Эрик Рассел - Ближайший родственник
Второй голос:
– К чему майору жечь голодный скот?
Следующие – десять минут собеседники вели язвительный спор о зеленых котах и голодных скотах, не забывая упоминать несчастного Сморкуна, его пудинг, гуси и свечи. Лиминг вспотел от напряжения, пытаясь проследить аргументы и контраргументы обеих сторон. Наконец в голове у него что-то щелкнуло и, настроив свой передатчик на нужную волну, он заорал:
– Кретины! Не пора ли вам разобраться с этими котами и скотами?
Наступила мертвая тишина, затем первый голос нерешительно проскрипел:
– Гнорф, пару свеч и пудинг в печь?
– Ни в коем случае! – крикнул Лиминг, не давая бедному Гнорфу возможности похвастать своими талантами по части запекания свечей в пудинги. Последовала новая пауза, после которой Гнорф обиженно предложил, не адресуясь ни к кому конкретно:
– Вмазать пудинг тебе в рот?
– Слопай свечку, идиот! – рявкнул Лиминг. Он веселился напропалую.
Первый собеседник прокомментировал:
– Слишком толстая.
– Могу себе представить, – согласился Лиминг.
– Шпиц шприц? – внезапно вопросил Гнорф с интонацией, явно означавшей: «Кто там?»
– Майор Сморкун, – отрекомендовался Лиминг. По каким-то таинственным причинам, эта информация вызвала продолжительные дебаты. Собеседники подробно обсудили прошлое бедняги Сморкуна, затем коснулись его будущих перспектив, но постепенно разговор опять вернулся и зеленым котам и голодным скотам.
В определенные моменты спор горячо разгорался вокруг таких насущных проблем, как намерение Сморкуна запечь в пудинге дюжину свеч. В конце концов, они достигли в этом вопросе взаимного согласия и перешли к анализу способов бить баклуши. Первый утверждал, что это лучше делать днем, второй настаивал на понедельнике.
– Боже мой, – выдохнул в микрофон Лиминг.
Должно быть, эти звуки напомнили спорящим что-то близкое, поскольку они внезапно оборвали свой диспут и Гнорф опять поинтересовался:
– Шпиц шприц?
– Пошел-ка ты, лопух, – опять развеселился Лиминг.
– Кто опух? Я опух, энк? – судя по интонации, Гнорф был не на шутку взволнован.
– Ага, – подтвердил Лиминг. – Энк!
Очевидно, это переполнило чашу терпения неведомых собеседников, поскольку их голоса пропали, а с ними исчез даже треск и гул радиопомех. Похоже, Лиминг, сам того не подозревая, умудрился ляпнуть нечто исключительно непристойное.
Вскоре приемник снова ожил, и теперь уже другой гортанный голос запросил на скверном, но беглом космоарго:
– Чья коабл? Чья коабл?
Лиминг не ответил. После долгой паузы голос повторил:
– Чья коабл?
Лиминг не отзывался. Запрос был не закодирован; значит, враг считал, что поблизости не может находиться чужое судно. Караван продолжал безмятежно продвигаться вперед, не меняя курса и не выказывая видимых признаков тревоги. Очевидно, у них отсутствовали мощные локаторы и они просто не могли обнаружить Лиминга. Запрос «Чей корабль» был сделан, скорее всего, наобум, для проверки – перед тем, как начинать поиски шутника среди своей компании.
Получив точные данные о курсе противника, Лиминг пулей промчался мимо и в расчетное время приблизился к тринадцатой планете. Он исследовал ее, отправил информацию домой и принялся за поиски следующей. Это не заняло много времени: очередной обитаемый мир находился в соседней солнечной системе.
Шло время. Лиминг прозондировал обширный участок пространства, принадлежащий Сообществу. Разделавшись с пятнадцатью планетами, он испытал искушение вернуться на базу для отдыха и техосмотра. Этот полет уже сидел у него в печенках. Он мечтал ощутить ароматы Земли, вдохнуть свежий воздух и вкусить радости общения с остальным человечеством. Но корабль находился в отличном состоянии, да и топлива ушло всего пятнадцать процентов. К тому же Лиминга подогревала мысль о возможном продвижении по службе: чем тщательней он выполнит работу, тем больший триумф ожидает его по возвращении. Эти веские соображения заставили его продолжать полет.
Он исследовал в общей сложности семьдесят две планеты, пока не достиг заранее запланированной точки глубоко во вражеском тылу. Отсюда он должен был отправить закодированное сообщение в сторону Ригеля, окруженного аванпостами союзников.
С интервалом в два часа Лиминг передавал единственное кодовое слово «гжи!» – «Готов продолжать. Жду инструкции». На это он мог получить один из двух кратких ответов – или «ворс», то есть «Информации достаточно. Возвращайтесь немедленно», или «жми», значившее «Нам требуются дополнительные данные. Продолжайте разведку».
Но вместо этого он принял отрывистый звуковой всплеск – сжатую серию чисел. Они так быстро сменяли друг друга, что разобрать их на слух он не смог. Лиминг записал сигналы и затем воспроизвел их на медленной скорости. Потом заглянул в шифровальную книгу и с ее помощью прочел: «47926. Пилот-разведчик произведен в звание лейтенанта. Действительно со дня получения».
Лиминг долго глазел на радиограмму, перед тем как снова передать «гжи! гжи!». К своему изумлению, в ответ он услышал «пст!». Он повторил попытку и опять получил «пст!». Это двусмысленное междометие повергло его в недоумение. Тщательно обдумав ситуацию, Лиминг пришел к выводу, что столкнулся с происками некоей радиостанции Сообщества, включившейся в игру с целью его запугать. Теоретически противник вряд ли мог сделать это: ведь Лиминг использовал гораздо более высокие частоты, чем диапазон, который предпочитали латиане. К тому же и его сигналы, и ответные были закодированы. Тем не менее, кто-то это сделал.
Своим далеким слушателям в окрестностях Ригеля он сообщил интересные подробности о физиологических отправлениях майора Сморкуна; умявшего в один присест пудинг со свечами: пусть-ка попробуют разобрать, что и чему. Пусть эти тупицы усвоят, что отныне имеют дело не с простым пилотом-разведчиком, а с настоящим лейтенантом. Если же это известие перехватит неприятель, то он, пожалуй, временно прекратит военные действия, чтобы раз и навсегда окончательно разобраться с фокусами таинственного Сморкуна.
Заключив, что домой его не зовут, Лиминг продолжал полет. И лишь четыре дня спустя, листая от скуки шифровальную книгу, он по случайности наткнулся на слово «пст!», означавшее «На ваше усмотрение».
Он решил, что было бы очень неплохо вернуться домой, имея на счету семьдесят две обнаруженные и обследованные планеты, но если их будет круглое число, а именно – сто, то результаты наверняка покажутся более впечатляющими. Тогда его произведут, по меньшей мере, в космические адмиралы; значит, он сможет приказать полковнику Фармеру постричься, а коммодору Крутту – надраить пуговицы. Он будет расхаживать повсюду, бряцая медалями: рядовые и кадеты станут почитать его как святого, а тыловые крысы за глаза начнут называть свиньей.
Эта картина выглядела так соблазнительно, что Лиминг тут же настроился на вожделенный результат – сто планет, и ни одной меньше! Словно для того, чтобы дать ему возможность поскорее искупаться в лучах славы, в следующей солнечной системе обнаружилось сразу четыре вражеских мира, что увеличило счет до семидесяти шести. Вскоре Лиминг довел его до восьмидесяти. Затем до восьмидесяти одного.
Первые признаки надвигавшейся катастрофы обнаружились, когда он приближался к восемьдесят второй планете.
ГЛАВА 3
На экранах его радаров светились две точки. Они были крупными, но определить, военные это корабли или торговые транспорты, не представлялось возможным. Суда шли в кильватерном строю и явно направлялись в те места, где он еще не был.
Применив свою безотказную тактику, Лиминг некоторое время просто следовал за ними, чтобы выяснить, к какой звезде они держат путь, а затем рванул вперед. Он настолько обогнал эти корабли, что их отметки уже пропали с экранов, как вдруг одна из дюз выплюнула свою внутреннюю обшивку миль на сорок назад. Он понял это, когда на панели управления зазвенел сигнал тревоги, стрелка указателя мощности смахнула влево на полшкалы, а стрелка соответствующего термометра поползла к красной отметке, обозначающей точку плавления.
Лиминг спешно отключил подачу топлива к вышедшему из строя двигателю. Давление в нем тут же упало до нуля; температура поднялась на несколько градусов, затем начала медленно падать.
В хвостовой части корабля размещались двадцать огромных цилиндрических двигателей, окаймленных восемью рулевыми, сравнительно небольшого диаметра. Отказ одного двигателя еще не был катастрофой. Это означало лишь пятипроцентное снижение мощности – и соответствующую потерю функциональной эффективности корабля. На Земле ему говорили, что можно пожертвовать даже восемью двигателями – в случае, если они расположены симметрично: тогда его скорость и маневренность снизятся до уровня латианских эсминцев.
