Уильям Гибсон - Идору
Разархивированная Венеция.
Пьяцца в зимнем монохроме, фасады текстурированы под мрамор, порфир, шлифованный гранит, яшму, алебастр (вкусные названия минералов прокручиваются при желании в периферийном, на самом краю поля зрения, меню). Город крылатых львов и золотых коней. В недвижный час серого, нескончаемого рассвета.
Можно навестить его в одиночку, а можно с Мьюзик-мастером.
Отец – он звонил из Сингапура, поздравлял ее с днем рождения – сказал тогда, что Гитлер при своем первом и единственном посещении города смылся от сопровождения, чтобы побродить по этим улицам одному, в эти же самые предрассветные часы, совсем, наверное, спсихевший, и не ходил он, а трусил, такой собачьей трусцой.
Кья если и знала что-то про Гитлера, то исключительно из каких-то там упоминаний в песнях, но она вполне его понимала. Подняв посеребренный палец, она пронеслась над каменными плитами Пьяццы и бросила себя в головоломный лабиринт воды и мостов, арок и стен.
Она пребывала в полном неведении, что такое этот город, к чему он и зачем, но чувствовала, что он идеально подходит к месту, им занимаемому, эти камни и эта вода, они точно, без малейшего просвета, складывались в единое таинственное целое.
Самый балдежный шмат софтвера, какой вообще бывает, и тут же пошли вступительные аккорды “Позитронного предчувствия”.
5. Узловые точки
– Клинтон Эмори Холлиан, двадцать пять лет, парикмахер, специалист по суси, музыкальный журналист, статист в порнофильмах, надежный поставщик запрещенных зародышевых тканей троим более эндоморфным членам группы “Дьюкс оф Ньюк'Ем”, чья песня “Дитя войны в Заливе” стояла восемнадцатой в чарте “Биллборда”, поминутно крутилась на “Аи лав Америка” и успела уже вызвать ряд дипломатических протестов со стороны исламских государств.
На лице Кэти Торранс появилось нечто вроде удовлетворения.
– Так что там с этими зародышевыми тканями?
– В общем-то, – сказал Лэйни, кладя очки рядом с компьютером, – мне кажется, что это может быть самым сильным моментом.
– Почему?
– Культуры непременно должны быть иракскими. Мужики особо на этом настаивают. Не хотят себе вкалывать ничего другого.
– Я беру вас на работу.
– Так сразу?
– Вам бы следовало еще сопоставить звонки в “Вентуру” со счетами за парковку и из этого гаража в “Беверли-центре”. Хотя эту расхожую шуточку насчет “Деток войны в Заливе” все равно было бы трудно просмотреть.
– Секунду, секунду, – прервал ее Лэйни. – Вы что, все уже знали?
– И поставили уже в эфир, на ближайшую среду. Гвоздь программы. – Она выключила компьютер, даже не позаботившись убрать с экрана разретушированный подбородок Клинта Хиллмана. – Но сейчас, Лэйни, я получила возможность посмотреть на вас в деле. Вы настоящий. Я почти уже готова поверить, что во всей этой срани насчет узловых точек что-то есть. Некоторые из ваших шагов не имели ровно никакого логического смысла, и все же я сейчас собственными глазами видела, как вы точно вышли на материал, до которого три квалифицированных исследователя докапывались месяц с лишком. У вас это заняло менее получаса.
– Не все здесь было законно, – заметил Лэйни. – Вы имеете выход на разделы “Дейтамерики”, закрытые для частных пользователей.
– А вы знаете, Лэйни, что такое подписка о неразглашении?
Ямадзаки поднял голову от ноутбука.
– Прекрасно, – кивнул он, обращаясь, похоже, к Блэкуэллу. – Да, прекрасно.
Блэкуэлл чуть сдвинул свою тушу; углеродно-волоконный каркас стула жалобно скрипнул.
– Но ведь он недолго там продержался, так ведь?
– Чуть больше шести месяцев, – уточнил Лэйни.
Шесть месяцев могут быть и очень длинным сроком, например в “Слитскане”.
Он использовал большую часть своей первой месячной зарплаты на съем микрохолостяцкой квартиры в Санта-Монике, на Бродвей-авеню. Он обзавелся рубашками, более, как ему казалось, похожими на то, что носят они, в “Слитскане”, а те, малайские, разжаловал в пижамы. Он купил дорогие солнечные очки и настрого запретил себе показываться на люди даже с одним-единственным фломастером, торчащим из нагрудного кармана.
В атмосфере “Слитскана” царила суховатая сдержанность. Лэйни быстро обнаружил, что его коллеги ограничивают внешне выказываемые эмоции весьма узким диапазоном. В полном соответствии со словами Кэти, здесь высоко ценили некий весьма специфический тип юмора, но и он практически никогда не вызывал смеха. Реакция на шутку ограничивалась вскинутыми глазами, кивком, много если тенью улыбки. Здесь ломались – а изредка и строились наново – жизни, рушились – либо переиначивались самым ирреальным, неожиданным образом – карьеры. Потому что деловой специализацией “Слитскана” было ритуальное кровопускание, и кровь, хлеставшая на экраны в его телепрограммах, была драгоценнейшего, сакрального свойства: кровь знаменитостей.
Способность Лэйни выудить ключевые данные из бессмысленных необозримых нагромождений случайной информации заслужила ему завистливое восхищение более опытных исследователей. Он стал любимчиком Кэти и был почти доволен, узнав, что про них уже ходят сплетни.
Реальных оснований для сплетен не было – не считая одного-единственного эпизода в Шерман-0укс, у нее на квартире, да и тот оказался крайне неудачным. Во всяком случае, повторять не захотелось ни ему, ни ей.
Но зато Лэйни день ото дня оттачивал, фокусировал свой талант, или уж как там это назвать. К вящей радости Кэти. Он почти сросся со своими очками и слитскановским выделенным кабелем, мгновенно переносившим его в любую точку унылых просторов “Дейтамерики”. Он шел туда, куда посылала его Кэти. Он искал – и находил – узловые точки.
А ночью, перед тем как уснуть, он начинал иногда смутно подозревать, что где-то, неизвестно где, может быть и большая система, поле с куда большими перспективами. Как знать, может быть, “Дейтамерика” как целое тоже имеет свои узловые точки, инфопровалы, спустившись в которые можно обнаружить иную разновидность истины, иной способ знать и понимать, погребенный под серыми массами информации. Но только если кто-нибудь сумеет задать нужный вопрос. Лэйни не имел ни малейшего представления, что же это должен быть за вопрос, да и существует ли он вообще, но был почти уверен, что в слитскановском SBM такого вопроса не зададут, никогда.
“Слитскан” вышел из “производства реальности” и сетевых таблоидов конца двадцатого века, однако походил на них ничуть не больше, чем некое крупное, шустрое двуногое млекопитающее на своих неуклюже ползавших по мелководью пращуров. “Слитскан” был зрелым, совершенным организмом, раскинувшим свои щупальца по всему земному шару. Доходов “Слитскана” хватало на покупку целых спутников и на строительство здания в Бербанке, где и работал Лэйни.
“Слитскан” пользовался такой популярностью, что превратился в нечто похожее на древние телевизионные сети. Он поддерживался массой дополнительных и побочных программ, созданных с единственной целью – вернуть загулявшего зрителя к святая святых, к знакомому и непременно окропленному свеженькой кровью алтарю, к “Дымящемуся Зеркалу”, как выражался один из коллег Лэйни, мексиканец по происхождению.
Работая в “Слитскане”, нельзя было не проникнуться чувством своей сопричастности истории, или, по едкому замечанию Кэти Торранс – тому, что заменило историю. Лэйни подозревал, что сам “Слитскан” может быть одной из этих больших узловых точек, которые он пытался себе представить, некоей информационной сингулярностью, открывающей путь к глубинным, немыслимым структурам.
Что же касается узловых точек поменьше, за которыми, собственно, и посылала его Кэти в дебри “Дейтамерики”, Лэйни отлавливал их и успел уже тем повлиять на результаты муниципальных выборов, на рынок фьючерсных контрактов на генные патенты, на закон об абортах в Нью-Джерси и на суматоху вокруг “Угасни в полночь” (движение, боровшееся за свободу эвтаназии, – или изуверская секта самоубийц, это уж как хотите), не говоря уж о жизнях и карьерах нескольких десятков знаменитостей самого разнообразного толка.
И не все изменения были к худшему, даже если смотреть с точки зрения невольных героев шоу. Материал Кэти Торранс, изобличавший пагубное пристрастие членов группы “Дьюкс оф Ньюк'Ем” к иракским зародышевым тканям, мгновенно сделал их следующий альбом платиновым, а заодно привел к целой серии показательных судебных процессов и публичных казней в Багдаде (ну и что такого, думал Лэйни, там и так и так жизнь хреновая).
Сам-то Лэйни никогда не был любителем “Слитскана”, что, как он подозревал, сыграло в его пользу при устройстве на работу. И не то чтобы он был противником этой программы, он просто никогда о ней особенно не задумывался, ну есть такая и есть. “Слитскан” был способом создания и подачи некоторых, не очень ему интересных новостей. “Слитскан” был местом, где ему платили зарплату.
