Денис Чекалов - Френки и Майкл
– Основа цивилизации, – пояснил я, – состоит в том, чтобы решать общественные проблемы не силой, но установлениями. Если проблемы решаются силой, разрушается сама возможность достижения согласия.
Я поставил на стол свой бокал с гранатовым соком и продолжал:
– В конце концов, общество делится на группы, столь ненавидящие друг друга, что борьба между ними может закончиться только одним – уничтожением одной из этих групп. Установления – будь то законы или общественные институты – должны стать опорой для любой из социальных групп, для любого человека; они и являются той почвой, на которой возможны согласие и, как следствие, общественная стабильность.
(До 1995 г. в Аспонике не было принято ни одного закона, защищающего права вампиров)
Франсуаз гибко поднялась, делая знак кому-то, кто должен был находиться где-то в глубине зала и кого там, как я прекрасно видел, не было.
– Вы извините нас, шериф, – мягко произнесла она. – Но нам надо поговорить. Кое с кем. Мы сейчас вернемся.
Я последовал за своей партнершей, про себя решив не спускать глаз с нашего столика. Как знать – вдруг шериф примется есть из моей тарелки.
Оттащив меня на достаточное, по ее мнению, расстояние, Франсуаз приблизила ко мне лицо и зло зашипела:
– Майкл, чего ты напустился на этого шерифа?
– Я не согласен с его взглядами, Френки, – с достоинством ответил я, – и не вижу причины, почему я не могу высказать это свое несогласие.
– Когда работа будет закончена, – ласково пообещала она, – я устрою вам публичные дебаты в Витой башне магов. А пока заткнись.
– Что-то важное? – заинтересованно спросил шериф.
Он не встал при нашем приближении, хотя по крайней мере один из нас походил на даму.
– Ничего особенного. – Я пододвинул Франсуаз стул. – Это была ее сестра – они любовницы.
Франсуаз вспыхнула от ярости.
Я с удовлетворением кивнул головой. Девушке теперь придется сдерживаться до самого конца ужина– ведь именно она настаивала на том, чтобы вести себя прилично.
Шериф поперхнулся.
– Сперва это шокирует, – заметил я. – Но, в конце концов, это же нельзя назвать кровосмешением, верно?
10
– Даже не знаю, какое наказание тебе придумать, – в ярости процедила Франсуаз, устраиваясь на переднем сиденье.
– Вот как? – лениво осведомился я.
– Сказать, что я сплю со своей сестрой! Как мне теперь смотреть в глаза этому человеку? Я потрепал ее по щеке.
– Ты первая начала, кэнди. Девушка зашипела:
– Вовсе нет. Я же говорила неправду. Я удивился.
– Значит ли это, – спросил я, – что ты и твоя сестра...
– Майкл, не будь нахалом, – сказала Франсуаз. – По крайней мере, больше, чем обычно.
Она скрестила руки на груди и обиженно отвернулась, потом быстро и озорно взглянула на меня.
– Итак? – спросил я.
– Что же, – скромно ответила Франсуаз. – На самом деле я иногда задумывалась об этом – не о том, чтобы спать со своей сестрой, Майкл, но...
– О направленности? – подсказал я.
– О направленности, – согласилась она.
– И что? – спросил я с неподдельным интересом.
Она по-особому улыбнулась и вздернула подбородок.
– Ты еще не понял, что это комплимент?
– Мне? – спросил я.
– Разумеется. Я выбрала тебя не только среди всех мужчин, но и среди всех вообще.
Поставив меня таким образом в тупик, девушка самодовольно улыбнулась и закинула ногу за ногу.
– Я не в восторге от того, что мне придется работать с вами, – отрывисто произнес федеральный шериф.
Он шел по полосе аэропорта быстро и не оборачиваясь. Наверное, в глубине его души теплилась надежда, что где-нибудь по пути к вертолету мы от него отстанем.
– А я не в восторге от ваших методов, – бросил я.
Ночной аэропорт рассыпался вокруг тысячами огней. Далекие и близкие, они зажигались и гасли, водя переливающийся хоровод вокруг меня и Франсуаз.
А над ними опрокинулся бархатный купол неба, из-за огней на земле казавшийся еще темнее.
– Ваш город вне моих полномочий. – Шерифу пришлось говорить громко, ибо взрубающий воздух приземистый вертолет, вздрагивая, пел на взлетной полосе свою боевую песнь. – Но эти беглецы принадлежат мне. И мне будет проще, если вы не станете путаться у меня под ногами.
– Если не хотите, чтобы вас вернули пасти овец, – любезно ответил я, – соблюдайте субординацию.
Он вполголоса выругался, проклиная основу нашей конституционной свободы – верховную эльфийскую бюрократию.
Франсуаз неодобрительно посмотрела на меня, но я лишь улыбнулся. Поскольку шериф располагал сведениями, которые нас интересовали, и был слишком высокого о себе мнения, чтобы поделиться ими добровольно, существовал только один способ заставить его разговориться. Он должен был поверить, что этого хочет он, а не мы.
– Буйство настигает этих выродков как болезнь, – сообщил шериф, занимая место в вертолете. – Очагами. Достаточно одному из них или двум порвать удила, как они тут же принимаются сбиваться в стаи. Те, кто уже попробовал крови, начинают убивать гораздо больше людей, чем нужно им самим, – и угощают кровью своих сородичей.
Вертолет оторвался от земли и стал подниматься, навинчиваясь лопастями на небесную спираль.
– Кончается тем, что мне приходится закапывать целые деревни, – продолжал шериф. – Будь наше правительство таким же богатым, как ваше, мы поступали бы с выродками так, как следует поступать. Сажали бы их в одиночные камеры и не давали даже разговаривать.
– Нельзя осуждать человека до того, как он совершит преступление, – возразила Франсуаз.
– Можно, если он опасен, – возразил шериф.
– Наверное, именно по этой причине ваше правительство не настолько богато, – предположил я. – Из-за такого отношения к людям.
Шериф что-то сказал, я не расслышал из-за шума летящего вертолета. Но мне показалось, будто он произнес «мировой эльфийский империализм».
– Как все началось на этот раз? – осведомилась Франсуаз.
– Так, как это обычно бывает. Банда выродков нахлебалась крови и пошла вразнос. Одного из них мы взяли почти сразу же; держим его в особой тюрьме, в пустыне – там, где его родичи не смогут его освободить. Мы летим туда.
– По-вашему, он может быть нам полезен? – не без сомнения поинтересовался я.
– Мне нет дела до того, полезен он вам или нет, – отвечал шериф. – Я говорю с ним по нескольку раз в день – и каждый раз он рассказывает мне что-то новое.
– Лучше настройте телевизор на образовательный канал, – посоветовал я. Шериф не ответил.
11
Алые волны рассвета ласкали розовые кудри облаков. Черные тени гор ложились на пустыню и ползли по желтым камням, чтобы к полудню исчезнуть, но вскоре появиться снова.
Прозрачное небо подрагивало над нашими головами, тревожимое вертолетными винтами. И вот яркий луч солнца, торжествующий крик восходящего дня вырвался из-за гряды гор Василисков и пронзил воздух, осветив каменистую пустыню, по которой торопливым жуком бежала черная тень вертолета.
– Ваша тюрьма на самом деле находится далеко, шериф, – сказал я.
– Это особая тюрьма.
Далеко, почти на горизонте, показались какие-то то ли горы, то ли строения.
– Это и есть она? – спросила Франсуаз.
– Тюрьма Сокорро, мадемуазель Дюпон. Отсюда не сбегал никто, начиная с 1895 года.
Стая строений приближалась. Главное здание было приземистым; две сторожевые будки возвышались на плоской крыше, в них виднелись темные силуэты охранников.
Высокий забор из колючей проволоки окружал территорию. Тюремного двора не было, ибо не было среди заключенных тех, кому позволялось видеть солнечный свет; имелась лишь круглая бетонная площадка, предназначенная для вертолетов.
Наш вертолет бился лопастями о воздух, снижаясь. Четверо охранников выходили из караульного помещения, держа наготове штурмовые винтовки. Федеральный шериф распахнул дверцу и, пригибаясь, пошел им навстречу.
– Я попал в концлагерь или просто очень похоже? – осведомился я, выпрыгивая на холодный бетон.
– Когда интересы общества ставятся выше, чем права граждан, – ответила Франсуаз, – страна превращается в большую тюрьму, в которой правят военные. Так бывает везде.
Федеральный шериф поднес руку к голове, отдавая честь. Четверо военных, вышедшие ему навстречу, остановились; один из них шагнул вперед, опуская дуло штурмовой винтовки, и его пальцы тоже метнулись к черному козырьку.
– Разве не глупо отдавать честь, прикладывая руку к шляпе? – проговорил я, подавая девушке руку.
Франсуаз прекрасно может выпрыгнуть и сама, но она полагает необходимым, чтобы я за ней ухаживал.
– Прикладывать руку к брови, как это делают хобгоблины, ты тоже находишь глупым, – заметила она.
– Ты права, – согласился я. – Вообще, девушка может отдать свою честь только один раз; и как это военные ухитряются раздавать ее направо и налево?
Кончики губ Франсуаз изогнулись в усмешке.
