Холли Лайл - Дипломатия Волков
– Вы, наверное, захотите избавиться от меня, если узнаете, какого рода неприятности связаны со мной. Я проклят, и судьба моя связана с женщиной из семейства Галвеев. Я как раз собирался уйти как можно дальше от нее – пока не случилось чего-нибудь ужасного. Мне предсказана незавидная судьба, и оракул не утверждал, что она не затронет окружающих.
Страж привел Хасмаля в шатер, где его держали под охраной.
Гиру оставил ему полотенце: неплохо. И не запер руки в колодки, в которых пленнику приходилось спать, – тоже ничего. Однако он надел на Хасмаля металлический ошейник и прикрепил его к цепи, прикованной к каменному шару, находившемуся в центре шатра. Хасмаль не стал защищать свое достоинство более чем в прочих случаях. Пусть свершится то, что должно свершиться, а он будет ждать. Он умеет это делать.
Когда солнце миновало половину своего пути по небу, шум в лагере изменился – и по характеру, и по громкости. До ушей Хасмаля доносились крики, топот лошадей, скрип повозок, и ему захотелось узнать, что именно там происходит. Наконец в его шатер кто-то вошел, но не стражник, а женщина, на его взгляд, средних лет, однако чрезвычайно хорошо сохранившаяся. Она была одета в свободные кожаные штаны и кричащую шелковую блузу – обычный костюм женщин Гиру, но шею ее охватывала тяжелая золотая гривна, а заплетенные волосы были украшены рядами золотых бусин. В молодости, вне всякого сомнения, она ошеломляла своей красотой, и время, успевшее, впрочем, вплести седину в ее косы и добавить морщин на лицо, не сумело все же попортить дивные черты. Оно смогло лишь прибавить характера – чего, по мнению Хасмаля, недоставало лицам его ровесниц. Сугубо инстинктивно он улыбнулся ей. Подобная женщина привлекла бы его внимание в любых обстоятельствах, и нынешняя трудная пора не представляла исключения.
Она внимательно изучала его лицо. Хасмаль молчал, ощущая в ней перемену своей судьбы. Наконец незнакомка произнесла:
– Ты странный раб. Ты не просил о свободе – но называешь себя свободным. Ты ничем не грозил нам, если мы не освободим тебя, – и утверждаешь, что поражен проклятием. Ты не пытался вернуть себе коня или пожитки – хотя Флонабан говорит, что ты видел свою лошадь среди наших.
– Итак, Флонабан все-таки разговаривает по-иберански?
– Ты тоже знаешь шомбийский, или я не права? Мы велели ему выяснить о тебе все что удастся. И ты основательно помог ему. Но, должна признаться, совсем не так, как помогают рабы.
Хасмаль улыбнулся и промолчал. Вежливость, благодарность за хорошее обхождение, капелька информации, попавшая в нужный момент и нужное ухо, обычно приносили свои плоды. Оставалось только надеяться, что плоды эти окажутся полезными для него.
Женщина также ждала, словно бы надеялась услышать от него что-то еще – быть может, протесты против рабского положения и просьбу о возвращении своих пожитков. Хасмаль молчал, и она наградила его ослепительной улыбкой, изогнув брови дугой.
– Великолепно. Молчание делает тебе честь.
И тут она промолвила слова, потрясшие его до глубины души:
– Катарре койте гомбри... хай аллу ниш?
Это было приветствие, которым пользовались Соколы; слова, оставшиеся от языка, почти целиком уничтоженного бурями времени, были сохранены братьями, поклявшимися хранить тайны прошлого и содействовать осуществлению пророчеств, которые должны благотворно повлиять на участь всего человечества. Отец объяснял ему, что фраза эта означает: «Сокол предлагает тебе свои крылья... ты полетишь?»
Хасмаль ответил словами, которым научил его отец:
– Алла менчес, на гомбри амби кайта камм. Я согласен и за соколиные крылья отдам свое сердце.
– Удачная встреча, брат, – сказала она и, склонившись над ним, отперла кольцо, приковывавшее его к камню. Тяжелые косы скользнули по нагим плечам Хасмаля, сладостный, чуть отдающий мускусом запах наполнил ноздри. И вдруг он почувствовал, что никакими словами не может выразить свою благодарность за то, что грубое полотенце по-прежнему окутывает его чресла. – Нам нужно кое-что обсудить; пойдем со мной.
Так, почти мгновенно, он оказался гостем, а не рабом Гиру-налле. Женщина вывела его из шатра, и он заметил, что повозки выстроились в цепочку, люди привязывают заводных лошадей к задкам повозок, а наездники уже разъезжают вокруг огромного поезда, выкрикивая приказы.
Женщина привела его к прекрасной, расписной повозке, которую назвала своей резиденцией. Возница уже сидел на высокой поперечине с вожжами в руках. Махнув ему, она крикнула по-шомбийски, а потом пригласила Хасмаля в свой дом на колесах.
Вступив внутрь, он был совершенно очарован. Ему еще не приводилось бывать в повозках Гиру, и он даже не представлял, каким восхитительным может сделаться столь ограниченное пространство. Он оказался в комнате, на отполированном до блеска полу из плотно пригнанных друг к другу деревянных досок, под расписным деревянным потолком, достаточно высоким, чтобы можно было свободно стоять. Вдоль одной стены, под окном из настоящего стекла, тянулась покрытая мягкой обивкой скамья. Вдоль другой разместились кладовая и шкаф с ящичками от пола до потолка; между ними располагалось место для приготовления пищи. Передняя часть была отведена под глубокий шкаф с лесенкой, наверху которого находилась ниша с матрасом и несколькими туго набитыми подушками.
У нее есть все необходимое для жизни, подумал Хасмаль, причем во всяком уголке, куда бы она ни попала.
Сняв одну из подушек с длинной скамейки, женщина открыла крышку устроенного там сундука. Достала оттуда пару поношенных темно-зеленых кожаных брюк и шелковую, сизую как голубь рубашку. Она перебросила Хасмалю эти вещи, и он стал одеваться, не забывая о том, что женщина следит за ним. Одежда пришлась ему почти впору – и это притом, что мужчины Гиру были преимущественно рослыми и стройными... рядом с ними Хасмаль казался скорее невысоким, но мускулистым.
– Чьи они?
– Теперь твои. А прежде принадлежали другу... но он перебрался отсюда.
– Спасибо тебе, – он помедлил, не зная ее имени, – госпожа.
– Какая из меня госпожа! – сказала та. – Просто женщина. Можешь звать меня Аларистой.
Это не было ее именем, он знал это. Гиру никогда не называли свои истинные имена, ибо знание настоящего имени дает власть над душою.
Он кивнул.
– Алариста. А меня зовут Чобе.
Так его звали в детстве; подобным образом Хасмаль избегал бестактности, ибо, назвавшись перед ней своим именем, отчасти возлагал ответственность за свою душу, хотела она того или нет.
Когда он оделся, хозяйка велела ему сесть и предложила напиток, названный ею кемишем, который, по ее словам, приготовлялся из семян и плодов растения кокова, красного перца и молодой сушеной рыбы, смесь крепкую, едкую и сомнительную, – по правде сказать, более отвратительной жидкости ему еще не приводилось пробовать. Дома из тертой коковы и меда приготовляли сладкое и приятное питье. Хасмаль даже не представлял, что можно найти способ сделать кокову настолько отвратительной. Тем не менее он был гостем, и что еще важнее, гостем собрата – Сокола; в таковом качестве он был вынужден и проглотить мерзкую жижу, и улыбнуться, и выразить свое удовольствие.
Покончив с питьем, она наконец перешла к тому, что было у нее на уме.
– Когда Флонабан сказал мне, будто ты проклят, я сразу ответила ему, что это чушь и что ты пытаешься запугать его и таким образом найти путь на свободу. Однако я не стану верить подобному утверждению, не получив доказательств.
Она улыбнулась.
– Конечно.
Он остановился, не добавляя никаких подробностей, ибо, услышав, она передаст их кому-нибудь, а он не хотел распространять вестей о себе.
– Я гадал. И увидел... жуткую вещь.
Хасмаль ждал. Возможно, эта женщина знает больше, чем он. И сама скажет то, что ей известно. Она вздохнула.
– Как бы мне ни хотелось, – ведь я еще не встречала Соколов, не принадлежащих к моему народу, – мы не сможем оставить тебя у себя. Тогда рок, который пал на тебя, поглотит и нас, – так показало мое гадание.
Она сидела, высоко подняв голову, сложив руки на коленях.
– Мы всегда стремились предоставить убежище всем, кого угнетают нынешние власти. Однако силы, которые ищут тебя... – Женщина изящно поежилась. – Я не смею даже предположить, что мой народ способен стать между тобой и богами.
Хасмаль надеялся услышать от нее больше: узнать подробности жребия, который предрекало ему ее гадание, и почему выпала на его долю такая судьба. Однако женщина, последовав его собственному примеру, умолкла и теперь ожидала его ответа.
– Значит, вы хотите отпустить меня? Вернуть мне свободу?
– В известной мере. Мы отправили голубей нашему агенту в Костан-Сельвире, чтобы тебя взяли на борт корабля. И теперь сворачиваем наш стан – чтобы доставить тебя в гавань, посадить на корабль и увидеть, как ты отплываешь от берега. Когда нас с тобой разделит достаточное расстояние, ты сможешь поступать, как тебе вздумается; но пока корабль не выйдет из гавани, рядом с тобой будет находиться или страж, или я.
