Дмитрий Скирюк - ОСЕННИЙ ЛИС
И сказавши так, он повернулся и ушел.
Меж тем уже заметно стемнело. И впрямь пора было идти к костру. Жуга подался вперед и потянул за рукоять меча. Хриз мягко вышел из земли, поблескивая серебристым лезвием. Ржавчина исчезла. Лис скалился с клейма.
– Ну что, доволен? – проворчал угрюмо травник. – И ты туда же. Спрятался. Выставил меня перед девчонкой дураком… Тебе-то это все зачем?
Клинок молчал.
Жуга задрал рубаху, нащупывая в сумраке узкую прорезь ножен, и выругался, порезав палец. Похолодел невольно: так можно и живот себе распороть! Хриз как всегда под вечер начинал чудить – то было его время. Капли крови упали на землю, и почти тотчас же полыхнул в браслете черный камень. Травник нахмурился: «Да что вы все, сговорились что ли?»– встал, направился к кустам, прислушался и вдруг замедлил шаг. Остановился, глядя в темноту.
– Давай, чего уж, – сказал он, – выходи. Я ведь все равно тебя вижу.
Кусты расступились, и к травнику вышел Иваш.
– Слышь, рыжий, – хрипло сказал он. – Ты уходи. Добром прошу, уходи.
Жуга не ответил, и тогда скрипач шагнул вперед.
Он был бос. Белые волосы растрепались. Катаная шляпа сбилась на затылок. В проеме распахнутой овчинной безрукавки мелькнула голая, в длинных царапинах грудь.
– Ты понял меня? Оба уходите. Ты и Вайда! Завтра же!
Травник поднял взгляд, и голубые глаза его странно блеснули в темноте.
– Остынь, Иваш, – хмуро сказал он. – Твоих мне только советов не хватало. Я уж как-нибудь сам решу, чего мне делать и куда идти.
Иваш сжал кулаки.
– Не оставишь Линору в покое – пеняй на себя! – прошипел он травнику в лицо и с треском исчез в кустах.
Жуга вздохнул, покачал головой и направился к укрывшемуся за деревьями фургону.
* * *
Ночь выдалась холодной. Вызвездило. Покончив с ужином, Жуга взял из фургона две старые облезлые шкуры, одеяло и улегся (на случай неожиданного дождя) под повозкой. Снял и спрятал в мешок свой браслет и долго лежал, размышляя о чем-то своем, пока, наконец, не уснул.
Проснулся он от шороха. Прислушался настороженно. Ни звука не было в ночи. Костер давно уже погас, лишь угольки красными глазами пялились во тьму. И все же… Шорох повторился, и травник окончательно уверился в своей догадке.
Кто– то полз.
Жуга не шевельнулся, не издал ни звука, лишь рука скользнула под рубаху, нащупывая рубчатую рукоять меча. Пальцы сжались…
…и расслабились.
– Это я.
И снова тихий шорох. Неясный контур девичьего тела в темноте.
– Ли?
Холодное тело забралось под одеяло.
Она была нага…
…она пахла медом и полынью…
…горчичным семенем и молоком…
…сосной и тополиным пухом…
…всем и ничем.
У травника закружилась голова.
– Зачем…
Узкая ладошка закрыла ему рот, и он умолк.
– Молчи. Пожалуйста, молчи.
Линора придвинулась ближе.
– Ты сумасшедшая, – выдохнул травник, едва ладонь убралась с его лица.
– Как и ты, – просто ответила та.
Их губы слились, и травник почти что против воли прижал ее к себе. Зарылся лицом в шелковистые темные волосы. Сомнения, досада, неуверенность – все вдруг покинуло его, осталась только беспричинная злость – на Роджера, на Вайду, на Иваша. Злость и желание любить. Почти не глядя, он разогнул кольцо меча, сунул его в изголовье вместе с ножнами и, путаясь в рукавах, принялся стягивать рубаху.
Какие, к черту, мысли?!
Кого там бог лишает разума?
Все влюбленные – дураки…
Они любили друг друга в мокрой траве и старых волчьих шкурах, забыв себя, забыв про всех, забывши все, шепча всякую белиберду и тихо смеясь, когда кто-то из них случайно ударялся головой о днище фургона. А потом – Еще. И еще.
– Люблю тебя…
– Люблю тебя…
Линора нащупала в темноте руку травника. Ладонь к ладони.
– Я и ты… – улыбнулась она. – Ли и… Лис…
Подняла руку к затылку. Что-то кольнуло травника в грудь. Он поднял голову.
В руках у девушки был дротик. Травник перехватил умоляющий взгляд ее карих глаз. Губы ее шевельнулись: «Дай. Пожалуйста…»Сил возражать у Жуги уже не было, и он лишь молча наблюдал, как острие дротика движется вниз, к животу, распарывая кожу. Кровь проступила тонкой нитью, набухла, потекла неровной струйкой. Линора отложила дротик, нагнулась над Жугой и жадно приникла губами к разрезу. Подняла к травнику заляпанную кровью мордочку. Улыбнулась мягко, виновато. Провела рукой вдоль раны, собирая кровь в ладонь. Вновь посмотрела на Жугу.
Некоторое время они лежали в тишине.
– А ведь ты вампир, девочка, – убежденно сказал Жуга. – Я прав?
Та кивнула.
– Вот значит, как… – он вздохнул. Все сразу стало на свои места – и предсказания, и неожиданная страсть, и всякое иное прочее.
Мало кто задается вопросом, почему вампира никогда не убивают те, у кого он пьет кровь. А ответ прост.
Потому что любят.
– Прости, – она села. – Я не могла… Я… я сейчас уйду.
Жуга помедлил, затем протянул руку, положил ладонь Линоре на затылок и медленно привлек ее к своей груди, туда, где струился во тьме багровый ручеек.
– У нас, у волохов есть поговорка, – сказал он. – «Мужчина, полюбивший женщину-вампира, не обязательно умрет сейчас, но он не будет и жить вечно». Так что – пей… Пей.
* * *
Впрок выспаться нельзя – Жуга давно усвоил эту старую истину, хотя каждый раз надеялся, что это ему удастся. Не удалось и сейчас – утренний холодок заставил странников подняться ни свет, ни заря. Зевая и щурясь спросонья, травник вылез из-под фургона и подсел к костру. Есть хотелось неимоверно. В котелке еще осталась со вчерашнего холодная чечевица, Жуга, не умываясь, нагрузил ею с верхом деревянную миску и принялся за еду.
– Экий на тебя жор-то сегодня напал! – понимающе усмехнулся Вайда. Рифмач сидел рядом, задумчиво пощипывая лютневые струны. Жуга наконец прожевался. Глотнул воды из кружки.
– Ты чего такой смурной?
– Да видишь, вот, струну порвал. И запасные кончились.
– У скрипача спроси.
– Да спрашивал уже, – отмахнулся тот. – Есть, говорит, в запасе два бунта для скрипки. Я попробовал натянуть – короткие…
Жуга вдруг насторожился. Отложил миску, проверил, на месте ли меч, и окликнул горбуна:
– Роджер! Вроде едет кто-то!
Со стороны дороги уже явственно был слышен перестук копыт, а через мгновение показался небольшой отряд верховых. Завидев притулившийся у берега фургон, они тут же свернули к нему и окружили поляну. Кони фыркали, переступали, звякая збруей и шумно дыша, от их раздувающихся боков валил пар. Сразу же запахло кислым лошадиным потом. Всадники спешились, поправляя амуницию и осматриваясь. Было их семеро, все рослые, добротно и тепло одетые, при саблях, с луками. Их предводитель – высокий и худой, по-военному гибкий в суставах малый лет тридцати с выбритым до синевы лицом – соскочил с коня, одернул на себе потрепанную серую хламиду и направился к костру. Остальные разбрелись по поляне.
– Не дергайтесь, но будьте настороже, – не выпуская трубки изо рта, пробормотал еле слышно Роджер. – Это не разбойники.
Жуга кивнул и предпочел промолчать.
Горбун привстал. Приподнял шляпу.
– Доброго здоровья, – приветственно сказал он. – Чем привлек вас мой фургон?
Не доходя шагов пяти, тот остановился. Посмотрел на горбуна, на Вайду, на Жугу. Взгляд его был холоден, как зима.
– Кто вы такие?
Вопрос упал и канул в тишину. Как раз в этот миг показались Линора и Иваш, в сопровождении рослого детины, плотоядно поглядывавшего на стройную фигурку девушки.
– Обыскать, – коротко бросил предводитель. Кто-то полез в фургон. Обшарив карманы странников и не найдя в них ничего интересного, за исключением пары талеров, тут же перекочевавших в бездонные солдатские сумки, Иваша и Линору вытолкнули к костру.
– Ну? – нетерпеливо бросил тот.
– Артисты, ваша милость, – ответил Роджер.
– Артисты? – тот поднял бровь. – Посмотри на себя – какой из тебя артист! Что ты можешь?
Не говоря ни слова, Роджер вынул из кармана четыре раскрашенных шарика чуть побольше грецкого ореха каждый, и быстро подбросил их в воздух. Цветные пятна замелькали радужной дугой. Горбун поймал все шарики одной рукой, сжал ладонь в кулак, подул в него и развернул в воздухе тонкий большой платок. Вынул из-за уха шарик, ловко покрутил его меж пальцев, затем, откуда – непонятно, прибавил к нему остальные три, сложил их на коленях, накрыл получившуюся пирамидку платком и с размаху шлепнул по нею ладонью. Платок смялся – шарики исчезли. Послышались довольные смешки – похоже было, что представление понравилось. Предводитель, однако, нахмурился.
– Ну, хорошо, – сказал он. – Понятно. Этот играет на лютне, этот – на скрипке. А девка что делает?
– Да разное, – ответил Роджер. – Предсказывает, желания угадывает, вещи спрятанные находит…
– А этот?
Длинный палец, обтянутый потертой тканью перчатки, указал на Жугу. На пару секунд воцарилось напряженное молчание.
