Виктория Угрюмова - Обратная сторона вечности
Арескои и га-Мавет переглядываются. Они тоже чувствуют, что смертный буквально источает флюиды ненависти и зла. Странно казалось бы, человек не в состоянии вместить в себя столько черноты и пустоты. Бог Смерти не понаслышке знает, что такое зло и жестокость: его работа – убивать. Но даже в смерти нет столько безысходной злобы и ужаса.
Непонятный какой-то человек пожаловал...
* * *Произнесенное было настолько неслыханно, что Джоу Лахатал некоторое время оторопело смотрел на посланника. Наконец наморщил лоб, сдвинул брови, хмурясь, но не выдержал и разразился громовым хохотом:
– А-Лахатал, Арескои, вы слышали? Братья мои, вы слышали? Откуда к нам попал этот безумец, кто его пропустил?
Змеебог смеялся, а Арескои и га-Мавет бледнели.
– Ты думаешь, это начало? – спросил Черный бог у брата.
– А найдется ли безумец, который решится сам прийти к Джоу Лахаталу за своей смертью? Ради чего?
– Как зовут твоего господина? – выкрикнул А-Лахатал, перекрывая смех Верховного Владыки.
– Имя его ты узнаешь очень скоро! – заорал человек в ответ.
И Морской бог понял, что смертный совершенно его не боится. Только смелостью или отвагой это состояние не являлось. Трусливой была душа присланного неведомым господином. Однако разум его был затуманен злобой настолько, что страх уже не умещался в нем.
Шуллат взбежал по ступеням к трону и наклонился к уху Лахатала:
– Перестань смеяться, ты же видишь, как серьезно то, что происходит. Неужели ты не понимаешь, что этот жалкий человек сам не ведает, что говорит? Но вот оно, первое послание неведомого Зла...
Джоу Лахатал отшатнулся от Огненного бога, и черты его исказились гримасой злобы и боли. Он все понимал, но как отчаянно, как свирепо сопротивлялся собственному разуму, собственной памяти и встревоженной душе.
– Я никого не боюсь, – раздельно прохрипел он прямо в лицо Шуллату. – Я велю уничтожить слугу, а потом доберусь и до его господина.
– Куда доберешься? – Это А-Лахатал встал по правую руку владыки. – Опомнись, брат. Га-Мавет просил тебя опомниться еще перед битвой в Сонандане. Мы потеряли слишком много времени. Это не Древние боги грозят нам в тщетных попытках вернуть потерянную вотчину, это некто не из этого мира. Вели узнать у посланника все, что возможно...
– Вели пытать его до тех пор, пока он не признается, кто послал его с этим дерзким словом!
– Меня не интересует тот, кто шлет ко мне безумца и ничтожество, – досадливо отмахнулся Лахатал от братьев, не на шутку встревоженных явлением бесцветного человека. – Убить его, если он не хочет говорить так, как положено говорить с повелителем Арнемвенда.
При последних словах Змеебога посланник вдруг изменился в лице. Прежде серое, бесцветное и мало что выражавшее, оно за один краткий миг приобрело черты жестокие, свирепые и насмешливые. Глаза его на какое-то неуловимое мгновение ожили, и он оглядел собравшихся в зале бессмертных с выражением презрения и явного превосходства. Затем искривил губы в ехидной и насмешливой улыбке.
– Ты считаешь себя правителем этого мира, мальчишка?
Верховный Владыка разъярился сверх всякой меры и впал в то состояние бешенства, в котором никто и ничто не могло его вразумить. Теперь уже не было никакой надежды остановить и удержать его от принятия необдуманных решений, а противиться воле Джоу Лахатала в такой момент означало открытую войну. И не то чтобы братья так страшно боялись его, что не осмелились бы поступить наперекор, но негоже было им воевать друг с другом перед лицом войны с неведомым и оттого еще более страшным и могущественным врагом. Поэтому ничего не смогли они возразить, когда Змеебог загрохотал, указывая на посланника:
– Забери его, га-Мавет!
Диким показалось бессмертным поведение человека. Он не пытался скрыться с глаз разгневанного владыки, он даже не попятился, когда огромный, затянутый в черные одежды Бог Смерти подошел к нему вплотную и взглянул на него своими желтыми глазами с вертикальными зрачками хищника. Маг тупо глядел перед собой, его глаза были настолько бесцветными, что казались уже белыми, и абсолютно бессмысленным было их выражение.
Га-Мавет протянул сильную длинную руку с изысканной кистью музыканта и положил ее на плечо человека, заставляя его душу покинуть оболочку тела и отправиться вслед за ним в Царство Мертвых. Он все сделал как обычно. Но то, что произошло дальше, не поддавалось описанию.
Желтоглазой Смерти уже приходилось сталкиваться с людьми, которые не хотели умирать или не были к этому готовы. Они стойко сопротивлялись ему, но он уже знал, как справляться с этой трудностью. И хотя га-Мавету за последнее время несколько раз пришлось отступить перед силой человеческой души, в конечном итоге он сумел победить их и если и не завладел ими, то вырвал из жизни. Посланник же неведомого господина и не думал противиться воле Бога Смерти. Более того, он как бы пропустил его внутрь себя, уступил дорогу. Обычно даже самые слабые души какое-то время извивались, не давались сразу. А сейчас га-Мавету показалось, что маг не только раскрылся ему навстречу, но и потянул его дальше, чем он привык заходить обычно. Это ощущение было странным и даже более страшным, чем чувство слабости и бессилия что-либо сделать. Бога Смерти потащило куда-то в иное пространство, как затягивает в водоворот легкую щепку, – без надежды на спасение, без шансов выбраться, без малейшей возможности остаться на поверхности.
Это чувство на какой-то короткий миг поглотило все вокруг, и га-Мавет ничего не слышал и не видел. Он не знал, что со стороны казался окаменевшей статуей, которую никто не в силах был оторвать от ледяной глыбы, имеющей очертания пришлого мага. Он не слышал криков своих братьев, не видел и не ощущал, как Арескои громадной секирой рубит изо всех сил то, что когда-то было телом незваного гостя, но необычная материя не поддается. И ничто на свете не в состоянии отделить бессмертного от его жертвы. Джоу Лахатал сбегает, нет – слетает по ступенькам со своего возвышения и подбегает к гибнущему Богу Смерти. Он хочет схватить его за плечо, но А-Лахатал неожиданно удерживает Владыку от этого движения.
– Остановись, брат, – говорит он тихо.
Джоу Лахатал обводит собравшихся помутневшим взглядом:
– Что с ним?
– Мы знаем не больше тебя, – шипит Баал-Хаддад.
Он поводит из стороны в сторону уродливой безглазой головой и будто бы принюхивается. Неожиданно серая маска его лица превращается в застывшее изображение ужаса.
– Не понимаю, что это, но и в Царстве Мертвых нет такого скопления злобы, безнадежности и жестокости. Это не смерть, это не кошмар – это то, что порождает кошмар и смерть в нашем мире.
И невозможно оторопевшим богам слышать такое из уст самого коварного и злобного из них.
Арескои более остальных бессмертных любит га-Мавета. Они стали так дружны, а теперь, когда гибель брата кажется близкой и неотвратимой, он острее, чем обычно, чувствует свою привязанность к нему. Странная мысль возникает вдруг у Победителя Гандарвы. Ему неудержимо хочется отбросить в сторону Ущербную Луну и приблизиться к га-Мавету, прикоснуться к нему. И только инстинкт самосохранения подсказывает, что делать этого категорически нельзя. Уже за несколько шагов от двух намертво соединившихся тел воздух напоен отчаянием и чернотой. Словно холодный свистящий ветер выносит из души тепло, свет, радость, любовь... И ничего больше не остается, кроме сознания собственной ничтожности и величия Зла. Будто обожженный смертельным холодом этой бездны, отшатывается Арескои от брата.
А глаза га-Мавета напитаны болью и мукой. Отчаянным рывком он старается высвободиться из колодца тьмы – но она не пускает его. Жуткая трясина неотвратимо засасывает то, что является разумом и душой желтоглазого бога. Оказывается, умирать – это очень больно. Но нечто страшнее смерти встает перед Малахом га-Маветом во весь свой огромный рост. Он понимает, что не просто погибнет сейчас, скомканный, смятый неведомой силой, которая тугой струей бьет из иного пространства, – он наполнится ею до краев и станет столь же безумным и злобным, каким был маг-посланник. Только гораздо страшнее, ибо в обычной жизни Черный бог гораздо более могуществен, чем человек.
Га-Мавет представляет себе, какой ужас, какой кошмар, какую жуткую смерть обречен он сеять вокруг себя, и все его существо начинает выть от невыносимости этой мысли. Даже неодолимая сила Зла приостанавливается, натолкнувшись на стену отвращения, неприятия себя, о котором кричит едва живая душа бога.
Братья видят, как неподвижное до того тело желтоглазого начинает корчиться и извиваться, словно претерпевая страшные муки. Он рвется прочь от серой глыбы, мечется на этом пятачке и кричит. Крик его – высокий и пронзительный – рвет души бессмертным. Они понимают, что не в состоянии помочь, и мертвая тишина наступает в тронном зале. Тишина, которую прорезают вопли умирающего бога. Однако странные вещи кричит он:
