Александр Громов - Тысяча и один день
Краем глаза наблюдаю необычайное оживление среди зрителей – далеко не всем из них доводилось видеть воочию, как я телепортирую, а новичкам обо мне вряд ли успели насплетничать. Эти раззявили рты, даже Мустафа Безухов. Чего вылупился, коллега? Иди лучше отвертку поймай, пригодится в хозяйстве.
Значит, так, – внушительно произношу я, когда телодвижения притянутого к полу Ильи Лучкина приобретают осмысленность. Он пытается встать так, чтобы вновь не улететь к потолку, а в заплывших глазках застыл немой вопрос:
«Где я лопухнулся? Где?»
– Значит, так… Постоянный наряд на четные числа – вплоть до особого распоряжения. Увижу кого вкалывающим вместо тебя – сильно пожалеешь. В запасе еще нечетные числа есть. Понятно?
Он кивает. Погодите, дайте ему только осмотреться, дайте пробиться к начальству, а уж там поглядим, кто кого… Дожать его, что ли?
– Впрочем, ты, может быть, не согласен, – задумчиво говорю я. – В таком случае ты имеешь право предстать перед судом старожилов Ананке и принести жалобу. Здесь у нас не прерия какая. Однажды, полтора года назад, и мне пришлось потребовать суда старожилов, тогда я отделался всего-навсего тремя чистками сортиров, для порядка. Вдруг я пристрастен или ошибаюсь? Можешь и ты потребовать суда, это шанс…
В помещении становится очень тихо. Если бы на Ананке водились мухи, то сейчас было бы слышно, как они умывают лапки. Надо думать! Суд старожилов – вещь реальная и вызывающая дрожь. В принципе он может склониться к неожиданно мягкому решению, как было со мной и еще два-три раза на моей памяти, – а может и усугубить наказание вплоть до физического устранения подсудимого, без права апелляции к командованию. Да и какая апелляция спасет апеллирующего от несчастного случая? Мы здесь живем, и нам решать, с кем жить, а кто по неловкости угодит под напряжение или с разорванными взрывной декомпрессией легкими станет еще одним малым спутником Юпитера. Воздушного давления на дне пустующей ракетной шахты вполне хватает, чтобы по открытии герметичной заслонки вышвырнуть приговоренного в вечный полет, как тряпку. Как ни странно, индикация из шахты не поступает на центральный пульт диспетчера, и дежурный персонал никогда ничего не замечает.
Разумеется, любой офицер штаба тоже может наложить на эксмена дисциплинарное взыскание, часто не из легких, по крайней мере на словах. Действительно тяжелым, однако, оно становится тогда, когда его одобряет совет старожилов. В противном случае наказанному бедолаге помогут, чем могут, и сделают это так, что комар носа не подточит. Однажды я сам угодил в карцер «на хлеб и воду» – и пять суток наслаждался бездельем, вкусной пищей и хорошими книгами. Если речь не идет о смертной казни, то гораздо важнее, КТО наказывает, нежели ЧЕМ.
Илья Лучкин энергично мотает головой – он неглуп, он все понял. Жаль… Иногда очень хочется, чтобы интеллект и подлость не уживались вместе.
Я молча покидаю жилой сектор «наземников», в котором, надо надеяться, навел относительный порядок. Коридор. Еще один, под прямым углом. Вот ведь нарыли… И еще продолжают рыть на дальней периферии базы, что-то там углубляют, а зачем – неясно. Неужели они думают, что после контакта с невидимым барьером здесь хоть что-то уцелеет? Хотя, может, и думают, с них станется. За час до «момента ноль» эвакуируют с базы все ценное, швырнут в бой, как горсть песка, все семьдесят две боевые капсулы, управляемые эксменами, а на базе, пожалуй, и оставят кого-нибудь в роли белой крысы: выживет – не выживет на глубине в триста двадцать один метр? Эксперимент. Как будто не ясно: энергии от аннигиляции одних только наружных сооружений с лихвой хватит на испарение космического булыжника, на котором мы имеем удовольствие прозябать.
Уже очень скоро.
Ананке. Неотвратимость. Даже не верится, что этот тридцатикилометровый обломок получил столь удачное имя больше двух веков назад, – вот и отмахивайся после этого от разговоров об интуиции. Прямое попадание.
Шесть лет назад тут уже была база, правда, не военная, а ремонтно-заправочная и совсем маленькая – для обслуживания редких кораблей, забирающихся в пространство между Марсом и Сатурном. Говорят, ее построили лет сорок назад, после того как из-за пустячной аварии погиб корабль с женским экипажем, стартовавший с Каллисто. Вышло, что выгоднее прилепиться к Ананке, нежели строить базу на крупном спутнике или городить возле Юпитера автономную орбитальную конструкцию. Когда встал вопрос о военной базе, закономерным образом возникла мысль расширить то, что уже имеется. За шесть лет из первой партии заброшенных сюда рабочих и техников не свихнулся и не погиб по дурной случайности один Марек Заглоба, молчаливый, сильно углубленный в себя эксмен, но уж если он скажет слово, оно становится законом и для старожилов.
Хотя какие мы по сравнению с ним старожилы… Так, мальчишки. Гадкие утята с медленно растущим маховым пером.
Жужжащий и лязгающий лифт возносит меня с сорокаметровой глубины жилой зоны под самую поверхность. В башне дежурного по базе одиноко скучает Мика Йоукахайнен, пилот, назначенный на неделю дежурным за аварию при посадке. Со всяким бывает. За толстенными стеклами, что крепче металла, вроде бы одна чернота – но это не так. Надо дать глазам привыкнуть, и тогда различишь окруженную скалами котловину с разбросанными там и сям куполами наружных построек базы, подвижный параболоид Большой антенны, с десяток малых посадочных площадок для вертких капсул с плазменными двигателями и одну большую для кораблей посолиднее.
Эта башенка дежурного – едва ли не первое сооружение базы, еще той, ремонтно-заправочной. Вообще-то место для посадки-взлета выбрано здесь неудачно и используется лишь в особых случаях – большинство кораблей и боевых капсул Четвертой эскадры базируются вон там, за обледенелыми скалами к северу от котловины, и не на поверхности, а в шахтах, что куда удобнее. Вот грузовые ракеты с Земли, возящие к нам оборудование, топливо, белковый концентрат и иногда спецов-эксменов, – те да, опускаются здесь.
Солнца нет. Из четырех обращающихся вокруг Ананке платформе гамма-лазерами сейчас видна только одна. Еще две, очень мощные, но одноразовые, испаряющиеся в служащем для накачки ядерном пламени после единственного короткого импульса, способного продырявить насквозь астероид, отсюда вообще не увидеть – они отведены довольно далеко. Маленький приплюснутый Юпитер как раз готовится закатиться за тот край неровного горизонта, который принято считать западом, и скалы отбрасывают призрачные тени в нашу котловину. Пожалуй, даже красиво там, снаружи, красиво холодной чуждой красотой, с непривычки притягивающей и пугающей.
А с привычки – раздражающей и даже ненавидимой. Один случай буйного помешательства дежурного уже был.
– Привет, Мика, – здороваюсь я. – Что это ротозеев нет? Вчера пополнение прибыло, единиц двадцать недожаренного мяса.
Каково место, таков и юмор, сами понимаете. Вполне дожаренным это двуногое мясо станет не раньше, чем на нас надвинется барьер. Вернее, когда мы наскочим на него, привязанные тяготением к нашей маленькой желтой звездочке, летящей, как выяснилось, не туда, куда надо. Не раньше, но вряд ли и позже…
– А… – машет он рукой, тяжко вздыхает и зевает с прискуливанием. – Приходили тут… Я их погнал, надоели. Сижу вот, пялюсь незнамо зачем. Повеситься от такой жизни…
– Будешь вешаться – позови меня.
– Зачем? – настораживается Мика.
– Интересно. Посмотреть хочу, как ты при этой тяжести…
– Остряк-самоучка… А у тебя что, сегодня полетов нет? На сей раз вздыхаю я.
– Мое корыто на профилактике. Регламентные работы по полной программе. Если до завтра управятся – и то хлеб.
Мика не удивлен: все на базе знают, что к моей капсуле у техников повышенное внимание – наверняка в ущерб другим боевым единицам, что признано полностью оправданным. Если в бою из-за технических неполадок выйдет из строя сразу десяток капсул прикрытия, эта неприятность еще не станет фатальной, зато если откажет одна-единственная капсула, моя, – весь план операции, по правде говоря, вполне безумный, вроде попытки высечь нависшую над головой волну цунами, полетит ко всем чертям.
– Тогда садись. – Мика кивает на соседнее кресло. – Вдвоем скучать веселее.
Понять его можно. Вот диспетчеру, что сидит в почти такой же башне по ту сторону скал, скучать не приходится – то взлет, то посадка, то нештатная ситуация, когда все на ушах не то что стоят, а пляшут чечетку. А здесь место тихое, зевотное. Кто-то решил, что присматривать за автоматикой, обеспечивающей функционирование базы, должен специальный эксмен – вот Мика и присматривает в наказание, сатанея от тоски. Все-таки лучше, чем карцер.
– Нет, я пойду… В другой раз посидим.
– В другой так в другой, – со вздохом соглашается Мика и вдруг ненадолго оживляется: – Погоди, ты уже слышал, что учудил Семецкий?
