Евгений Гуляковский - Долгий восход на Энне
– Это же девятьсот гигаватт на каждый канал! Это невозможно даже теоретически!
– Значит, нужна другая теория и другие линии. Вы что, не понимаете, что «Орфей» будет висеть на этих линиях как на канатах? Стоит отказать одной из них, и кораблю уже не справиться с гравитацией Черной. Одним словом, нужна тройная надежность.
Торсон поднялся, давая понять, что на сегодня с него довольно.
– Все остальные вопросы на ваше усмотрение. В конце концов, для чего-то существует штаб экспедиции? А за надежность энерголиний отвечать будет лично Ланов. Я потом проверю.
– Линии – это не мое дело. На мне и так все хозяйство экспедиции!
Торсон несколько секунд в упор смотрел на своего щеголеватого заместителя, с трудом сдерживая гнев. Его морщинистая, словно продубленная, шея покраснела, но, когда он заговорил, ни в движении, ни в интонации голоса ничего не изменилось, разве что голос стал грубее и как-то шершавей.
– А проверять ваши ведомости по два раза – это, по-вашему, мое дело? И давайте сразу договоримся. Для тех, кто полетит к Черной, такого слова не существует. Каждому из вас я могу поручить любое дело и хочу быть уверен, что оно будет выполнено добросовестно. Сейчас еще не поздно отказаться, желающих, как вы понимаете, достаточно.
Он вышел не попрощавшись. Дурное настроение кралось за ним по пятам с самого утра, то и дело заставляя говорить людям резкие, порой незаслуженно обидные слова.
Он не взял кара и пошел пешком. Он шел мимо каменных домиков по широкой площади центрального проспекта. Под кратером геологи обнаружили гигантские пустоты, и, когда строили базу, места не экономили. Большинство окон в домах закрывали непрозрачные экраны, и хотя сквозь щели кое-где пробивался свет, ему казалось, что дома ослепли. Часы на табло показывали четыре часа утра по земному времени… Вторая смена еще не заступила, но люди, наверное, уже пьют кофе. Ему казалось, что он ощущает в воздухе легкий пряный аромат, Торсон подумал, что свои маленькие привычки, делающие жизнь такой уютной, человек унесет с собой на любые звезды.
Огромное квадратное здание Луна-парка было ярко освещено, оттуда слышался смех, музыка, ему захотелось войти, но он поборол искушение, понимая, что своим появлением помешает веселью собравшейся там молодежи. На улице почти никого не было в этот срединный между двумя сменами час, и Торсон шел не торопясь, с удовольствием вдыхая прохладный стерильный воздух, чуть пахнувший резиной и пластиком регенераторов. Постепенно улица становилась уже, дома стали попадаться реже, а искусственный небосвод с голубым шаром Земли наклонился и стал как будто ниже. Уже виделся конец проспекта – глухая стена из серого базальта словно отсекла живое тело города, расколола и погасила небосвод за собой. Где-то здесь должен был быть лифт. Только сейчас Торсон почувствовал, как ему не хватает широкого, ничем не ограниченного простора, без этого экрана над головой. Рука сама собой нащупала в кармане его личный универсальный ключ, открывавший на базе любую дверь. Шахта этого лифта соединяла нижние этажи базы с диспетчерской старого, законсервированного ныне космодрома. Вот уже третий год космодром бездействовал. Его оборудование и навигационные приборы безнадежно устарели, а вся управляющая аппаратура нуждалась в модернизации. Базе пока хватало двух запасных площадок. Все резервы были отданы его экспедиции, у администрации не хватало рабочих рук для космодрома. Сейчас это его устраивало. Торсон не нуждался в обществе дежурных диспетчеров. Хотелось побыть совершенно одному.
К его удивлению, специальный ключ не понадобился – кабина лифта, связывавшего город с диспетчерской, оказалась открытой. «Разгильдяи», – подумал Торсон. И еще он подумал, что люди все никак не могут поверить в серьезность этой войны, в реальность противника. В необходимость быть собранней, осторожней. «Наша беспечность нам дорого обойдется. Надо спросить Логнева, почему не выставлены посты у всех наружных выходов. Впрочем, в рубке нет шлюзов, и вряд ли кому-нибудь удастся проломить снаружи ее ситаловую прозрачную оболочку…» Маленькая кабинка неохотно, со скрипом понесла его вверх.
Когда Торсон вошел в рубку, в глаза ему ударил голубой свет Земли, слишком яркий для него после сумрачной кабины лифта. Несколько секунд он почти ничего не видел, кроме горного кольца, такого же яркого, как и вся остальная лунная поверхность, не попавшая в тень. Совершенно непроницаемые куски черной тьмы, заменявшей на Луне тени, выхватывали из горного хребта отдельные скалы и прятали их под своим покрывалом.
В рубке было сумрачно и тихо. Едва слышно щелкал какой-то дежурный прибор, да желтый огонек светился на правом пульте. Постепенно из полумрака выступили контуры предметов. Торсон, все еще ощупью, нашел кресло.
Прошло, наверное, несколько секунд, прежде чем он понял, что в соседнем кресле слева от него кто-то есть. Рука механически метнулась к пульту в поисках знакомых переключателей корабельного освещения, которых здесь не было. Прежде чем он успел что-либо предпринять, глаза окончательно освоились с полумраком, и он разглядел наконец своего соседа. Это была спящая женщина… Он не видел ее лица, но слышал ровное дыхание, видел волосы, широкой волной раскинувшиеся по пульту. Она спала, уткнувшись лицом в сгиб локтя.
– Что вы здесь делаете? – непроизвольно спросил Торсон.
Она проснулась сразу, мгновенно, как просыпаются люди, ждущие неведомой опасности. Резким движением откинула назад волосы, и ее голос прозвучал в пустом помещении рубки звонко и отчетливо, словно она и не спала вовсе секунду назад:
– Я жду здесь одного человека, а вы кто?
– Какого человека? – еще более сурово спросил Торсон, досадуя на себя, что прервал ее сон, и в то же время не будучи в силах смириться с явным нарушением устава. В диспетчерской рубке не имел права находиться ни один посторонний человек. В конце концов, это же не зал свиданий.
– Капитана Торсона.
– Я Торсон.
Она недоверчиво хмыкнула, потом протянула руку и щелкнула на своем пульте каким-то выключателем. Боковая потолочная панель осветилась, и теперь, наконец, они смогли рассмотреть друг друга. Это была совершенно незнакомая ему женщина с излишне суровым, но все же красивым лицом. Ей было, наверное, около тридцати. Она сразу же узнала его, потому что вся сникла и явно растерялась.
– Простите… Мне сказали, что вы здесь бываете, что это единственный способ встретиться с вами, в общем-то я не очень поверила, тем не менее я дежурю здесь третьи сутки. У меня не осталось иного выхода.
– Почему бы не прийти ко мне обычным путем, как это делают все, кому я нужен? – проворчал Торсон.
– А вы как-нибудь попробуйте записаться к себе на прием под чужой фамилией, тогда узнаете, как это просто.
– Не пускают?
Наконец-то он улыбнулся. Женщина вздохнула.
– Не то слово. Наверное, в прошлом легче было получить аудиенцию у какого-нибудь короля.
– Что делать. Слишком много людей хотели бы меня видеть, и чаще всего по пустякам. У меня не хватает на всех времени. Зато у меня есть заместители. Целая куча заместителей!
– Я не могла обратиться к заместителям, мне нужны были вы.
– Хорошо, слушаю вас.
– В двух словах: мне нужно попасть в вашу экспедицию. – Она явно волновалась, говорила сбивчиво, отрывисто. – Очень нужно. Необходимо.
– Я вам верю, – неожиданно мягко сказал Торсон. – Иначе бы вы не сидели здесь трое суток. Но все же не волнуйтесь и постарайтесь яснее изложить причины.
– Вы меня совсем не помните? Впрочем, конечно, нет… Десять лет назад экспедиция к Гидре, эвакуация остатков Земной колонии, я была в числе колонистов, которых эвакуировал ваш корабль. Еще раньше вас на Гидре побывал Ротанов… Так вот, Ротанов…
– Какая у вас специальность?
– Я космобиолог. У меня есть опыт лечения людей после контакта с антипространством… Я была в числе колонистов на Дзете.
– Вы обращались в комиссию?
– Да.
– Отказ?
– Не знаю точной причины, но, очевидно, не все в порядке со здоровьем, после Гидры это не удивительно. – Он долго молчал, и Анна растерянно спросила: – Вам нужны еще какие-нибудь данные?
– Нет, того, что вы сказали, достаточно. – Торсон не знал, что ей ответить. Он не мог просто так подарить этой женщине одно из своих резервных мест и лишиться в результате какого-то нужного специалиста. Кроме того, ему не хотелось создавать прецедент отмены решения комиссии. Если бы она обратилась к нему раньше, до того, как получила официальный отказ, вопрос решался бы проще. С другой стороны, он понимал, что не юношеская погоня за романтикой и не пустой каприз привели ее к нему. Здесь что-то серьезное. Что-то очень серьезное. Ротанов, Ротанов… Ну а допустим, летел бы не я, а Ротанов, взял бы он ее с собой?
– Почему вы не хотите ждать на Земле, как ждут все?
– Потому что я слишком долго ждала как все, много лет, потому что экспедиция вообще может не вернуться обратно. Но и в этом случае я должна знать, что там… Потому что, кроме этого последнего шанса увидеть его, у меня ничего больше не осталось, даже надежды…
