Вячеслав Рыбаков - Человек напротив
– Дай Бог памяти… было, кажется, – ответил Симагин.
– А что вы писали?
Симагин оттопырил нижнюю губу.
– Кира, вот как на духу: не помню. Сейчас… да-да-да… Что-то по Чехову. Счастье и несчастье маленького человека в ранних рассказах Чехова, вот как это называлось.
Кира, качнув головой, завистливо поцокала языком.
– Это я бы написала… это я бы так написала… А что вы получили?
– Вот это точно помню: четыре – четыре.
– Врете!
– Нет, правда. Я тогда на эти темы двух слов связать не мог. На маленького человека мне было плевать, потому что люди меньшего масштаба, чем Эйнштейн или Софья Ковалевская, или, скажем, Кибальчич, меня абсолютно не интересовали. А четверка за русский потому, что я всегда сначала писал весь текст, всё, так сказать, содержание, а потом щедрой горстью, в произвольном порядке, рассыпал по нему запятые. Странно еще, что не трояк…
Кира засмеялась и уже с явным, нескрываемым, даже подчеркнутым кокетством стрельнула на него глазками.
– Что ж, придется стать Софьей Ковалевской…
– У вас есть все шансы, – честно сказал Симагин.
– Стать светилом математики или заинтересовать вас? – спросила Кира.
Симагин только засмеялся – и ничего не ответил. Кира, напряженно выждав какое-то мгновение и сразу сама же смутившись, поспешила прервать паузу:
– Ну, прошу к столу!
Кухня тоже выглядела как один из малых залов Монплезира; но в зале обосновалась сверхсовременная секретная лаборатория. Возможностями, экономичностью и дизайном кухонное оборудование, казалось, могло бы дать фору симагинскому институту в лучшие его годы. Симагин даже не старался выяснить, какая электроника предназначена, чтобы чистить картошку, а какая – чтобы сок давить; микроволновку только и признал. Сколько-то там камерный холодильник выглядел как суперкомпьютер, но строже. Ася бы здесь растерялась, подумал Симагин, а мама вообще бы струсила и убежала к себе, туда, где печка без угару – и слава Богу, а у плитки спираль еще не вывалилась – вот и ладно. Здесь готовить было – как сверхзвуковой истребитель вести. Сплошные кнопки да шкалы.
Ас Кира подняла свой "МиГ" проворно и твердо. Только руки замелькали – и только индикаторы один за другим начали загораться и помаргивать на загадочных приборах. Ужин она, наверное, действительно завела из десятка блюд, не меньше; чтобы довести их до кондиции, ей понадобилось целых минуты две. На протяжении подлетного времени она, тихонько напевая нечто чрезвычайно бодрое и от избытка накопившейся за часы ученого сидения энергии то пританцовывая в такт мелодии одной ногой – "ногу эдак, ногу так, получился краковяк", тут же всплыло в памяти Симагина совсем из раннего детства, наверное, еще бабушкино, – то легонько постукивая носком туфли об низ одной из антикварных мебелей, стояла к Симагину спиной, и тот мог не стесняясь, без помех, с отчетливым удовольствием и смутным сожалением рассматривать ее от пышной светлой гривы до каблучков.
– Ножки у вас, Киронька, просто прелесть, – расчувствовавшись, честно сказал Симагин.
Девочка коротко обернулась и глянула на него через плечо с веселым изумлением.
– Ну какой вы наблюдательный, Андрей Андреевич, прям спасу нет! – ответила она. – Полгода не прошло, а вы уже заметили!
– Хм, – сказал Симагин. Она снова отвернулась, но уняться еще не могла:
– У меня появляются довольно веские основания для самых радужных надежд. Через каких-нибудь пять-семь лет вы вполне можете заметить, что я и вся в комплекте зверушка очень даже ничего. Вы соевый соус любите?
– Не знаю, – ответил Симагин.
– Значит, надо попробовать, – уверенно сказала она и шагнула к холодильнику. Отворила массивную, тягуче-медлительную дверь, стремительно присела на корточки, так что юбчонка, и без того-то длиной с купальник, как бы беззвучно и невесомо взорвалась, на мгновение взлетев вверх и вспышкой показав Симагину почти нематериальные Кирины трусики и то, на что они были надеты. Симагин не успел отвернуться и только подумал: "0х!", ощущая так, как давным-давно не ощущал, что ничто человеческое ему не чуждо. Дразнит она меня, негодяйка, дразнит, усмехнулся он в душе – но был совершенно искренне благодарен девочке за доверие и щедрость. Кира тем временем уже вскочила с какими-то яркими и причудливыми пластиковыми флакончиками в руке, уже закрыла холодильник и принялась метать на стол посуду. Щеки у нее раскраснелись, грива ходила ходуном, глаза сверкали.
– Твои мальчики, – сказал Симагин, – должны тебя звать солнышком. От тебя действительно и тепло, в свет.
Она опять стала совсем пунцовой. Было ясно, что ей приятно это слышать – но ответила она как ни в чем не бывало:
– Чем на каких-то там мальчиков такое ответственное дело сваливать, вы бы, Андрей Андреевич, сами начали уже сегодня.
– Права не имею, – серьезно сказал Симагин. Кира тут же встала в позу Ленина на постаменте – левая рука зацеплена большим пальцем под мышкой, правая указующе-призывающе простерта пятерней вперед.
– В борьбе обретешь ты право свое! – воскликнула она, по-ленински картавя. И тут же на стол вновь запрыгали ложки, вилки и чашки.
– По-моему, – задумчиво произнес Симагин, – это не ленинская фраза.
– Да какая разница? – Кира опять прервалась и, пару секунд идиотски порубив воздух руками, как Троцкий, выкрикнула, на этот раз гортанью раскатывая "р" по-еврейски, как полагается в соответствующих анекдотах: – В бор-рбе обр-рэтешь ты пр-раво свое!
Симагин от души засмеялся, и Кира, уже неся на стол какую-то раскаленную чугунную посудину, засмеялась вместе с ним.
– Вы меня вконец задразнили нынче, – сказал Симагин. Кира сняла с посудины крышку, и повалил распаренный дух роскошной еды.
– И не думала даже, – серьезно сказала она. – Просто я из кожи вон лезу, чтобы вам понравиться.
– Зачем? – негромко спросил Симагин. Он вскинула на него честные глазищи и улыбнулась как-то беззащитно. Пожала плечами.
– Сама не знаю. Хочется очень. Все, очнитесь, уже можно есть!
Симагин обнаружил, что окружен невероятным количеством разносолов, которых хватило бы человек на пять как минимум. Про некоторые из ник он даже не понимал, что это и что с ними делать. Кира уселась напротив него, стала аккуратно подсыпать себе на тарелку того и этого – и он, как умел, принялся обезьянничать.
– Ну вот, – сказала Кира, напряженно проследив, как он отправляет первую ложку в рот, – теперь я хоть немножко успокоюсь. Вкусно?
– Угу, – ответил Симагин с набитым ртом. Мотаясь по городу на одном завтраке, он действительно проголодался уже часам к четырем; потом, как всегда, голод притупился, но сейчас жевать вкуснятину оказалось на редкость сладостным занятием. Набью брюхо, подумал он, и сразу в сон поведет… – Мне и половины не съесть, – предупредил он.
– Таких скромных и тактичных убивать надо, – ответила Кира, орудуя вилкой с тем же юным проворством, с каким собирала на стол. – Придется мне самой вам все в рот запихивать. И самой разжевывать, может статься…
Минут семь-восемь они, как говорится, в молчании воздавали должное Кириному кулинарному мастерству. Потом Кира, явно беспокоясь, опять спросила:
– Вкусно, Андрей Андреевич?
– С ума сойти… – от души ответил Симагин, жуя. – Где вы это все берете?
– Известно где, – грустно ответила Кира. Поставила локти на стол, а подбородочек уложила на сцепленные пальцы. – Так вот, послушная девочка Кира, несмотря на абсолютное отсутствие свободного времени, прошу это отметить в протоколе, Андрей Андреевич… исчитала за это время уйму так называемой фантастики и несколько очумела. Вы ешьте, ешьте… вот это попробуйте… Ну укусите хотя бы! Вот… умница Андрей Андреевич… как хорошо кушает…
Симагин замычал возмущенно. Она засмеялась.
– Во всех книжках все куда-нибудь идут с боем и ищут какую-нибудь железяку. Кольцо, меч, шлем… мезозойскую шестеренку, на которую великий волшебник питекантропов Ук-Плюк магически высморкался. А на ходоков этих, натурально, то чудо-юдо нападет, то инородцы какие, то уже, наоборот, юдо-чудо. Вот, последнюю я читала этой ночью, как ее… ну все одинаковые, невозможно запомнить! Я уж думала – хоть эта поприличнее, потому что узнала ее по обложке, пару раз видела, как в метро листают. Двести страниц какие-то уроды рубятся в капусту, потом двое хмырей встречаются, оказывается, волшебники могучие. Ах, так это ты? Да, но не называй меня по имени. Я пришел, потому что надо наконец решить, что нам делать с силами зла. Они совсем распоясались. Расходятся, договорившись об этом поразмыслить. Еще двести страниц людишки какие-то никакие суетятся, рубятся, потом опять уже тот приходит к этому. Ах, неужели это ты?! Да, но ни в коем случае не называй меня по имени. Нам надо наконец решить, что нам делать с силами зла. Они распоясались совсем. Еще двести страниц… Я не дочитала, честно скажу. При всей моей… – и тут она, осекшись, в одно мгновение вспыхнула так, будто полвечера провела у пышущей жаром русской печи, а не микроволновкой рулила. – При всем моем громадном к вам уважении, – старательно, почти по слогам выговорила она, – я этого читать не могу и не буду. Я не знаю, как остальные товарищи это выносят, а на меня книги производят очень сильное впечатление. И от вот этих я ощутимо глупею.
