Кирилл Бенедиктов - Война за «Асгард»
Дана шагнула на теплую матовую панель сбоку от душа. Повеял сухой ароматный ветер, словно мягкой большой ладонью растрепал великолепные черные волосы Даны. Кожа ее пропитывалась запахами – едва уловимыми, но кружившими голову. Впрочем, не ей – молекулярный состав феромонов, впитывавшихся в ее тело, был подобран так, чтобы оказывать воздействие на особей мужского пола – привлекать их, заставлять сходить с ума от желания, подчинять ее воле. Хотя применение наиболее сильных ароматических комбинаций было запрещено, Дана подозревала, что некоторые ее подруги ухитрялись обходить запрет – во всяком случае, иногда их мужья и партнеры становились на удивление покладистыми. Но на Фробифишера никакие запахи не действовали – можно было подумать, что ему в детстве ампутировали все обонятельные рецепторы. В то время, как все прочие мужики, независимо от расы, возраста и обремененности семейными узами, хищно раздувая ноздри, смотрели на Дану, как на кувшин с водой посреди пустыни, Фробифишер оставался бесстрастным и преисполненным чувства собственного достоинства. Настоящий джентльмен до мозга костей. Потомок отцов-пилигримов с «Мэйфлауэра».
Дану это, в общем, устраивало. Когда ты точно знаешь, что от тебя нужно твоему боссу, жизнь становится гораздо легче. Никакой игры в любовь, никакой фальши. Вечная молодость – раз; превосходные деловые качества – два; сексуальные услуги высшей пробы – три. В постели Фробифишер был не по возрасту активен, хотя вполне традиционен – разве что с небольшим уклоном в S&M, причем скорее в S. Если Дане удавалось чем-нибудь его удивить, он выплачивал ей премию – как правило, пять процентов от месячного оклада. Нельзя сказать, чтобы это случалось часто, но Дана старалась.
«А потребую-ка я у него вместо премии Ангуилу, – подумала Дана. – Я даже знаю, чем придется расплачиваться, и, честно говоря, эта перспектива ничуть меня не радует, но, похоже, другого шанса вырваться на острова в ближайшее время не будет. Он всегда хотел меня сразу после ревитализации – не потому, что чувствовал сексуальное желание, а потому, что знал, как это больно. Как лишаться девственности, говорят все, но на самом деле это больнее». Внутри все еще новое, неостывшее, каждое прикосновение причиняет боль, как при открытой ране. Но именно это, похоже, Фробифишера и заводило. Пусть же получит то, чего ему всегда так хотелось, – прекрасную шестнадцатилетнюю девственную Дану прямиком с операционного стола. «Пусть мне будет больно, в конце концов по сравнению с фэйсмейкером это почти что и не боль. Зато я получу Ангуилу».
Она выскочила из сушилки, подхватила валявшуюся на стерильнейшем полу пушистую тогу из меха ламы, небрежно обернула вокруг бедер и, толкнув зеркальную панель, оказалась в соседнем зале. Там, в элегантном шкафу слоновой кости, висели ее наряды – еще утром, собираясь на ревитализацию, она была в восторге от них, но теперь все эти платья и шифоны казались ей безнадежно устаревшими. Надо будет по пути заглянуть к Альгари, подумала Дана, сюрприз для Фробифишера должен быть хорошо подготовлен...
Быстро натянув полупрозрачные брючки и строгую приталенную блузку – неброский наряд девушки из третьеразрядного офиса, – она секунду помедлила, выбирая обувь. У Альгари можно было купить умопомрачительные босоножки с меняющей форму и высоту подъема платформой, поэтому сейчас выбор сводился лишь к тому, что не жалко оставить в бутике. Но именно в эту секунду, застав Дану врасплох у раскрытой дверцы шкафа, над потолком зала прокатился гулкий стон бронзового гонга. Забыв об обуви, Дана повернулась к противоположной стене, на которой зажегся муаровый овал видеофона. На мгновение ей показалось, что это Фробифишер звонит, чтобы поинтересоваться, как прошла операция, – предположение совершенно невероятное, если учесть его викторианское высокомерие, – но это была лишь старая обезьянка Голдблюм.
– Дана, девочка, – доктор смотрел куда-то за плечо Даны, и это ей чрезвычайно не понравилось, – ты одевайся, одевайся... Как ты, в порядке?
– В порядке, док. – Дана продемонстрировала Голдблюму колечко из тоненьких пальчиков – большого и указательного. – Даже fucking monster в этот раз был вполне терпим. Может, я просто привыкла, как думаете, док?
Голдблюм не улыбнулся.
– Зайди ко мне, девочка. Хочу сказать тебе кое-что. Сердце Даны пропустило несколько тактов.
– Что случилось, док? Вы хотите сказать, что у меня... у меня проблемы?
– Зайди ко мне, – повторил доктор с нажимом. – Я предпочел бы поговорить с тобой с глазу на глаз. И не волнуйся так, ничего страшного не случилось.
Последнюю фразу он выдавил из себя явно с той лишь целью, чтобы Дана не умерла от страха где-нибудь по дороге. Старый добрый доктор, подумала Дана, тебе, наверное, больше понравится, если я умру у тебя в кабинете...
В кабинете ей, однако, стало полегче. Голдблюм подбежал к ней на кривоватых ножках – вот ведь чудеса: лучший пластический хирург Нью-Йорка, а сам – урод уродом, хотя мог бы вылепить себе фигуру Аполлона, – с энтузиазмом потряс горячую руку, клюнул крючковатым носом в персиковый бархат щеки.
– Выглядишь просто великолепно, девочка! Не волнуйся, не волнуйся, все у тебя в порядке... Я вот что хотел тебе сказать...
Обезьянья лапка ловко подцепила с голографического экрана, служащего одновременно рабочей поверхностью стола, стопку каких-то черных листов. Листы эти, с золотыми пунктирами непонятных Дане графиков, вызвали у нее смутное чувство тревоги, но Голдблюм теперь не прятал глаза, напротив, был чрезвычайно дружелюбен, и тревога вновь сменилась надеждой.
– Видишь ли, милая, ты ведь наверняка знаешь, что каждый раз во время ревитализации мы снимаем показания со всех датчиков, которые только можем к тебе прилепить или засунуть внутрь... Обычно на обработку данных требуется время, а затем мы высылаем тебе отчет – помнишь такие желтые листочки с логотипом клиники? Так вот, на этот раз датчики выдали кое-какую информацию, которую тебе лучше узнать прямо сейчас. А потом уже решить, даешь ли ты нам право распечатать ее и отправить тебе домой по почте – сама понимаешь, в этом случае с ней может ознакомиться еще кое-кто...
Кое-кто – это, разумеется, Фробифишер. Дане ни разу не приходилось сталкиваться с тем, чтобы ее босс и покровитель вскрывал присылаемую ей почту, но теоретически он мог проверять все сообщения, которые ей поступали, так, что она никогда бы об этом не узнала. Голдблюм совершенно ясно дал ей понять, что Фробифишеру вовсе незачем знакомиться с результатами ее сегодняшнего обследования. Что же у нее внутри происходит?
– Дана, ты ведь знаешь, что частые ревитализации опасны... Сегодня компьютер протестировал систему твоего обмена веществ... на клеточном уровне... Не буду пугать тебя всякой научной ерундой, но это твоя последняя операция. Если ты снова захочешь пройти такую процедуру, твой организм начнет стареть. Пока мы остановились на самой границе дозволенного, так что не бойся и не впадай в панику. Поверь мне, девочка, Сол Голдблюм скорее руку себе отрежет, чем позволит своей любимой Даночке попасть в беду. Но вот еще что...
Он быстро перетасовал колоду черных листов и вытащил какой-то график.
– Мне очень не хочется этого говорить, но компьютер... Взгляни сюда. Здесь провисание, критическая точка. Есть вероятность, что процесс распада начнется сам, без нашего вмешательства. Вероятность небольшая, но как твой доктор и как твой друг, Дана, я обязан предупредить тебя об этом. К тому же распад можно предупредить. Ты, наверное, слышала от подруг – они, если не ошибаюсь, называют это «поцелуем Снежной королевы».
– Я, пожалуй, лучше сяду, док, – сказала Дана. «Поцелуй Снежной королевы» – единственное спасение от синдрома ураганного старения. Те, кто успевал прибегнуть к этому средству, действительно сохраняли молодость – правда, по необъяснимому капризу природы, красота их становилась чужой, нечеловеческой и холодной, и мужчины, как правило, избегали близких контактов с ними. Две главные проблемы, связанные с «поцелуем», – сомнительный результат и колоссальная стоимость операции. В основе «поцелуя» лежали мало кому понятные физические законы, и услуга эта предоставлялась всего тремя-четырьмя клиниками, использующими сверхсовременную аппаратуру. Понятно, что цена зашкаливала далеко за планку, устанавливаемую центрами ревитализации для не самых бедных клиентов.
– Вы уверены, что мне без этого не обойтись?
– Что значит «уверен», девочка? Может, завтра мессия сойдет на землю и станет судить всех по своему закону – кто в наши дни может быть в чем-то уверен? Слава богу, мы знаем, что нам грозит, и у нас еще есть время. «Поцелуй» заморозит те процессы в твоем прекрасном теле, которые теоретически – Дана, я сказал «теоретически»! – грозят неприятными последствиями. После этого тебе лет двадцать не понадобятся никакие омолаживания, а за это время наука что-нибудь придумает. Наука ведь не стоит на месте, нет, Даночка, ученые все время придумывают что-то новенькое...
