Вячеслав Шалыгин - Кровь титанов
– …Я знаю причину, по которой это произошло, – отвечая на какой-то вопрос, заявил стоявший к Аврелию спиной человек в несвежем белом халате. –.Мы не учли того обстоятельства, что ген контролируемой агрессии нестабилен и легко поддается управлению. Гены, повышающие скорость мышления и расширяющие ассоциативные возможности, образуют с ним жесткий триплет, в корне меняя его свойства. Такое сочетание дает стойкий побочный эффект – агрессия становится неконтролируемой. Ее может сдерживать масса воспитательных и общественно-этических факторов, но все они условны. Стоит человеку с таким дефектом попасть в экстремальную ситуацию, как он тут же становится машиной для убийства.
– Особенно если он подготовлен к этому физически, как все титаны, – задумчиво потирая загорелую лысину, дополнил его высказывания другой ученый.
– Верно, – согласился первый. – С олимпийцами все было иначе. Мы не закладывали в них гены-ускорители, и потому их агрессивность оставалась под контролем.
– Сейчас главное – понять, как мы можем исправить эту ошибку, – не поднимая взгляд от стола, удрученно высказался ещё один генетик. – Ведь во все искусственные гены нами заложен механизм самозащиты. Если мы захотим подавить какой-то из них, он просто перейдет в состояние стойкого к любым воздействиям вируса.
– Все не так плохо, как вы себе представляете, – ответил человек в грязноватом халате. – Все гораздо хуже. Сочетание дефектных генов управляет не только поведением человека, но и воздействует на все искусственно сформированные участки ДНК. Они обмениваются информацией, и к чему приведет такое взаимодействие, я боюсь предположить. Даже если допустить, что в жизни конкретного человека с произвольно измененным кодом не произойдет никаких существенных катаклизмов и он не станет жертвой своей скрытой агрессивности, нет никакой гарантии, что этого не сделают его потомки. Ведь искусственные гены – это детали отцовского набора хромосом и передаются по наследству. Рождение человека – это уже первый в жизни стресс, следовательно, сработает механизм самозащиты. Гены начнут искать новое оптимальное сочетание и обмениваться информацией, то есть самосовершенствоваться. Но в отсутствие новых стрессов необходимость в активной защите отпадет, и агрессия вновь станет скрытой, а вот изменения останутся. Причем, скорее всего, это будут не просто выдающиеся способности, а то, что мы называем способностями паранормальными. Два-три поколения таких трансформаций, и титаны станут сверхлюдьми…
– Вряд ли, – возразил лысый. – Скорее, к тому времени они сожрут друг друга живьем. Ведь воспитывать волчат, будучи козлом, опасно. Когда они вырастут и превратятся в голодных, не знающих благодарности волков, воспитателю не помогут ни рога, ни копыта. Это поймет уже нынешнее поколение титанов, и, вот увидите, они сами приползут к нам на коленях, умоляя вернуть им нормальный человеческий облик.
– Чего мы сделать фактически не в состоянии, – с грустью резюмировал сидевший прямо на полу молодой лаборант.
– Ну почему же? – возразил первый ученый, указывая на таблицу, украшавшую одну из стен герметичного модуля. – Вот, пожалуйста, вирус-блокиратор. Своего рода влажная губка. С его помощью можно как бы стереть с доски заумные формулы, превратив её в tabula rasa.
– То есть полностью нейтрализовать все искусственные гены, превратив наш многолетний труд в потерянное время? – возмутился лысый, почему-то неуклюже заваливаясь вперед, прямо на расположившегося у его ног лаборанта.
– То есть… – Что хотел ответить генетик номер один, осталось загадкой.
Из его горла, рассеченного коротким взмахом ножа, хлынула кровь, и он, захрипев, схватился обеими руками за шею. Расправа над остальными учеными заняла у Громова не более нескольких секунд. Они не пытались бежать, а лишь зачарованно наблюдали, как мелькает матовое лезвие ножа и на белые халаты падают тяжелые капли их собственной крови.
В украшенный ценными картинками модуль Аврелий входить не стал. Он просто запер его снаружи и сначала поднял, а затем резко опустил давление в герметичном отсеке с одной атмосферы до десяти и обратно. Что произошло с теми, кто работал внутри, Воин представлял себе очень хорошо и потому даже не стал это проверять. Если честно, от обилия крови его уже слегка мутило…
…Громов реальный отвлекся от наблюдения за своим мнемоническим двойником и обратился к Васильеву:
– Может быть, хватит? Ты же увидел формулу зелья…
– Нет, – твердо ответил Виктор. – Я хочу досмотреть кино до конца.
– Это не кино, а жизнь, – возразил Аврелий. – Здесь конец грустный…
– Сейчас ты должен встретить маму? – голос Васильева чуть дрогнул.
– И тебя, – подтвердил Воин. – Вот уж не надеялся, что когда-нибудь придется пережить это вновь.
– Можно подумать, эти видения преследовали тебя в ночных кошмарах! – возмущенно заявил Виктор. – Взгляни на себя! Твой эмоциональный багаж беднее, чем у шизоида!
– Тем не менее я переживал, – спокойно ответил Громов. – Иначе тебя постигла бы участь всех прочих олимпийцев…
…Воин действительно не смог ударить женщину ножом. На какое-то время он даже решил, что вообще не сможет её убить. Он сделал пару неуверенных шагов в сторону леса и обернулся. Она стояла, прижимая к груди малыша, и смотрела на Громова глазами, полными не отчаяния или ненависти, а настоящего, искреннего сострадания. Как на тяжело и неизлечимо больного.
– Если в твоем мире нет места для простых людей – он обречен, – с сочувствием проговорила женщина.
– Это вопрос будущего, – снова впадая в необъяснимую ярость, возразил Аврелий. – В данный момент обречена ты и твои сородичи!
Рука Громова сама потянулась к пистолету, и спустя секунду он стоял уже перед иным выбором. Младенец лежал на широкой ладони Воина, отрешенно глядя сквозь Громова, а заодно сквозь время и пространство. Аврелий осторожно, одним пальцем, вытер с лица мальчика капли материнской крови и произнес фразу, которую Зевс вспомнил лишь спустя семьдесят лет.
– Если сумеешь, живи…
…Васильев выключил аппарат и прислушался к своим ощущениям. Ему снова, как и во время первой мнемонической экскурсии в тот страшный день, было тяжело и тоскливо. Громов тоже молчал, угрюмо потирая зудящие после сеанса виски.
Нарушала воцарившуюся в лаборатории тишину только Габи. Она уже почти очнулась от действия ослабленного парализующего заряда и теперь громко всхлипывала, сидя на том самом месте, куда в формате виртуальной проекции Воин зашвырнул ребенка…
9. Регресс
Габи пребывала в полной уверенности, что не протянет даже до утра. Смерть приближалась неотвратимо, с каждым новым приступом ужасной лихорадки обретая все более отчетливые очертания. Она уже стояла почти у изголовья кровати и бормотала себе под нос прописные истины. Совсем как бывшая свекровь. Габриэлла с трудом повернула голову в другую сторону, но злобная старуха стояла и там. Она была повсюду. Ей вторили миллионы невнятных голосов, повторяющих один и тот же рефрен. Слов Габи не понимала, но догадывалась, что говорят о ней.
«Как отвратительно, должно быть, я сейчас выгляжу!» – пробилась сквозь вязкую субстанцию болезни ленивая мысль. Девушка почти рефлекторно попыталась поднять руку к волосам, но это движение вызвало новый приступ головокружения и тошноты. Следом за ними пришла очередная волна сухого, как пустынный воздух, жара. Сколько длилось «испытание огнем», она не поняла, ведь у ворот в мир смерти ощущение времени терялось, но в конце концов оно закончилось, и Габриэллу сковал пронизывающий до костей холод. Перед её глазами поплыли разноцветные круги, а голову сдавил обруч сильнейшей боли. Приступ практически добил девушку, и она искренне удивилась, когда мучения продолжились в виде «испытания водой». Теперь Габи лежала под проливным дождем, соленые капли которого сливались в ручьи и попадали в глаза, нос, струились по лбу, щекам и шее, стекали по груди в ложбинку живота и, переполнив её, убегали под спину. Ощущение времени не возвращалось, но девушка чувствовала, что прошло вряд ли больше минуты, а постель под ней промокла насквозь, начиная с того места, где Габи касалась её головой, и до вмятин, оставленных на толстом матрасе пятками.
Смерть склонилась над промокшей под непонятным дождем девицей и, потянув носом, брезгливо поморщилась. «Зря вы так, – вежливо подумала Габи, – у меня очень дорогой парфюм… Конечно, мне не помешало бы принять ванну, но вы же заберете душу, а не тело, какая вам разница, обмыли его или нет?» Привередливая Смерть в ответ на её мысли отрицательно покачала головой и забросила зазубренную, но острую косу с отшлифованным вишневым древком на плечо. Теперь она была уже не повсюду, а только прямо, в паре метров от кровати, и стояла к Габриэлле спиной.
«Вы меня не заберете?» – с робкой надеждой подумала Габи.
