Алексей Калугин - Всё под контролем
– И я почти поверил ему, – разочарованно добавил Малявин.
Глава 15
Малявин поставил картину на мольберт и, сложив руки на груди, выжидающе посмотрел на Марина.
Заключенный сидел на невидимом, скорее всего, вовсе несуществующем кресле, перекинув руки через подлокотники, и, закинув ногу на ногу, мерно покачивал висящим на кончиках пальцев стопы шлепанцем. На лице его можно было прочесть выражение сожаления, но отнюдь не раскаяния.
– Мы пока еще не возбуждали против вас уголовного дела, Марин, – сказал, присев на краешек пустоты, Фрост. – Однако лично я сильно сомневаюсь в том, что вы сможете дать нам вразумительные объяснения по данному вопросу, – инспектор указал рукой на стоящий на мольберте портрет Марина кисти Ван Гога. – Налицо не только факт контрабанды из прошлого, но и необратимое вмешательство в исторический процесс.
– Обвинение? – Марин презрительно усмехнулся. – А, собственно, какое обвинение вы собираетесь против меня выдвинуть? Вы надеетесь доказать, что, отбывая заключение в зоне безвременья, я каким-то образом оказался причастен к новому правонарушению?
– Именно так, – медленно наклонил голову Малявин. – Вы причастны к афере с картинами Ван Гога, о которой мы с вами вчера говорили.
– Не смешите меня, инспектор, – Марин откинулся на спинку невидимого кресла. – Вы никогда не сумеете это доказать.
– Разве это не доказательство? – указал на картину Малявин. – Портрет работы Ван Гога находился под вашей абстракционистской мазней.
Марин сделал вид, что обиделся.
– Если мои работы вам не понравились, это вовсе не повод, чтобы называть их мазней, – буркнул он.
– Речь сейчас идет не о ваших работах, а о картинах Ван Гога, – напомнил Фрост.
– Это? – Марин кончиками пальцев указал на стоявший на мольберте портрет. – Такой работы нет ни в одном из каталогов Ван Гога, и вам не удастся убедить жюри присяжных в том, что это подлинник. А я буду стоять на том, что мне просто попался холст, который прежде уже был в работе.
– Но вы-то сами согласны с тем, что перед нами работа Ван Гога? – спросил Фрост.
– Свое мнение я оставлю при себе, – ответил Марин. – Я имею право не отвечать на ваши вопросы.
– Но это же ваш портрет, Марин!
– Серьезно? – вглядываясь в картину, Марин подался вперед. – Да, – кивнул он через некоторое время, – отдаленное сходство действительно присутствует.
– Каким образом Ван Гог смог написать ваш портрет?
– Перед нами, скорее всего, подделка, – недовольно поморщился Марин. – Вам не хуже, чем мне, известен принцип сопряженности витков временной спирали...
– Именно поэтому мы и хотим выяснить, каким образом вам удалось встретиться с Ван Гогом, – перебил его Фрост.
– Я отказываюсь вас понимать, – удрученно покачал головой Марин.
– Хорошо, поговорим иначе, – Фрост обошел Марина и заглянул ему в лицо с другой стороны. – Сколько вам еще осталось сидеть?
– Четыре с половиной месяца, – ответил Марин и с удивлением посмотрел на инспектора. – А разве вам это неизвестно?
Фрост пропустил вопрос Марина мимо ушей.
– Что вы скажете, если мы предложим вам выйти на свободу через неделю?
– Буду весьма вам за это признателен, – не поднимаясь со своего места, Марин учтиво поклонился.
– Но в этом случае и вы должны будете нам помочь.
– Все, что в моих силах, господин инспектор, – Марин приложил руки к груди.
– Отлично, – Фрост снова обошел вокруг Марина и сел напротив него. – Если вы объясните нам, каким образом попали в наше время ранее неизвестные работы Ван Гога, включая эту, – инспектор указал на портрет, – то мы сможем оформить это как помощь следствию. И, поскольку вы уже отбыли две трети своего срока, мы подадим ходатайство о вашем досрочном условном освобождении.
– И я выйду на свободу только для того, чтобы предстать перед судом по обвинению в контрабанде картин Ван Гога, – усмехнувшись, добавил Марин. – Вы принимаете меня за идиота, господин инспектор? Срок, который мне светит за Ван Гога, будет в несколько раз длиннее того, что я отбываю сейчас.
– Так или иначе, Марин, новый срок вам мотать придется, – постучав пальцами по картине, заверил его Малявин.
– Ошибаетесь, господин инспектор, – рассмеялся в лицо Малявину Марин. – Без моего признания вы ничего не сможете доказать. В противном случае, вы бы не пришли ко мне?
– Я бы на вашем месте не был столь самоуверенным, Марин, – с укоризной покачал головой Фрост. – Доказать вашу вину будет действительно непросто. Но вам так же должно быть известно, что дела, связанные с необратимым вмешательством в исторический процесс, никогда не сдаются в архив незавершенными. Сколько бы времени ни заняло следствие, виновный будет наказан.
– Ну а если никакого вмешательства в исторический процесс не было? – подавшись вперед, негромко спросил Марин.
– Увы, – покачав головой, Фрост в который уже раз указал на портрет Марина. – Ваш портрет, написанный Ван Гогом, является несомненным доказательством того, что факт вмешательства имел место.
– Скажите мне, господин инспектор, какое именно действие закон определяет как контрабанду? – задал вопрос Марин.
– Вы имеете в виду контрабанду во времени? – уточнил Фрост.
– Именно, – подтвердил Марин.
– Контрабандой считается доставка какого-либо предмета, принадлежащего определенному времени, в иной временной период, – процитировал строку из свода законов Фрост. – То есть с одного сопряженного витка временной спирали на другой, вне зависимости от того, куда он был перемещен, в прошлое или в будущее.
– Ну а если предмет никогда, ни единой секунды не принадлежал ни одному из времен, можно ли квалифицировать как контрабанду его доставку в наше время?
Инспекторы непонимающе переглянулись.
– Что вы имеете в виду? – осторожно спросил Малявин.
– Ответьте, пожалуйста, на мой вопрос, господин инспектор, – вежливо попросил Марин. – А после этого я дам вам все необходимые разъяснения.
– Насколько мне известно, подобных прецедентов пока еще не было, – ответил Малявин.
– Я думаю, что доставку в наше время некоего гипотетического предмета, никогда не принадлежавшего ни одному из времен, можно квалифицировать двояко: либо как контрабанду, либо как находку, – Фрост сделал паузу и, многозначительно посмотрев на Марина, добавил:
– В зависимости от конкретных обстоятельств.
– Ну а если окажется, что этот портрет, – Марин кивнул в сторону стоявшей на мольберте картины, – никогда, ни единой секунды не находился в XIX веке, мы сможем квалифицировать мой случай именно как находку?
– Что вы хотите этим сказать? Что Ван Гог написал ваш портрет, находясь в нашем времени?
Малявин чувствовал, что Марин готовит им какой-то подвох, но при этом никак не мог понять, в чем именно этот подвох заключается. И это нервировало инспектора.
– Нет, – покачал головой Марин. – Он вообще не писал его, ни в одном из времен. Так же, как и другие семь картин.
– Давайте-ка поконкретнее и с самого начала, – Фрост достал из кармана диктофон и, включив запись, оставил его висящим в пустоте.
– Э, нет, – протестующе взмахнул рукой Марин. – Давайте еще раз уточним: если я все расскажу вам о картинах Ван Гога и при этом докажу, что я получил их, не покидая своего времени, вы гарантируете, что против меня не будет выдвинуто обвинение?
– Да, – уверенно кивнул Фрост.
– А как насчет досрочного освобождения? – прищурился Марин.
– Считайте, что мы уже обо всем договорились, – заверил его инспектор.
– Отлично. – Марин поудобнее устроился в пустоте и начал рассказ.
Глава 16
Это случилось на третьем месяце моего заключения. Я сидел в кресле и читал книгу. Как сейчас помню, это был роман Дика "Сканирование втемную". Я уже привык к тому, что вокруг ничего не происходит, и поэтому не сразу обратил внимание на то, что взгляд мой, скользя время от времени над верхним краем раскрытой книги, фиксирует какое-то движение. Я положил книгу на колени и посмотрел на то, что привлекло мое внимание. Это был человек, движущийся в мою сторону. Он находился еще далеко, и фигура его казалась не больше мизинца.
Уже то, что человек, находясь на значительном удалении, медленно приближался ко мне, было в высшей степени удивительно. В зоне безвременья не существует расстояний. Все находится рядом, в одном месте. Даже дверь камеры перехода не приближается издали, а мгновенно возникает в пустоте. И тем не менее человек двигался в абсолютной пустоте безвременья, медленно приближаясь ко мне.
Когда он подошел достаточно близко, чтобы я смог как следует его рассмотреть, я увидел, что он очень стар. По крайней мере, он показался мне тогда очень старым. Худое лицо незнакомца покрывала частая сетка глубоких морщин. Коротко остриженные волосы на голове были почти седыми, лишь местами сквозь седину пробивались рыжие пряди, похожие на перепачканную засохшей краской щетину, вылезшую из старой кисти. Одет он был в какой-то странный костюм, застиранный сверх всякой меры и сильно помятый, мерзкого бледно-бледно-коричневого цвета, похожий не то на больничную пижаму, не то на тюремную робу.
