Александр Зорич - Боевая машина любви
Эгин не удержался и прыснул со смеху. Таких декламаций он от Овель совершенно не ожидал.
– Не за что извинять. Сущая ерунда, продолжайте.
– Лагха как с цепи сорвался. Щиплет наших служанок за задницы, не разбирая между симпатичными и уродливыми, между дамами и кухарками. Он все время домогается меня. Он готов трахаться беспрерывно. Будучи не в силах удовлетворять его неутолимую похоть, я подложила ему двух своих, условно выражаясь, «подруг» – Канну и Стигелину. И что вы думаете – сошло! Да это не Лагха, а просто, просто… боевая машина любви!
– Ну… в принципе… я не знаток. Но может быть, это те качества, которые были и раньше, просто обострились?
– Эгин, конечно, Лагха и раньше не злоупотреблял аскезой. Хотя когда мы поженились, он был… ну в общем, я была у него первой женщиной… И потом у него были связи – Сайла, какие-то банщицы, наконец, Зверда. Их роман чуть не загнал меня в гроб – в меня тыкали пальцем даже иностранные послы, обо мне шептались даже музыканты – сама слышала.
– Зверда – это та самая фальмская баронесса?
– Вот-вот.
– Имя какое-то… зверское.
– Есть немного, – улыбнулась Овель. – Но даже Зверду можно было терпеть.
– А теперь?
– Теперь – невозможно. Поймите, Эгин, никогда у Лагхи не было двух дюжин женщин за четыре дня!
– За четыре дня? – переспросил Эгин. Он не верил своим ушам.
– Вот именно! За четыре дня. Во время землетрясения Лагху немного прихлопнуло потолком – но я никогда бы не подумала, что это приведет к таким ужасающим последствиям! Насколько мне известно, Лагха бывал в передрягах и похуже! Пока был жив Альсим я все надеялась, он его образумит…
– Постойте, вы сказали «пока был жив Альсим»?
– Ой! – опешила Овель. – А разве вам не сообщили об этом в Доме Герольдмейстеров?
– Нет. Я едва унес оттуда ноги. Там устроили засаду люди Свода и…
Овель положила палец на губы Эгина. Они стояли перед распахнутой дверью некоей комнаты, которая, и Эгин сразу это определил, не имела окон.
– Не надо сейчас об этом. При слове «Свод» у меня пропадает желание жить.
Эгин понимающе кивнул. Про себя он в целом мог бы сказать то же самое.
– Я расскажу вам об Альсиме, когда пропоют первые петухи.
ГЛАВА 10. КАНОН ЛЮБОВНОЙ НАУКИ
«Что же до разнополой молодежи, то мы настоятельно рекомендуем ей коротать вечера за игрой в Хаместир.»
Из «Ведомостей» Опоры Благонравия– Это – место для тайных свиданий, – серьезно сказала Овель, когда они вошли в комнату с низким потолком.
В нагретом воздухе витал запах цветочных благовоний, угли в очаге были едва подернуты пеплом. На стенах – гобелены, зеркала. Фривольные статуэтки на подставках. Ложе с балдахином аккуратно застелено. От него, казалось, еще исходило тепло человеческих тел. Чувствовалось, что еще какой-нибудь час назад жизнь в этой комнате била ключом.
– Эти покои принадлежат моей подруге Стигелине. Она дама Второго Ранга, Сиятельная очень ее любит.
– Любит как дочь?
Овель хихикнула.
– Не совсем, иногда как… как жену.
Не найдя что ответить, Эгин плюхнулся на плетеный стул. Он вдруг почувствовал себя глухим провинциалом. Деревенщиной. Дубиной.
Вот так вот! Пока Опора Благонравия выдергивает горшечников и бочаров из их супружеских постелей по доносам соседей за одно несчастное Сочетание Устами и рвет ногти молодым солдатам в нравственное назидание за Сочетание Мужей, Княгиня Сайла, не особенно комплексуя, практикует – ни много ни мало – Сочетание Жен! Еще вопрос, что здесь практикует Овель! В этом-то вертепе!
– Послушайте, Овель, а вы здесь часто бываете? Я имею в виду – в этой комнате? – спросил Эгин, но непринужденности у него не получилось.
Но вместо ответа Овель вдруг заливисто расхохоталась. Она смеялась так легко, так долго и заразительно, что Эгину стало стыдно своего вопроса – вопроса подозрительного собственника, ревнивца и скандалиста.
– Какой ответ вам больше нравится – «я бываю здесь два раза в день» или «я бываю здесь после ужина каждый четный день месяца»? – ехидно поинтересовалась Овель, отсмеявшись.
– Извините, Овель, – буркнул Эгин.
– Ничего. Вы не будете возражать, если я предложу вам горячую ванну?
Овель удалось смутить Эгина. И при том смутить не на шутку. К предмету своей любви он явился в таком неживописном виде, в каком к своей зазнобе постеснялся бы явиться и самый последний табунщик.
«От меня, наверное, несет, как от козлища» – предположил Эгин, вспоминая, что в последний раз мылся на «Гордости Тамаев», когда попал под ледяной ливень во время бури близ Нового Ордоса.
Он скоро снял с себя одежду и отправился за загородку – туда, где на горячих кирпичах стояла дубовая кадка с исходящей паром ароматической водой.
Эгину кстати вспомнился коронный рассказ его четвертованного за измену Своду друга Иланафа о тернаунских домах терпимости, куда Иланаф некогда был заброшен в качестве соглядатая Свода, чтобы прислеживать за оринской дипломатической миссией. Судя по всему, там водились та же обстановка и тот же распорядок: «Две-три сальных шутки, бадья с водой, кровать».
Когда же, спустя четверть часа, он вылез из бадьи, то обнаружил, что его одежды уже нет на прежнем месте.
А Овель, на лице которой застыло выражение сдержанного ликования, сидит как ни в чем ни бывало в кресле и прилежно читает книгу в переплете из овечьей кожи.
– Эгей, госпожа Овель, не могли бы вы вернуть мне хотя бы мои рейтузы?
– Я их не верну, – спокойно отвечала Овель, не отрываясь от книги.
– Но, Овель…
– Нет, не верну! Если вы получите свою одежду, вы сможете одеться и уйти. Уйти от меня на день, на месяц, до конца лета или до конца вечности. Все это не столь уж важно. Важно, что я засохну, как росток без полива. Но вот если я не отдам вам одежду, то вы останетесь со мной. Вы будете сидеть здесь, как пленник, а я буду приносить вам еду и питье. Вы пробудете здесь со мной так долго, как только возможно. Рано или поздно – может быть, через год, а может завтра, нас обнаружит Лагха. И тогда он убьет нас, что поделаешь. Но, по крайней мере, мы умрем вместе, в один час. Я эгоистка, я не знаю, какого мнения об этом вы. Но меня это вполне устроит.
В каждой шутке есть доля шутки. Это было Эгину хорошо известно.
– Меня это тоже устроит, Овель, – ответил он и, наплевав на одежду, подошел к Овель в чем был, то есть совершенно голый. – Что читает моя госпожа?
Вместо ответа Овель захлопнула книгу, демонстрируя Эгину обложку.
«Канон Любовной Науки, писанный Юмиохумом, возлюбленным пажом императрицы Сеннин».
– Поддельный? – поинтересовался Эгин.
– Настоящий, – надула губы Овель.
– Дайте-ка посмотреть, – Эгин выхватил из рук Овель книгу, открыл ее на середине и начал листать, не в силах удерживаться от комментариев. – А-га… Так-так… О способах любовного возлежания… Об особых возбудительных средствах… О не влекущем чадородия… О способах сближения с девочками… Признаки желания у женщин… О Шилол… Второе Сочетание Устами! Да нет, как-то не так и не то здесь нарисовано… А, впрочем, нет, это и есть пресловутая Лиана, Обвивающая Бивень Тритона. А это? О Шилол, впервые такое вижу… Неужели? Так вот он – Удар Вепря в сочетании с Двойной Лирой…
– Милостивый гиазир Эгин, даже в Уложениях Жезла и Браслета нигде не говорится о том, что мужчине следует распалять женщину для страсти посредством чтения. И уж подавно, я вас уверяю, ничего такого не говорится в «Каноне». Только не спрашивайте, сколько раз я читала «Канон», потому что я читала его пятьдесят восемь в половиной раз. И еще столько же раз просто смотрела картинки.
– Разумеется, моя госпожа, – Эгин обернулся к Овель, взял ее в объятия и стал, одна за одной, расстегивать крючки на ее шерстяном платье.
Число этих крючков, как показалось Эгину, значительно превысило число чтений Овель «Канона Любовной Науки», но даже своими заплетающимися от ослепления близостью Овель пальцами, Эгин выполнил эту задачу.
С тяжелым шорохом платье съехало на ковер.
Наступил черед нательной атласной рубахи, на которой насчиталось не менее семи шелковых шнурков, чьей задачей было сделать рубаху плотно облегающей тело. Эти шнурки требовалось распустить, предварительно развязав узелки.
Эгин очень старался быть нежным и аккуратным, но в какой-то момент оказалось, что эти требования противоречат друг другу. Аккуратностью пришлось пожертвовать – Эгин попросту разорвал шелковую рубаху напополам. У него было оправдание – он не был с Овель так давно, что время их разлуки искупало любое нетерпение, не говоря уже о рубахах.
Единственное, чего Эгин решил не делать до самого последнего момента, так это не целовать Овель в губы.
Срастание Уст, как называли поцелуй в своеобычном на названия Аюте – вершина любовного соединения. Так некогда учила Люспена, лучшая куртизанка Круга Земель, лучший офицер Гиэннеры.
