Мэтью Стовер - Герои умирают
Я протискиваюсь между ручными тележками и палатками, с улыбкой отказываясь от пахучих ломтей речной форели и фруктов, хитро разложенных таким образом, чтобы скрыть червивые места и пятна гнили; отворачиваюсь от продавцов заклинаний и амулетов, обхожу стороной ковровых мастеров и горшечников. Я у себя, я работал в этом городе и в окружающих его провинциях первые десять лет своей карьеры.
Я вернулся домой.
То тут, то там на стенах нарисована эмблемка Саймона Клоунса, точно такая, как в книге, откуда Шенна ее и стащила: кружок вместо лица, пара стилизованных рожек и волнистая линия, обозначающая кривоватую ухмылку.
Я не вижу знакомых среди нищих, не замечаю ни одного Рыцаря – да куда все подевались? Я останавливаюсь у ларька, полускрытого в тени высокой закопченной известняковой стены Стадиона.
Потный торговец нагибается над шампуром с ножками молодого барашка, висящим над черно-красными углями.
– Ножки молодого барашка! Не какая-нибудь жилистая баранина! – уныло кричит он. – Свеженькие, без червей! Ножки молодого барашка!
– Привет, Лам, – говорю я. – Что-то ты сегодня невесел. Случилось что-нибудь?
Он смотрит на меня, и все его воодушевление заметно убывает. Через секунду или две он, спохватившись, улыбается, но улыбка его держится недолго.
– Кейн? – Его голос слегка срывается. – Я ничего не знаю об этом, Кейн! Яйцами клянусь, не знаю!
Я захожу в палатку и мимоходом снимаю с одной из оттяжек остывающий кусок мяса.
– О чем ты ничего не знаешь?
Он наклоняется ко мне и понижает голос:
– Не играй со мной здесь, Кейн… Моя женщина больна, а сын – Терл, помнишь Терла? – ушел с людьми Дунджера. Может, он уже мертв. – Лам дрожит, воровато ловя мой спокойный взгляд. – Мне по горло хватает неприятностей, понимаешь? Я тебя не видел, я тебя не знаю, ладно? Иди своей дорогой, а?
– Так, – равнодушно говорю я, – что-то ты не очень дружелюбен.
– Пожалуйста, Кейн, клянусь… – Он опасливо озирается на текущую мимо безликую толпу. – Если тебя схватят, я не хочу, чтобы ты думал, будто это я тебя продал.
«Схватят…» – повторяю я про себя. Ладно-ладно. Я откусываю от ножки барашка – жесткостью она напоминает старый сапог. Я жую, чтобы выиграть время на раздумья. Не успев еще съесть мясо, я чувствую, как кто-то возникает за моим левым плечом.
– Неприятности, Лам? – говорит сей кто-то. – Этот тип тебе надоедает?
Лам округляет глаза и трясет головой. Краем глаза я могу разглядеть его собеседника: ободранные черные ботинки, красные хлопковые брюки, нижний край кольчуги по колено, выкрашенной черной краской. Вся в шрамах, однако молодая, рука лежит на рукояти палаша, покоящегося в ножнах. Один из Рыцарей Канта. Наконец-то. Где-то неподалеку должен быть и второй – они работают парами.
Я кладу мясо за щеку и отвечаю:
– Я просто гуляю. Не мечи икру. Рыцарь утробно смеется.
– Это что-то новенькое. Придется тебе заплатить за оскорбление. Пять нобилей. Плати!
Я подмигиваю Ламу, а потом резко разворачиваюсь, словно собираюсь ударить кулаком. Баранья нога бьет рыцаря по уху и валит его с ног. Тем же куском мяса я заезжаю ему в нос; брызжет кровь, и рыцарь вытягивается в грязи. Лам что-то бормочет и прячется за свою жаровню, а вокруг ларька возникает толпа любопытствующих прохожих.
Я откусываю еще от бараньей ноги. Рыцарь трясет головой и пытается встать. Запах его крови примешивается к остальным ароматам.
– Вот тебе совет, приятель, – дружески говорю ему я. – Руби дерево по себе, не то тебе же будет хуже. Тебя просто перестанет уважать толпа.
Второй рыцарь пробивается к нам сквозь бурлящую толпу. Я улыбаюсь, машу ему, и он прячет меч обратно в ножны.
– Извини, Кейн. Это у нас новенький, сам понимаешь.
– Все в порядке. Ты ведь Томми? Точно, Томми из Подземки. Как жизнь?
Он искренне радуется тому, что я помню его.
– Да, черт возьми. Со мной все нормально. Ты в курсе, что за тебя назначили цену?
– Услышал минуту назад. И сколько?
– Две сотни золотом.
Я с некоторым трудом глотаю второй кусок баранины.
– Да, немало.
Первый стражник наконец встает и пытается вытащить меч. Томми бьет его по уху, которому уже досталось от меня.
– Стой, идиот! Это Кейн, понял? Он почетный барон Канта. Даже если ты выживешь после нападения на него, в чем я лично сомневаюсь, его величество велит подать ему на завтрак твои яйца.
Первый стражник решает заняться чем-нибудь другим.
– Кстати, – говорю я, – мне нужно встретиться с королем.
Томми смотрит на меня внезапно затуманившимся взглядом.
– Сейчас он занят.
– Это жизненно важно, Томми.
Он смотрит куда-то вдаль, прикидывая реакцию короля и сравнивая возможную его ярость с его долгом мне. Наконец Томми принимает решение.
– Ладно. Пошли со мной.
– Эй, Лам! Все кончилось, – говорю я.
Лавочник высовывает голову из-за жаровни, и я кидаю ему один из своих серебряных нобилей. Я не вор. – Баранина у тебя дерьмовая. Сдачу оставь себе.
Он мигает.
– Спасибо… да…
Томми ведет меня вокруг Стадиона. Первый стражник плетется следом, прикладывая к носу грязный платок. Мы выходим с базара и попадаем в переплетение узких кривых улочек, давших Лабиринту его имя. Я почти не вижу солнца, однако и без того знаю, в каком направлении мы идем: к тройной границе королевства, Фейса и Крысиной Норы.
Банды обтяпывают сомнительные делишки в центре своих территорий. На границах весьма небезопасно, там слишком легко происходят несчастные случаи со смертельным исходом и пожары. На каждой границе есть несколько «ничейных» кварталов – обычно их бывает два, но встречаются и полосы по пять-шесть кварталов. Несчастные жители этих кварталов обычно вынуждены платить обеим сторонам. Тройные границы (всего их четыре: королевство Канта владеет центром Лабиринта и окрестностями Стадиона) являются пристанищем самого последнего сброда, изгоев беднейшей части Анханы. Как правило, кровом тамошним обитателям служит остов сгоревшего здания, а многие и вовсе спят на улице.
Здесь мне нравится. Похоже на мой дом.
Томми останавливается в четырех шагах от залитого солнцем выхода из переулка, по которому мы идем вот уже несколько минут.
– Дальше мне нельзя. – Он кивает на границу, а потом указывает на свою кольчугу, выкрашенную в черный цвет с серебристой каймой – цвета Рыцарей Канта. – Мы с новичком в форме. Сегодня его величество ведет там игру, и мы можем только помешать ему. Я киваю в знак согласия.
– Где он?
– Отсюда не видно. Знаешь переулок между улицей Мертвых Рабочих и уголком, где жили Фейдеровы шлюхи?
– Жили? – Ощущаю укол ностальгии – я провел у Фейдер не один счастливый час. – Что сталось с Фейдер?
– Она слишком привечала Крыс, – пожимает плечами Томми, – ну и погорела.
Это все – жизнь большого города.
– Ладно, – говорю я. – Я передам его величеству, что вы хорошо обо мне позаботились.
– А ты прямолинейный человек, барон. Спасибо. Томми пихает острым локтем своего напарника, взглядом явно советуя ему покончить с нашей ссорой.
Новичок шмыгает окровавленным носом и бормочет:
– Спасибо, что не убил меня, Ке… то есть барон.
– Всегда пожалуйста.
Я покидаю их и выхожу на свет,
На месте сгоревших домов, стоявших прежде на середине этой границы, теперь остались только кучи булыжников. Вокруг простирается море солнца и свежего воздуха. Возле образовавшейся площади шатается пара Крыс в своих дерьмоподобных цветах – коричневом и желтом. В этом нет ничего необычного, в конце концов, здесь проходит граница их территории. Среди кишащего на улицах народа также может оказаться парочка Крыс – конечно, замаскированных.
Здесь довольно оживленно: люди с заостренными палками ведут с улицы Мертвых Рабочих связанных веревкой зомби. Это единственный бизнес, существующий в данном квартале. Наверное, владельцы мастерских специально устроились поближе к месту, где можно найти свежие трупы. Зомби с серой кожей и затянутыми пленкой глазами совершенно меня не трогают. Наши работяги еще похуже; по крайней мере в зомби нельзя разглядеть затаенную искру жизни – ума, воли, чего угодно, – из-за которой работяги выглядят особенно жалко.
Переулок, указанный Томми, полон мусора – объедки, сопревшая одежда, куски поломанной мебели… И крысы, на этот раз обычные, четвероногие. На изодранной подстилке лежит прокаженный. Из открытых язв на клочкастую желтоватую бороду стекает кровавый гной. Я искоса гляжу на него. Он говорит:
– Черт, Кейн, убирайся отсюда! Торчишь, как гвоздь в заднице.
– Привет, твое величество, – говорю я, медленно входя в переулок. – Как дела?
Изуродованное лицо короля Канта расплывается в неподдельно радостной ухмылке. Я отвечаю ему тем же. Это едва ли не лучший мой друг в Поднебесье. Да и не только там.
– Кейн, сукин ты сын! Как ты меня нашел? Я сажусь возле его тряпичного ложа и опираюсь спиной о стену.
