голенища обхватили задние лапы «медведицы» отдаленным подобием кожаных поножей или «срамных панталонов», модных в некоторых публичных домах Юга.
