Александр Зорич - Боевая машина любви
«Жаль только, что применять его приходится в точности так же, как два, три или пять лет назад.»
Судя по звукам, противник Эгина преодолел уже четыре ступеньки.
Это значило, что еще два шага – и он окажется на финишной прямой, отделяющей его от ступенчатого спуска в прихожую, а значит он снова станет садить в Эгина кинжалами. В темноту или в Эгина – в данном случае не столь важно.
Как вдруг в этот момент вся разыгрывающаяся сцена показалась Эгину до крайности неуместной.
Более того – виденной им в тех или иных вариациях великое множество раз.
Ему надоело таиться.
Надоело противостоять.
Возможно, потому, что он знал – ни спеленутый эрм-саванн, ни его напарник, недурно управляющийся с кинжалами, не являются для него равными противниками. Вопрос, являются ли они вообще противниками. Так почему же он, Эгин, тратит на весь этот фарс драгоценные мгновения собственной, не такой уж длинной жизни?
С такими мыслями Эгин выскочил из своего укрытия, подбежал к краю лестницы, крепко-накрепко схватил руками край ковровой дорожки и что было сил дернул ее на себя.
Эгину повезло. Его визави успел ступить на край дорожки, но когда дорожка вдруг резко поехала вниз, он не успел сделать ровным счетом ничего.
Эгин стремительно тащил дорожку на себя, а вместе с ней по крутой лестнице Дома Герольдмейстеров кубарем катился второй офицер, приставленный гнорром Свода Равновесия для наблюдения за домом Альсима.
Связку метательных кинжалов, с которыми он вступил на тропу войны, офицер выронил сразу же. Эгин слышал, как рукояти кинжалов звякнули, ударившись о лестничные перила.
Спустя минуту грохот утих. Кинжал, предусмотрительно выдернутый Эгином из досок пола, уже приблизился к горлу молодого офицера.
На офицере были только светло-серые рейтузы и несвежая рубаха, которую тот даже не успел перехватить поясом. Похоже, привратник не соврал: его напарник еще совсем недавно мирно посапывал в покоях Альсима.
– Офицер, поверьте, вам нет никакого смысла снова ввязываться со мной в драку. Ничего хорошего из этого не получится. Разве что я могу случайно вас убить, а мне бы этого не хотелось. Поэтому извольте проследовать сюда.
Осторожно, но крепко взяв парня за волосы сзади, Эгин, не опуская кинжала, повел его туда, где, как он знал, расположен нужник.
После этого Эгин, наподдав для острастки по почкам, запер Мату, рах-саванна Опоры Единства, в мраморном нужнике дома чиновника Иноземного Дома Еры окс Ламая. Затем он еще туже затянул узлы на изрыгающем проклятия привратнике и поспешил наверх, в комнату Альсима.
Эгин все еще не терял надежды прояснить для себя, что же здесь, Шилол всех разнеси, происходит. Или, в крайнем случае, раздобыть в доме Альсима немного денег.
4Кабинет Альсима выглядел так, будто его только что покинул хозяин.
Спираль с излюбленным Альсимовым благовонием «лесная птица», составленным из восемнадцати ароматов, среди которых преобладали чабрец, жимолость и багульник, стояла на подставке для благовоний незажженной. В комнате витал легкий болотный аромат.
«Сюда не так уж часто заходили, – определил Эгин, – иначе тонкий запах лесов Северной Лезы выветрился бы от постоянных сквозняков за день. Да и без сквозняков он не продержался бы больше двух дней. Из этого следует, что по крайней мере позавчера Альсим еще жег свою любимую пакость. Значит, офицеры все-таки сказали правду.»
На спинке рабочего кресла висел расшитый жемчугом чиновничий камзол со знаками отличия чиновника Дома Недр и Угодий.
На столе стоял стакан с жидкостью для полоскания рта.
У Альсима, и Эгин это помнил, частенько болели зубы. А походы к Знахарю Свода пар-арценц любил той же трепетной любовью, какой маленькие девочки любят пауков и мокриц. Эгин осторожно взял в руки стакан и посмотрел его на свет.
Оставленная некоторое время назад без движения жидкость начала отстаиваться. Осадок стал понемногу собираться внизу – там цвет раствора был интенсивнее, чем сверху. «По крайней мере три дня назад Альсим был еще здесь…»
Если бы Альсим не прикасался к стакану неделю, следы разложения раствора были бы более явными. Если бы он брал стакан в руки вчера – жидкость тоже выглядела бы не так.
«Значит, буквально до последних дней у Альсима все было в относительном порядке, иначе едва ли у него нашлось бы время печься о своих зубах. А потом? Потом начались неожиданные неприятности. Если после землетрясения, когда люди Свода нужны буквально всюду, в доме у Альсима находят возможным оставить двух дуроломов, значит эти неприятности очень серьезны. Неужто Альсим впал в немилость у Лагхи?»
Эгин бросил беглый взгляд на бумаги, которые лежали на столе. На чернильницу, под хрустальной крышкой которой плескались свежие темно-малиновые чернила.
«Считаю правильным направить двух рудознатцев в район Нашлаимского хребта». И подпись: Ера окс Ланай.
«Это Альсим тренировался исполнять перед иностранными лопухами роль чиновника Дома Недр и Угодий», – сразу понял Эгин.
«Драгоценный Ваин, жду тебя сегодня вечером. Прихвати доску. Свою я залил компотом». «А это Альсим зазывал кого-то на партию в Хаместир, да письмо не отправил».
А это?
Перед Эгином лежал белый лист бумаги, на котором было изображено нечто, отдаленно похожее на большого медведя. Или медведицу.
Страшные, глубоко посаженные и по-человечески выразительные глаза были проработаны Альсимом с особым тщанием. Могильным холодом веяло от фигуры зверя и от странной фарфоровой чашки для крюшона, которая стояла у его передних лап.
Убедившись в том, что с обратной стороны не написано ничего важного и что бумага не содержит следов тайнописи, Эгин вернул лист с медведицей на стол.
Да, так он и думал. Офицеры Свода не оставляют на своих столах важных бумаг.
«Значит, придется искать деньги», – вздохнул Эгин.
Ему ничего не оставалось, как споро выворотить на пол содержимое верхних ящиков стола, опустошить шкатулку с ерундовыми драгоценностями и прихватить кошелек с семьюдесятью золотыми аврами, который спокойно лежал нетронутым на тумбочке возле кадки с засыхающим миртовым деревцем.
«Будто меня дожидался!» – подумал Эгин и спрятал кошелек за пазуху.
– У тебя твердая рука. Неплохо управляешься с кинжалом, – сказал Эгин рах-саванну, которому посчастливилось пересчитать ступени лестницы при помощи своих ребер.
– Благодарствую, – буркнул тот, с опаской поглядывая на Эгина.
– Развяжи своего друга, – бросил Эгин, указывая ему в сторону скорчившегося в муках привратника. – И скажи ему, что через час боль уйдет.
Офицер бросился выполнять указания Эгина.
– Между прочим, в ваших интересах ничего никому не рассказывать. Вам ведь не поверят, если вы скажете, что двух офицеров Свода одолел какой-то штатский грабитель, – Эгин выразительно потряс кошельком.
Бесшумно закрыв за собой дверь Дома Герольдмейстеров, он вышел на улицу и почти сразу исчез в ранних зимних сумерках.
5По поводу текущего местоположения Альсима у Эгина оставалась одна-единственная версия.
«После неких недавних событий, о которых мне знать пока не дано, он просто перебрался жить в Свод», – решил Эгин.
Ноги сами несли его в нужном направлении. На площадь Двух Лагинов, под сень пирамидальной громады Свода Равновесия.
Если у Пиннарина и было нечто, что можно было бы приравнять к Золотому Цветку, или, если угодно – центру средоточия силы, то находился этот центр не в княжеском дворце, как полагали некоторые подхалимы, и не в военной части морского порта, как полагали некоторые патриоты (то есть подхалимы другого рода), а в здании Свода Равновесия.
Когда Эгин вышел на площадь Двух Лагинов, на краю которой красовалась серая громада Свода, он обнаружил, что ноги «сами принесли» на эту площадь не только его, но еще и тысчонку-другую жителей столицы.
Походило это все на несанкционированное народное гулянье во время холеры. Прямо на греовердовых плитах, на некотором отдалении от парадного входа в Свод, жгли костры, на которых грелась в огромных котлах благотворительная похлебка.
Эту похлебку жаловала своим подданным Княгиня.
По площади, словно Измененные лучи розы ветров, змеились многоголовые очереди за дармовщиной. Рядом расхаживали солдаты, присматривающие за порядком. Мимо страждущих похлебки сновали сноровистые коммерсанты. Они предлагали пирожки с крысятиной, хлеб с отрубями и воду.
Пресная вода в Пиннарине стала ценой с молодое вино. Два акведука, снабжавших водой большую часть столицы, были разрушены на протяжении многих лиг. Третий обещали починить к послезавтрему.
А из многих колодцев вода ушла в один день, не считая тех, что оказались погребенными под развалинами. А было их и так не больно много.
«Налетай, лучшая вода в столице! Кишки так и продирает!» – орал мальчик с бурдюком.
