Дэвид Зинделл - Сломанный бог
– Смотрите, вот он!
По темной тропе среди снега и чахлого ельника действительно двигалась какая-то фигура. Данло, как и все, надеялся, что это Мэллори Рингесс, но он привык высматривать зверя в темном лесу и видел то, что другие не видели. Он сразу узнал в этом позднем пришельце фраваши, а миг спустя по клокам меха за ушами и характерной походке понял, что это Старый Отец. По мере того как тот поднимался, этот расхолаживающий факт стал ясен и всем остальным. Стон разочарования вырвался из тысячи уст с внезапностью отколовшейся от ледника и сползающей в море глыбы. Люди, словно поняв что-то, начали вставать и уходить. Они протискивались мимо Старого Отца, не глядя на него и не удостаивая вниманием его странную улыбку и горящие в темноте голубые глаза. Старый фраваши шел сквозь толпу прямо к Данло. Вежливо поздоровавшись, он игриво осведомился:
– Хо, я случайно не опоздал?
Данло, глядя на льющийся с горы людской поток, сказал:
– Возможно.
– Ах-ох, уже почти рассвело. Я слышал, что Мэллори Рингесс должен появиться этой ночью.
– Об этом весь город слышал.
– Включая нас, фраваши. Но я хотел посмотреть сам.
– Как же ты меня нашел, почтенный? Здесь столько народу.
Старый Отец указал черным когтем на возвращенцев, еще сидящих вокруг Элианоры Вен. Их обручи, такие же как у Данло, светились золотом в темноте.
– Я шел на свет – его видно издали. А когда подошел поближе, почуял твой запах. Он у тебя особенный и очень сильный.
Данло понюхал свою одежду.
– Я не знал, что у фраваши такой острый нюх.
– Ха-ха, ты пахнешь как волк, который валялся в мускусной траве. Ты не думаешь, что тебе следует почаще мыться?
– Но я и так моюсь. Я люблю воду.
– Однако не делал этого с тех самых пор, как начал мечтать с аутистами, верно?
– Так ты знаешь об этом, почтенный? О Мечтателях?
Старый Отец молча улыбнулся в ответ.
– Тогда ты должен знать и об Ученых?
– Ох-хо, и о них знаю.
– Этих благословенных мировоззрений так много. Все смотрят по-своему.
– Ах-ох-ох. Это город множества культов.
– Но я ушел от Мечтателей. И от Ученых тоже.
– Все так.
– Это ты научил меня, почтенный, освобождаться от любых мировоззрений.
– Но теперь ты носишь золотой обруч и сидишь с возвращенцами?
– Ты беспокоишься, что я свяжу себя с ними… потому что они так много обещают?
Старый Отец указал на мужчин и женщин, в последней надежде глядящих на небо.
– Они-то? Ох, нет, нет. Когда рассвет настанет, а Мэллори Рингесс так и не появится, возвращенцы перестанут существовать. Если я кажусь обеспокоенным – хотя, должен сказать, фраваши беспокойство почти неведомо, – то это потому, что тебе, похоже, слишком уж нравятся все эти культы.
Данло потрогал мизинцем тугой обруч на лбу и спросил:
– Но разве есть лучший способ узнать чужие взгляды?
– Существует спелад. Когда-нибудь ты будешь играть не хуже Файет. И вся фравашийская система, ох-хо.
– Спелад – умная игра, но все-таки только игра.
– Ах-ха?
Данло вытянул руку – блеск обруча делал ногти желтовато-оранжевым. Сжав пальцы в кулак, он сказал:
– Фраваши учат держать каждое мировоззрение легко, как бабочку, да?
– Если держать реальность легко, то ее легко и сменить. Как иначе перейти от симплементарной стадии к высшим формам ментарности?
– Но твои ученики, почтенный, – Файет, Люйстер и остальные – держат многие реальности слишком уж легко. Они не знают по-настоящему реальности, которые держат.
– Хо, хо – ты думаешь, что понимаешь взгляды сциентистов более комплементарно, чем Файет? И другие системы тоже?
– Нет, почтенный, не думаю.
– Боюсь, что теперь я тебя не понимаю.
На лице Старого Отца играла легкая улыбка, и Данло подумал, что тот лишь наполовину откровенен с ним.
– Есть разница между знанием и верой.
– Ах-хо.
Данло стал лицом к востоку, где брезжили первые голубые проблески дня. До восхода еще оставалось время, но горизонт уже окрасился охрой и багрянцем. Многие возвращенцы тоже смотрели в ту сторону. Элианора встала и тоже, как-то сориентировавшись, повернулась на восток. Она, как все скраеры, была слепой, а на лице ее вместо глаз зияли черные, как космос, ямы. Возможно, она хотела ощутить на щеках солнечные лучи. Если ее не осуществившееся пророчество причиняло ей горе или стыд, по ней этого не было заметно.
– Видишь эту прекрасную женщину-скраера? – спросил Данло шепотом, став поближе к Старому Отцу. – До того, как она себя ослепила, у нее были глаза, как у меня и у всех нас.
Она могла видеть все краски мира. Но что, если бы она так и родилась безглазой? Если бы она была слепой от рождения, как дети хибакуся? Откуда бы она тогда знала, что кровь краснее всех оттенков красного? Откуда знала бы цвета зари? Разве ты, глядя на небо, говоришь: «Я верю в голубизну»? Нет, не говоришь, если ты только не слеп. Ты видишь благословенную голубизну и знаешь ее. Понимаешь? Нам нет нужды верить в то, что мы знаем.
– Ах-хо, знаем. Все так.
– Очень возможно, что Файет понимает сциентизм лучше, чем я. Но она не может знать, что это такое, пока не увидит еще живого снежного червяка, разрезанного на сто кусков.
– Уж не хочешь ли ты, чтобы я заставлял всех своих учеников присутствовать при подобных ужасах?
– Чтобы стать по-настоящему комплементарным – да. Они играют в спелад и думают, что знают, как переходить от одной реальности к другой. Но для них это не совсем… реально. Входя в новое мировоззрение, они напоминают стариков в горячем источнике – половина в воде, половина снаружи, не то чтобы сухие и не то чтобы мокрые.
Небо теперь пылало багровым огнем. Стало светлее, и деревья с камнями обретали свои утренние краски. Из всех, кто был на Уркеле в эту ночь, остались только возвращенцы, да и они понемногу расходились, ибо их вера в возвращение Мэллори Рингесса рухнула. Вот она, суть разницы между верой и знанием, подумал Данло. Знание может только укрепиться и стать глубже, вера же хрупка, как стекло. Сотни людей с покрасневшими глазами бросали на Элианору взгляды, полные горькой обиды, и поворачивались к ней спиной, не прощаясь.
На склоне осталось всего сорок восемь мужчин и женщин, знавших то, чего не знали другие. Данло тоже это знал, но ему трудно было объяснить свое знание Старому Отцу. Он знал, что Мэллори Рингесс в некотором смысле все-таки вернулся в Невернес этой ночью. На горе в самом деле побывал бог – стоило только вспомнить восемьдесят тысяч опечаленных лиц, чтобы убедиться в этом. Пророчество Элианоры произвело в Городе какую-то необратимую перемену, и родилось что-то новое. Старый Отец ошибался, полагая, что начатое ею движение просто так возьмет и испарится, как роса под солнцем.
Старый Отец, хорошо читавший тени человеческих мыслей, всмотрелся в лицо Данло и спросил:
– Ты никогда не верил по-настоящему, что Мэллори Рингесс вернется, правда?
– Я ни во что не хочу верить. Я хочу знать… знать все.
– Хо-хо, недурные у тебя запросы. Ты не такой, как другие мои ученики – они хотят только освобождения.
– И при этом так… несвободны.
– Как так? – широко раскрыл глаза Старый Отец.
– Они думают, что нашли систему, которая освободит их.
– А разве это не так?
– Фравашийская система – единственная реальность, которую они держат крепко. А она их еще крепче.
– Значит, ты питаешь мало уважения к нашему пути?
– Нет, почтенный, раньше я очень дорожил им, но только…
Старый Отец подождал немного и попросил:
– Продолжай.
Данло посмотрел на журчащий между деревьев ручеек и спросил:
– Достоинство фравашийской системы состоит в том, чтобы освобождать нас от других систем, да?
– Верно.
– Так не стоит ли нам воспользоваться этой самой системой, чтобы освободиться и от нее заодно?
– Ах-ах. – Старый Отец зажмурился. – Ох-ох-ох.
– Я должен от нее освободиться.
– Ох-х!
– Я должен уйти из твоего дома, пока еще не поздно.
– Ну что ж – все так.
– Прости, почтенный. Ты, наверное, считаешь меня неблагодарным.
Старый Отец открыл глаза, и его рот сложился в улыбку.
– Вовсе нет. Плохая награда учителю, если ученик навсегда остается учеником. Я давно уже знал, что ты уйдешь.
– Чтобы вступить в Орден, да?
– Хо-хо, даже если в Орден тебя не примут, уйти все равно придется. Все мои ученики уходят, узнав то, что узнал ты.
– Я сожалею.
– Ох-хо, а я вот нет. Ты хорошо учился и доставил мне столько радости, что мне даже выразить это трудно – разве что по-фравашийски.
Данло посмотрел, как его собратья-возвращенцы сворачивают меховые подстилки и забирают корзинки с едой. Один, молодой горолог из Лара-Сига, сказал ему, что пора возвращаться в Город.
– Давай-ка попрощаемся здесь, – сказал Старый Отец.
Элианора молча стояла на снегу, обратив лицо к рассветному небу. Другие толпились вокруг нее, тихо говоря что-то. Наконец кто-то один предложил ей руку, чтобы спуститься с горы.
