Элеонора Раткевич - Джет из Джетевена
– Еще бы, – подтвердил Иллари. – Такое не забудешь.
– Эти деревья и сделали Джетевен Джетевеном, – тихо произнес джет, не в силах оторваться от мысленного созерцания.
…Когда-то мастера самых разных искусств и ремесел просто приходили в долину: те, кто там побывал, утверждали, что нигде больше так хорошо не думается и не работается. И они говорили сущую правду. Что-то было такое в самом воздухе затерянной долины, что освежало душу и укрепляло ее, отчего зрение и слух становились ясными и веселыми, а руки – умными и уверенными. Постепенно лучшие искусники Иматравы начали селиться в Джетевене, а потом и рождаться там. Воздух долины золотил кожу пришельцев и делал лиловыми глаза здешних уроженцев. Их стало легко отличить в любой толпе, и лиловая глубина под густыми ресницами становилась чем-то вроде знака цеха или гильдии, только означала она не профессию, а качество овладения ею, невероятный уровень мастерства. Правда, тем, кто слишком долго прожил под сенью деревьев Джетевена, отчего-то приходилось трудновато, когда они возвращались в обычный мир, а уроженцы долины и вообще чувствовали какую-то тяжесть в мыслях и на душе, покидая родные места. Но особенного внимания на такие мелочи никто не обращал. Словом, все шло замечательно, мастерство джетов и слава их мастерства росли день ото дня – и так до тех пор, пока джетов не начали попросту резать на улицах.
– Почему? – поинтересовался Иллари.
Джет взглянул на него с нескрываемым восхищением.
– Ты так и не понял, господин? До сих пор? – спросил джет замирающим от восторга голосом. – Вот это да!
– И что тут такого? – хмуро осведомился Иллари. – Мало ли чего я не понимаю?
– Ммм, – джет восторженно замотал головой. – Такое может не понять либо круглый дурак, либо гений.
– И кто же я, по-твоему? – на всякий случай спросил Иллари, дабы знать, стоит ли ему обижаться.
– Думаю, гений. Нет, ну это я и раньше знал, но чтобы настолько! Чтоб не понять такой простой вещи! Любой нормальный средний человек догадается мигом.
– Похоже, я круглый дурак, – вздохнул Иллари. – Теперь я совсем уже ничего не понимаю.
– Ты не понимаешь зависти, – ухмыльнулся джет. – Мне ты, к примеру, ни в чем не завидовал.
– А что, надо было?
Джет хихикнул.
– Но зачем? – удивился Иллари.
Джет рассмеялся в полный голос.
– Во имя всех солнц, праведных и неправедных! Откуда я знаю, господин? Но ведь завидуют же люди, понимаешь?
– Не очень, – признал Иллари. – Но видеть такое доводилось.
– Ну, вот, – обрадовался джет. – Обыкновенная зависть. Слишком умный, слишком много умеет, а я – нет.
– Да кто тебе мешает? – удивился Иллари.
– Ууй! – взвыл джет. – Это же я не о себе, господин. Это я для примера. Я этого и сам толком не понимаю, просто знаю, что так бывает. В общем, начали резать. Конечно, урожденного джета просто так за шкирку не возьмешь, но если кучей… В общем, вдали от Джетевена началось истребление. Это раньше наши мастера бывали по всей Иматраве. На памяти одного поколения джеты прекратили путешествия. Зависть от этого, правда, меньше не стала. Мало того, что слишком умные, так еще и сидят на своих познаниях, как собака на сене.
– Нелогично, – пожал плечами Иллари.
– А когда это зависть вообще бывала логичной? – парировал джет.
Иллари не нашел, что ответить, и промолчал.
– Зато так было безопасней. До всей этой истории…
Иллари ощутил болезненный толчок. Укор совести. Принадлежит он не ему, а джету, и направлен странным образом на события многовековой давности.
– Глупости, – резко оборвал он поток чувств джета. Что бы там ни было, ты не можешь отвечать за эту кучу праха. Все это было в совершенно лохматой древности.
– А тебе, господин, не доводилось чувствовать себя неловко, прочитав в семейной хронике, как кто-то из твоих дальних предков свалял дурака? – ехидно спросил джет.
– Бывало, – усмехнулся Иллари. – Давай, рассказывай дальше.
…А дальше вышла история совершенно уже непотребная. Окрестным владыкам требовались войны, и воинов они получили. Отменной джетской выучки. Вот только принимал тогда Джетевен в обучение, чтобы не навлечь на себя еще и гнев соседей, кого попало. Всех. Образовалась изрядных размеров банда, не желающая более получать перепадавшие им кусочки пирога. Им захотелось весь пирог целиком. Не такое уж безумное хотение: во внешнем мире некому было им противостоять. Чтобы обезопасить себя окончательно, орда вторглась в Джетевен, чтоб расправиться с бывшими учителями. Ценой немалых потерь уничтожить захватчиков удалось, но объяснить соседям, что Джетевен неповинен в их злодеяниях, не сумел даже тогдашний Мастер Слов – маг, чтоб было понятнее. Да и строго говоря, обучались они в Джетевене, и вина на нем лежала, притом немалая.
– Вот тогда-то Джетевен закрылся окончательно, – хмуро подытожил джет. – Ну, почти окончательно.
В мыслях Иллари промелькнуло нечто неприятное и противоестественное, вроде тюрьмы, выстроенной из драгоценных камней. Джет, оставив строительный материал в неприкосновенности, мысленно же подправил видение, изменив тюремную камеру на пыточную; по малахитовым разводам потекли красные струи. Иллари вздрогнул.
– А еще, господин, вот так, – горько улыбнувшись, джет поверх кровавых потеков швырнул ковры и скатерти, разложил ножи палача среди столовых приборов и пригласил пирующих. – Вот теперь похоже. Не сразу, конечно. Поначалу оно было вроде и неплохо.
Поначалу было вроде замечательно. Никто не резал мастеров; реальность не вынуждала их делать поправку на дурака. Они общались только с себе подобными. Они дышали своим воздухом и никаким другим. На памяти одного поколения небывалое мастерство стало сказочным.
– И никто так-таки и не попытался встать над другими? – усмехнулся Иллари. – Вот это, я понимаю, идиллия.
– А вот на этот счет есть закон, – живо возразил джет. – Тогда его и приняли.
– Какой закон может помешать человеку изучить все подряд, да так, чтоб ему никто из мастеров одного – двух ремесел не мог противостоять? Хватило бы ума, а прочее…
– А вот на прочее и есть закон. Никто не имеет права больше, чем на три ремесла. С таким набором власть не захватишь. Кому окоротить, всегда найдется.
– С этим можно поспорить, – медленно произнес Иллари. – Очень даже можно. Любопытно другое. Нет закона без его нарушителей. Что с ними делали – убивали, мозги вышибали? Как иначе угасить эту жажду?
– Изгоняли, – подчеркнуто спокойно произнес джет.
Иллари взглянул на него пристально и засмеялся. Джет покраснел. Иллари милосердно отвел взгляд.
– Забавно, – пробормотал он. – Насколько я понимаю, никто из изгнанных не вернулся?
Джет кивнул.
– Еще бы, – он поворошил золу, достал оттуда испеченные клубни, разломил их, дуя на пальцы, и протянул Иллари его долю.
Воцарилось молчание. Джет ел сосредоточенно и медленно, словно стараясь непрерывным жеванием избавить себя от необходимости продолжать разговор, благо рот занят. Вот только мозгами жевать невозможно. Иллари какое-то время тоже молча жевал, потом не выдержал.
– Перестань отравлять мне аппетит, – потребовал он.
Джет с трудом отвлекся от своих мыслей.
– А что, так сильно? – тихо спросил он.
– Еще как, – фыркнул Иллари. – Я голоден, как десять бродяг, и то кусок в горло не идет.
Джет виновато опустил голову.
– Извини, господин. Я сейчас, – он попробовал выдернуть мысль из головы Иллари, но тот уцепил ее за хвост и не выпустил.
– Нет уж, – решительно возразил Иллари. – Если ты попробуешь заставить меня забыть, я просто дам тебе в ухо, а иначе подуманного не воротишь. Ты лучше расскажи. Выговоришься, легче станет. И мне тоже.
– Ладно, – неожиданно согласился джет. – Сам хотел.
Он начал рассказывать, время от времени запинаясь в поисках слов, но не мыслей – уж скорее мысли ищут нас, а не наоборот – и Иллари, слушая его, снова видел не глазами, слышал не ушами и ощущал всем своим существом. Он сам испытывал мальчишеское желание джета уметь как можно лучше, а ведь для этого, кроме избранных ремесел – каких именно, Иллари в тот момент не очень понял и стал уточнять – кроме них надо знать еще кое-что из других, это помогает, и еще кое-что совсем уже из других, а потом становится просто интересно, ведь это же так естественно. Сильная рука, кидая камень, хочет кинуть его так далеко, насколько силы хватит. Вот и уму хочется знать столько, насколько хватает его силы, еще, и еще, и еще что-нибудь – все, что интересно. А в результате приходится читать ночью, в лунном свете, подсматривать за сверстниками и мастерами, тайком пробираться в архив… В архиве джета и застукали.
Потом – ослепительно залитая солнцем площадь и слепящее сознание собственной вины и правоты одновременно. Я виноват, но это несправедливо, это не может быть справедливо, я же ничего плохого не сделал, почему меня ведут, все на меня смотрят, так смотрят, я же ничего не сделал, даже не собирался, я хотел, как лучше, а у Мастера такое лицо, будто я все свои тетради в озеро выкинул, такое лицо… зачем, зачем?! Потом – тихая полутемная камера; кожа джета уже забыла сырую сумеречную прохладу, но Иллари ее ощущает. И снова непрошенные мысли – я ведь не хотел никому причинить боль, а Мастер здорово огорчился; он, наверное, здорово на меня надеялся, а я вот так сделал, только это все равно все несправедливо. Но не могут же все быть неправы, а прав только я один?.. И наконец, шаги. Ровные, размеренные. Услышав их, Иллари напрягся, словно хотел выскочить из кожи. Сердце джета колотилось отчаянно – тогда, он знал, кто идет – тоже тогда. Иллари тоже знал идущего – теперь – и ненавидел его.
