Барбара Хэмбли - Драконья погибель
Моркелеба уже не было в Рыночном Зале. Следуя обонянию, Дженни прошла через массивные внутренние врата в Большой Туннель. Запах дракона был едким, но приятным, совершенно не похожим на жгучую металлическую вонь его крови. Шаги ее были бесшумны, но Дженни знала, что дракон, лежа в темноте на своем золоте, все равно слышит их. Может быть, даже слышит стук ее сердца.
Дромар не ошибся: Моркелеб действительно залег в храме Сармендеса, в четверти мили от начала Туннеля. Выстроенный для нужд людей, храм напоминал скорее зал, чем пещеру. Остановившись в дверях из черного дерева с золотой инкрустацией, Дженни пригляделась. В кромешной темноте она видела, что вздымающиеся сталагмиты превращены искусством резчиков в колонны, а стены выложены камнем, дабы скрыть естественные неровности пещеры. Пол впереди лежал ровный, не ступенчатый; статуя бога, вооруженного лирой и луком, как и украшенный резными гирляндами алтарь, была изваяна из белого мрамора, добываемого в королевских каменоломнях востока. Но никакие ухищрения камнетесов не могли скрыть ни огромных размеров храма, ни великолепной неправильности его пропорций. Всю эту неуместную под землей строгость линий венчал на утеху робким человеческим душам купольный потолок из кедра и хрусталя.
Нигде не было видно ни отбросов, ни падали, хотя запах дракона был одурманивающе силен. На полу грудами лежало золото – все золото Бездны: тарелки, священные сосуды, ковчежцы, раки забытых святых и полубогов, сваленные между колоннами и вокруг статуй; крохотные косметические флакончики, источающие бальзам; канделябры, чьи алмазные подвески дрожали, как листья осины на весеннем ветерке; чаши, мерцающие по ободку темным огнем самоцветов; трехфутовая статуя богини Салернес червонного золота… Все вещи, отлитые и выкованные людьми и гномами из этого мягкого сияющего металла, были снесены сюда из самых дальних уголков Бездны. Пол напоминал берег: монеты из прорвавшихся мешков усеивали его подобно гальке, и гладкий черный камень блестел, как заполняющая вдавлины вода.
Моркелеб возлежал на золоте; его огромные крылья были сложены вдоль тела и пересекались кончиками над хвостом – черные, как уголь, и в то же время странно мерцающие; пение, встретившее Дженни, утихло, но воздух еще дрожал неслышимой музыкой.
– Моркелеб…
Хрустальные подвески над головой отозвались тихим звоном. Дженни встретила пристальный взгляд серебряных глаз и попыталась проникнуть в темный лабиринт его разума.
«Почему золото?– мысленно спросила она.– Почему все драконы жаждут обладать золотом?»
Это было совсем не то, о чем Дженни хотела говорить с ним, и она ощутила, как под затаенными до поры гневом и подозрением шевельнулось еще какое-то чувство.
«Что тебе в этом, колдунья?»
«А что мне в спасении твоей жизни? Для меня было бы лучше пройти мимо и дать тебе умереть».
«Почему же ты так не сделала?»
На этот вопрос было два ответа. Дженни ограничилась лишь одним:
«Ты указал мне путь к Сердцу Бездны, и за это я исцелила тебя. Но ты открыл мне при этом свое имя, Моркелеб.– Она воспроизвела в памяти мелодию его настоящего имени и видела, как он вздрогнул.– Недаром говорят: полюбишь дракона – погубишь дракона. И ты выполнишь то, что я прикажу тебе».
Гнев его ударил, как темный вал; отточенные лезвия чешуи приподнялись, словно шерсть на собачьем загривке. Вокруг, в черноте храма, золото, казалось, зашуршало, колеблемое волнами ярости.
«Я – Моркелеб. Я не был и не буду ничьим рабом, тем более рабом женщины из рода человеческого, пусть даже она и колдунья, видящая во тьме. Я слушаюсь только своих приказаний».
Злобная тяжесть чужих мыслей сдавила мозг, и темнота начала сгущаться. Но глаза Дженни были глазами мага; и разум ее каким-то доселе неведомым образом как бы осветил пространство храма. Она почти уже не чувствовала страха – странная незнакомая уверенность наполняла душу Дженни. Тихонько, словно подбирая ноты на своей арфе, она повторила магическую мелодию во всей ее сложности. И дракон слегка попятился, судорожно запустив в золото отточенные когти.
«Именем твоим заклинаю тебя, Моркелеб,– продолжала она.– Ты выполнишь все, что я тебе прикажу. И твоим именем я говорю тебе, что ты не причинишь вреда ни Джону Аверсину, ни принцу Гарету, ни любому другому человеческому существу, пока ты здесь, на юге. А как только окрепнешь и сможешь выдержать путешествие, ты покинешь эти места и вернешься в свой дом».
Злобный жар исходил от его чешуи, отражаясь в мерцающем золоте. Дженни чувствовала железную гордость дракона, его презрение к роду человеческому и, кроме того, яростное нежелание расстаться с награбленным. На какой-то миг души их схлестнулись и напряглись, как борющиеся змеи. Дженни ощутила, как сила ее стремительно возрастает, словно порождаемая самой битвой. Ужас и веселье хлынули в жилы подобно горечи сушеных листьев табата, и, перестав щадить свою плоть, Дженни схватилась с Моркелебом всерьез – разум против разума в мерцающих извивах мелодии.
Она вовремя почувствовала, что еще секунда – и отравленный гнев дракона рухнет на нее всей тяжестью.
«Если ты убьешь меня, я увлеку тебя с собой – в смерть,– успела предупредить она.– Потому что я умру, повторяя твое имя».
Раздавливающая мозг сила внезапно ослабла, но противники еще смотрели в глаза друг другу. Затем мысли Дженни были смяты потоком образов и воспоминаний – непонятных ей и пугающих своей непонятностью. Она почувствовала восторг спирального падения во тьме; увидела черные горы, отбрасывающие двойные тени; красные пустыни, не знающие, что такое ветер, – пустыни, населенные стеклистыми пауками, питающимися солью. Воспоминания дракона смущали, увлекая в неведомую ей ловушку, и Дженни изо всех сил боролась с ними с помощью своих собственных воспоминаний. Припомнив старого Каэрдина, высвистывающего обрывки драконьего имени, она вплела в мелодию заклятие разрушения и усталости, придав ему ритм ударов чудовищного сердца – ритм, который она хорошо изучила позавчерашней ночью.
И заклятие сработало. Беззвучный отзвук грома наполнил храм, и Моркелеб взвился перед ней, как туча, оперенная молниями. Потом ударил – без предупреждения, по-змеиному, стремительно послав вперед изящную когтистую лапу.
«Не посмеет…»– сказала она себе, а сердце сжималось в ужасе, каждая мышца молила о бегстве… Он не может ударить – она владеет его именем… Она исцелила его, он обязан подчиниться… В испуге Дженни повторяла и повторяла спасительную мелодию. Сабельные когти свистнули в каком-нибудь футе от лица, ветерок отбросил волосы. Серебряные глаза смотрели на Дженни с ненавистью, нечеловеческая ярость била в нее, как шторм.
Наконец дракон попятился и нехотя уполз на свое золотое ложе. Полынная горечь расплывалась в черном воздухе.
«У тебя был выбор, Моркелеб: открыть мне свое имя или умереть.– Дженни мысленно проиграла имя быстрым глиссандо и вдруг почувствовала, что и ее собственная сила тоже зазвучала, отраженная золотом.– Ты покинешь эти земли и не вернешься».
Ярость и бешенство унижения прочла Дженни в его глазах. Одного лишь чувства не было в этом морозно сверкающем взгляде – в нем не было презрения.
«Ты в самом деле не понимаешь?»– тихо спросил он.
Дженни покачала головой. Снова оглядела храм, черные проемы его арок, заваленные таким количеством золота, какого она в жизни не видела. Не было на земле сокровища сказочнее – на одни только рассыпанные здесь монеты можно было купить весь Бел и добрую половину душ его обитателей. Но, может быть, потому что Дженни редко имела дело с золотом, она спросила еще раз:
«Почему золото, Моркелеб? Неужели это оно привело тебя сюда?»
Он снова положил голову на лапы, и металл вокруг запел, откликаясь драконьим именем.
«Золото и мысли о золоте,– сказал он.– Мне все надоело. Жажда обладания пришла, когда я спал. Знаешь ли ты, колдунья, что значит золото для драконов?»
Она вновь качнула головой.
«Только то, что они жадны до него, как и люди».
Он фыркнул, и розовато-алое свечение очертило краешки его ноздрей.
«Люди,– размягченно произнес он.– Что они понимают в золоте! Они не знают, ни что оно такое, ни чем оно может стать. Подойди сюда, колдунья. Дотронься до меня и вслушайся в мои мысли».
Дженни заколебалась, опасаясь ловушки, но любопытство победило. По звонким холодным грудам колец, тарелок, канделябров она подобралась к дракону и приложила руку к огромному нежному веку. Как и раньше, ее поразило, что кожа у Моркелеба шелковистая и теплая, совсем не похожая на кожу рептилий. Его разум коснулся разума Дженни, словно рука поводыря.
Она услышала тысячи бормочущих голосов – золото повторяло тайное имя дракона. Смутные неуловимые ощущения вдруг прояснились, блеснули, обрели пронзительную изысканность. Дженни уже чудилось, что она в силах различить голос самой малой золотой вещицы; она слышала гармонический изгиб сосуда, пение каждой отдельной монетки, нежный звон, заключенный в кристаллическом сердце алмазов. И память, разбуженная этой невыносимой нежностью, отозвалась собственными воспоминаниями: вновь возникли голубиных оттенков сумерки над Мерзлым Водопадом, зимние вечера с Джоном и детьми в Алин Холде, медвежья шкура перед очагом… Счастье, которому не было названия, сломало вдруг какую-то плотину в сердце Дженни; она начинала понимать, о чем толковал Моркелеб.
