Андрей Быстров - Занавес молчания
Его прервал телефонный звонок. Профессор снял трубку, но Шерман глазами указал на устройство громкой связи. После секундного замешательства профессор включил его.
– Довгер у телефона.
– Виктор Генрихович, – послышалось из динамика, – срочный вызов по первой линии.
– Иду. – Профессор вернул трубку на аппарат и щелкнул тумблером.
– Что за первая линия? – спросил Шерман.
– Санкт-Петербург. Немногие имеют право пользоваться первой линией, да кроме них и техников, никто и не знает о ее существовании.
– А нельзя ли переключить разговор сюда?
– Нет, мне придется подняться в комнату специальной связи. По первой линии ведутся порой беседы, не предназначенные для посторонних ушей, и мы вынуждены заботиться о секретности.
– Мы пойдем с вами, – заявила Ника. Шерман метнул в ее сторону суровый взгляд, но кивком подтвердил ее требование.
– Это невозможно. Вас туда просто не пустят. Никого не пустят, кроме меня.
– Даже по вашему приказу? – осведомился Шерман.
– По моему приказу, конечно, пустят... Но вы здесь и так на особом положении. А если вы будете сопровождать меня везде вплоть до туалета, да я еще начну отменять ради вас установленные порядки...
– Вы тут главный, – сказала Ника.
– Да, но я тут не один. И вам, и мне невыгодно привлекать внимание к вашей миссии. Это может выйти боком... Да и в чем, собственно, дело? Вызов по первой линии – не ахти какое из ряда вон событие.
– Ладно. – Шерман махнул рукой. – Вернетесь и расскажете.
– Может быть, – холодно произнес Довгер, – вам стоит ввести утренние аудиенции, на которых я буду докладывать вам о каждом своем шаге?
– Может быть. Это смотря какие шаги...
Уничтожающе взглянув на Шермана, Довгер вышел.
– Зря ты не настоял, – проговорила Ника. – Мало ли что...
– Да ведь он в принципе прав. Нам неплохо бы сидеть тут потише, пока я не сделаю то, ради чего мы сюда приехали...
– А кстати, из-за чего мы сюда приехали? – Ника прищурилась, закуривая новую сигарету.
Шерман отодвинул лежавший перед ним чертеж:
– Послушай...
– Что «послушай»? Не пора ли тебе быть более откровенным со мной? Я просила тебя рассказать о проекте «Мельница», просила рассказать о цели нашей поездки и что получила?
– Просто я еще не решил...
– Ну да? В постели ты был намного решительнее.
– Во-первых, все сказанное в этом кабинете наверняка записывается на пленку...
– Не думаю, раз Довгер так с нами говорил. Если записывается, то самим Довгером или теми его людьми, кто в курсе. И что такого неизвестного им о проекте «Мельница» ты мог бы мне сообщить?
– Ничего, но... Чем меньше разговоров...
– Здесь? Ну пусть... А раньше? Как надоели эти тайны мадридского двора, в которых ни для кого, кроме меня, нет никаких тайн!
– Я беспокоюсь только о тебе. Есть вещи, которые...
– Которые не надо знать легкомысленным, болтливым девчонкам?
– Перестань. Вещи, которые лучше бы никому на Земле не знать...
«Кроме тебя, великого и неповторимого», – собиралась уже съязвить Ника, но эти слова так и не были произнесены. Они остались несказанными, потому что Нику поразила искренняя, глубинная боль, прозвучавшая в голосе Шермана.
8
Диана вытащила видеокассету из плеера так брезгливо, будто держала дохлую крысу, и с отвращением швырнула на стол.
– Какая тоска, – по-немецки пожаловалась она Фолкмеру. – От этой подводной жизни я лишусь рассудка.
– Вам ли плакать? – невесело усмехнулся тот. – Вам доставляют все, что вы заказываете: кассеты, диски, книги, журналы, деликатесы, шампанское... А вскоре вас ждет свобода.
К наружной стене комнаты или каюты, где перебрасывались репликами Диана и Фолкмер, был притиснут узенький диванчик, не шире спальной полки в вагоне поезда дальнего следования. Присев на его край, Диана втолкнула в плеер новую кассету. Под романтические рулады саксофона Кении Джи на экране сменялись восхитительные ландшафты видового фильма «Наша планета Земля».
– Скажите мне, Йохан, – задумчиво произнесла Диана, глядя на проплывающие кадры горных вершин, – вот сейчас, когда все ваши планы рухнули...
– Вы уверены, что они рухнули? – живо отреагировал Фолкмер.
– Ну, ведь этот загадочный англичанин...
– А почему вы решили, что он англичанин?
– Он назвался Джоном Шерманом. Англичанин или американец, но я стою за англичанина. В его внешности, манере держаться есть что-то такое... лондонское.
– Лондонское! – повторил Фолкмер так, словно услышал о Лондоне впервые в жизни. – Англичанин, который владеет немецким лучше меня, а русским, подозреваю, не хуже вас...
– Вы находите что-то необычное в знании нескольких языков?
– Да нет, но... Вы видели, как он отобрал у меня пистолет? Я во многих переделках бывал, приходилось и подраться, и пострелять. Выигрывал и проигрывал, но такого не помню. Ничего похожего. У этого парня буквально сверхъестественная реакция.
– Вы думаете, Йохан, – улыбнулась Диана, – что в лице Джона Шермана мы столкнулись со сверхъестественной силой?
– Не знаю, что и думать, – признался Фолкмер. – Этот Джон Шерман, или Комлев, или как там его зовут... Может быть, он и англичанин, но я бы не удивился, узнав, что он прибыл из Атлантиды или мистического королевства Шангри-Ла.
– Йохан, вы допускаете типичную ошибку перспективы, и она вызвана вашим ущемленным самолюбием. Когда вы терпите поражение, вам лестно наделить противника демоническими свойствами. Не так обидно, не обычный же человек вас переиграл...
– Это вы ошибаетесь, – возразил Фолкмер, озираясь в поисках сигарет. – Вы забыли, что тот парень в Штернбурге тоже сумел выхватить у меня оружие, и тем не менее никаких демонических свойств я ему не приписываю. Ситуация была такова, что я попросту зевнул. Что же тут постыдного? Никто не совершенен. Но уж с этим Шерманом я не зевал, не сомневайтесь. Да еще как не зевал... А он даже с интонации не сбился!
Диана потянулась, как кошка:
– Довольно... У меня нет желания говорить о Джоне Шермане, кем бы он ни был, я совсем о другом собиралась вас спросить.
– О чем же?
– Чего хочется сейчас вам самому, Йохан? Помимо ваших планов, рухнувших или нет, помимо любой целеустремленности, помимо всех добровольных и навязанных ролей – вам самому, человеку Йохану Фолкмеру?
Озадаченный Фолкмер уставился на огонек своей зажигалки.
– Кажется, – пробормотал он, прикуривая, – я не вполне понимаю...
– Нет, вы понимаете. Но вы боитесь ответить, боитесь раскрыться передо мной. Почему? Вскоре мы расстанемся и никогда уже не увидимся больше. Или вы тут намекали на возможность вторично меня похитить?
Она рассмеялась, а Фолкмер только буркнул:
– Когда?
– Когда ставили под сомнение крах ваших замыслов.
– Черт, что за ерунда... Ничего конкретного я не имел в виду. Просто как это бывает... Сегодня король, завтра нищий, послезавтра снова король.
– И опять нищий, да? Все правильно, Йохан, такой подход к жизни в вашем характере. Вы – авантюрист. Вам бы родиться в восемнадцатом веке... Но ничего, вы и в нашем веке не теряетесь. Ваши операции великолепны... Я аплодировала бы вам, не коснись они меня так близко.
– Зачем вы мне все это говорите?
– Затем, что вы притягиваете меня. Глупо, смешно, но эта сила выше меня самой. И нам предстоит расстаться... Необыкновенно начавшись, это приключение должно и необыкновенно закончиться. У нас еще есть шампанское...
Словно ей стало жарко, она расстегнула верхнюю пуговицу. Фолкмер, колеблясь, медленно произнес:
– К чему это, Диана? Зачем усложнять...
– Я упрощаю! – Вторая пуговица была расстегнута. – Достаньте шампанское.
– Только для вас. Вам известно, что здесь, на станции, я не пью спиртного.
– Сегодня вы выпьете. Я прошу, я требую – вы выпьете со мной! Один бокал...
Последние слова прозвучали умоляюще, а с победой над третьей пуговицей перед Фолкмером в наиболее волнующем ракурсе предстала безупречная грудь Дианы – он мог видеть края коричневых кружочков около сосков. Тут не устоял бы и железный человек, а Фолкмер не был железным. Он достал бутылку шампанского, откупорил и наполнил два бокала. Соприкоснувшись, бокалы не зазвенели, полные тяжелой золотой влаги.
– За эту минуту! – провозгласила Диана. – За то, что в эту минуту мы здесь, за наш порыв и за эту прекрасную музыку... Но убавьте, пожалуйста, громкость. Я хочу, чтобы решительно все идеально подходило к моему настроению.
– Извольте. – Фолкмер поставил бокал на круглый столик, не отпив ни глотка. – Подождите, да где же пульт... Тут громкость только с пульта регулируется...
– Куда-то я его засунула. – В голосе Дианы появились интонации капризной принцессы. – Найдите, ухаживайте за мной!
Поиски пульта не затянулись, но, когда Фолкмер приглушил звук и снова повернулся к Диане, она уже была обнажена до пояса. Ослепительно улыбаясь, она поднесла бокал к губам.
