Андрей Быстров - Занавес молчания
– И эта теория, – спросил Шерман, – нашла экспериментальное подтверждение?
– Не сразу. Работы затруднялись тем, что в нашем распоряжении было ограниченное число эллонов, а они-то и служат уловителями криптионов. Вдобавок многие из них были сильно повреждены. И мы не могли создавать эллоны, потому что для этого необходимы технологии, ушедшие от наших на тысячи лет вперед! Но мы подтвердили теорию экспериментально, мистер Шерман, более того, мы перешли к ее практическому применению.
– К какому же?
– Криптионы несут информацию о прошлом. Это частицы информации, собственно, это и есть сама информация, которая является структурообразующим элементом Времени. Научившись расшифровывать послания криптионов, можно узнать обо всем, что происходило в прошлом, – где угодно, везде. А так как полсекунды назад – тоже прошлое, значит, и о том, что происходит фактически сейчас. Абсолютная информация...
– Означает абсолютную власть, не так ли?
– Конечно.
– Но вы пока еще не властелин мира. Вы даже планов Pay и Фолкмера не раскрыли.
– Вот тут мы подходим вплотную к нашим трудностям. Видите ли, мистер Шерман, нам неизвестно первоначальное назначение эллонов, неизвестно, каким целям они служили на космическом корабле, но едва ли тем же самым. Возможно, с их помощью энергия криптионов преобразовывалась в энергию движения корабля... Но это из области догадок. Нам приходилось идти непроторенными дорогами. Да, мы научились получать информацию из прошлого, но мы не знаем, как выделить нужное нам из ее необъятной массы. Это не Интернет, там нет поисковых систем. Мы тонем в море информации, натыкаясь на полезные крохи лишь изредка, совершенно случайно. Знать все – значит не знать ничего. Пока эта проблема не будет решена, мы никуда не продвинемся.
– Разве что напишете пару исторических романов, и критики съедят вас за погрешности, а то и за злостные искажения, – заметил Шерман с улыбкой. – Вы могли бы превратить историю в точную науку, однако этого вам не простят те, кому удобно писать ее по-своему... Но вы близки к разрешению проблемы?
– Я работаю над этим, – проговорил Довгер, устремив на Шермана сумрачный взгляд. – Иногда мне кажется, что да, а иногда – что проблема неразрешима в принципе. Вот почему так важен каждый новый реципиент, его индивидуальность...
– Ах да... Мы возвращаемся к реципиентам.
– Еще на ранней стадии экспериментов выяснилось, что посредником может быть только мозг человека. Мы стимулируем определенные участки мозга потоками криптионов, которые фокусируются эллонами, как линзой. Аналогия весьма отдаленная, но достаточная. С других участков мозга мы научились снимать информацию, расшифровывать ее в акустической и визуальной форме, сохранять, записывать. Мы получаем картины, часто не уступающие прямой видеосъемке событий! Увы, механизм явления неясен. Почему одни реципиенты отправляются в Древний Рим, другие в Чикаго двадцатых годов, третьи видят то, что вряд ли происходило на Земле, а четвертые вообще ничего не видят и не передают? Этого мы не знаем. Лишь эмпирически мы выделили наиболее подходящий психотип.
– О! – Шерман поднял палец. – Такие люди, как мы.
– Да, такие, как вы. Обладающие высоким интеллектом и независимой инициативой, активные субъекты действия, коммуникабельные, склонные к восприятию и творческому освоению нового. Но такие люди, как правило, – лидеры по натуре, занимающие определенное положение в обществе и стремящиеся выше. С какой стати им становиться добровольцами для моих экспериментов? Да и никто не согласится на эксперимент, в финале которого – гарантированное безумие. Мы могли бы наловить бомжей на вокзалах... Так мы раньше и поступали, пока не убедились в полной бессмысленности работы с подобным материалом.
– Следовательно, вы похищаете людей.
– Мы вынуждены.
– Но такие люди – не бомжи на вокзалах. Их исчезновение...
– Да, безусловно. Каждое похищение готовится со всей возможной тщательностью. Проводится подробнейшая разведка, оценка всех сопутствующих факторов. Этим занимается подразделение УНР «Стальной Крот». Чтобы иметь как можно больше сведений о вероятных кандидатурах, «Стальной Крот» внедряет агентов в интересующие нас социальные группы.
– Некоторые агенты, – сказал Шерман рассеянно, – имеют обыкновение болтать.
– У наших агентов есть основания для преданности... Мы делаем их из ничего и продвигаем наверх. Ну а если они становятся потенциально опасными...
– Понятно, – кивнул Шерман. – Но, наверное, разговор об агентах уже переходит границы нашей... подготовки?
– Это ее необходимая часть, – произнес Довгер так, что Ника сжалась от страха. «Если он нас хочет запугать, – подумала она, – он недалек от цели – по крайней мере, что касается меня...» Она взглянула на Шермана, он выглядел невозмутимым.
– Вербовка агентов, – продолжал Довгер, – это почти единственная область, где оперативно применяются результаты сканирования прошлого. Мы выбираем людей амбициозных, но неталантливых, с червоточиной. Мы подбрасываем им информацию, выловленную из наших океанов, – такую, которая помогла бы им приобрести статус. Рассчитывая на нашу помощь и в дальнейшем – а без нас они нули, – эти люди преданы нам душой и телом.
Ника неожиданно позабыла о своих страхах. Она начинала кое-что понимать и теперь слушала Довгера, боясь упустить хоть слово.
– Например, не так давно, – говорил Виктор Генрихович, – мы передали одному графоману в Санкт-Петербурге неизвестную рукопись рано умершего писателя. О том, где хранилась рукопись, мы узнали от реципиента – просто в потоке, но это мы отметили, послали туда людей и забрали книгу. Напечатав ее под своим именем, графоман получил доступ в издательские, литературные и светские круги, где мог собирать и передавать нам данные о своих новых знакомых.
– Ага! – вдруг выкрикнула Ника. Виктор Генрихович слегка вздрогнул:
– Что такое?
– Фамилия этого графомана – Радецкий? Максим Юрьевич Радецкий?
– Да, но...
– Одно из семи имен в списке!
Ника тут же пожалела, что не сдержала этого восклицания и что упомянула о Радецком... Хотя, с другой стороны, разве что-то, включая и это, может еще больше ухудшить ее положение? Нет, хуже некуда – и такой невеселый вывод раскрепостил Нику. Если хуже некуда, нет и запретных тем.
– Вы знаете о списке? – удивился Довгер. – В деятельность «Стального Крота» особо не вникал даже я. Это, гм... довольно обособленное подразделение.
– Список попал ко мне случайно...
– Да? Может быть... Но, пожалуй, позже нам придется поговорить об этом подробнее.
Вот теперь Ника радовалась своей неосторожности. «Поговорить позже» – это может означать отсрочку того, страшного... А любая отсрочка на руку Шерману. Он придумает, он сумеет...
– Там было еще шесть имен, – сказала она. – Нескольких из этих людей убили.
– Их ликвидировали, – строго поправил Довгер. – По разным причинам они стали или могли стать опасными. К примеру, Долинская, экстрасенс. В известном смысле с ней было проще всего – мы сообщали ей обо всех случаях, где она могла проявить свое ясновидение, а потом устраивали так, что к ней обращались нужные люди. Она была очень полезным агентом, проникла во многие сферы... Человеку трезвомыслящему трудно вообразить, как далеко и широко расползлось мракобесие... Но она изначально была обречена, мы не могли использовать ее долго. Экстрасенс, чей дар подтверждается, слишком привлекает внимание.
– А другие?
– С другими было сложнее. Ведь имеющиеся у нас результаты сканирования должны были совпадать с интересами взятых на заметку людей. Такие совпадения нечасты... Но вот искусствовед Растригин с нашей помощью обнаружил рукописи Мусоргского, астрофизик Губарев сделал открытие, Щербаков захватил телекомпанию, Незванов – кресло в думе... И так далее.
– За что их приговорили?
– Как грубо, – поморщился Довгер. – Ваша лексика... Ну, пусть будет так. Одних за пьяную болтливость, других за склонность к хвастовству, третьих за любопытство. Мы стремимся устранять не столько реальные, сколько потенциальные угрозы на основе психологического и ситуационного анализа. Не забывайте, это люди с червоточиной! Знали они очень мало, но могли натолкнуть других на нежелательные размышления.
– Несмотря на их собачью преданность?
– А каких качеств она добавляет, кроме самой себя? Мы надували эти мыльные пузыри, и они закономерно лопались в свое время.
– Ни один из них не стал реципиентом?
– Нет. Как они могли стать? Для этого подходят лишь...
– Настоящие люди?
– Да, настоящие люди, – согласился Довгер.
Перед глазами Ники закачались какие-то отвратительные, тошнотворные зеленые тени. Комок подступил к горлу. Она готова была не то расплакаться, не то свалиться в обморок. Взгляд ее остановился на хрустальной пепельнице. Тяжелая... Попасть точно в висок – «и дух вон из жабы», как написано где-то у Алексея Толстого.
