Кирилл Бенедиктов - Война за «Асгард»
Не теряйте надежды, кабальеро.
Слова жужжали как пчелы. Маленькие злые пчелы, поселившиеся в голове Мондрагона. Они летали внутри черепной коробки, быстро-быстро взмахивая прозрачными жесткими крылышками, и жужжали, жужжали, жужжали...
Не теряйте надежды.
Не теряйте...
Хватит, взмолился Сантьяго мысленно, прекратите эту пытку! Перестаньте твердить одно и то же, я уже понял...
Никакого эффекта. Слова продолжали жужжать, звенеть, царапать мягкие ткани, выстилающие его череп изнутри. Не больно, но совершенно невыносимо. Не теряйте надежды, кабальеро...
Если бы он мог открыть глаза и прогнать это наваждение! Но глаза Сантьяго и так были широко открыты. Другое дело, что он ничего не видел. Вокруг расплывался мутный голубовато-белый туман.
Он лежал на чем-то твердом – в этом сомнений не было. Мышцы затекли и одеревенели, но спина, по крайней мере, чувствительности не потеряла. Мондрагон решил отталкиваться от этого ощущения.
Твердая ровная гладкая поверхность. Под лопатками какая-то складка, больно врезающаяся в спину. Странно – ведь еще минуту назад никакой складки он не замечал. Одно из двух, подумал Сантьяго, либо я каким-то образом повернулся и смял то, на чем лежу, либо ко мне просто возвращается способность воспринимать окружающий мир.
Не теряйте надежды.
Жужжание постепенно утихало. Теперь Мондрагону казалось, что он вспоминает голос, шепнувший ему на ухо эти слова.
Негромкий, чуть надтреснутый голос с едва заметным французским акцентом: «Я не раз говорил ему, что алкоголь не доводит до добра».
И другой голос, женский, но грубый и неприятный, словно распираемый изнутри темной недоброй силой: «Не беспокойтесь, это всего лишь стандартное средство для усмирения буйных задержанных. Минут через двадцать он будет в полном порядке, даже протрезвеет».
Мне брызнули в рот какой-то гадостью, вспомнил Сантьяго. Сначала онемела гортань, и я испугался, что задыхаюсь, и хотел закричать, но не мог даже прошептать «помогите», потому что губы и язык одеревенели, а горло словно залили мгновенно твердеющим бетоном. А потом появился этот странный туман, он начал сочиться из уголков глаз, и очень скоро все вокруг стало жемчужно-голубым и таким мягким, что страх покинул меня. И я заснул... или мне показалось, что я заснул, и сквозь сон услышал, как кто-то шепнул мне: «Не теряйте надежды, кабальеро», а потом навалилась тьма, и во тьме жужжали мерзкие пчелы, повторяя на все лады эти странные слова...
Я арестован, с удивившей его самого кристальной ясностью понял Сантьяго, меня арестовали за то, что я ударил офицера АБТ. Теперь меня будут судить и сошлют за Стену... Нет, Стены уже не будет к тому времени, так что меня просто посадят в тюрьму или на электрический стул. Правда, за меня может заступиться Фробифишер... но, кажется, я и ему наговорил много лишнего... Дьявол, это же надо было так напиться!
Он пил всю ночь. Когда Иван привел его с банкета и уложил спать, Сантьяго чувствовал себя таким усталым, что почти ничего вокруг не замечал. Но напряжение последних дней дало о себе знать, и в три часа утра Мондрагон проснулся с сильнейшей головной болью и ощущением, что больше он заснуть не сможет. В темноте он пошарил рукой на прикроватной тумбочке, пытаясь найти пузырек с валиумом, но нащупал лишь глянцевый покет баллантайновского издания «Химеры под снегом» – книги, которую он до сих пор считал своим лучшим романом и которую он недавно подарил своему приемному сыну.
– Иван! – позвал он негромко. Никто не отзывался. Тогда Сантьяго приказал смарт-системе зажечь свет и, морщась от рези в глазах, оглядел комнату.
Это, безусловно, был номер Ивана. Некоторое время Мондрагон мучительно соображал, как он здесь очутился, потом решил, что без стаканчика виски в его положении не обойтись, и, кряхтя и стеная, отправился в путешествие к бару. Там-то все и разъяснилось.
В баре обнаружилась дюжина бутылочек с разнообразными соками, кока-колой, швепсом и питьевой водой различных марок. В морозильнике поблескивали отшлифованными гранями аккуратные крепкие кубики льда, а на белой фарфоровой тарелке аппетитно желтел крутобокий лимон, окруженный мелкими ярко-зелеными лаймами. Мондрагон несколько минут стоял, глядя на сверкающий зеркалами шкафчик, соображая, куда же, собственно, подевалось все остальное, и вдруг понял, что алкоголя в баре нет вообще. На миг ему показалось, что повторяется история с Хьюстоном, но потом он вспомнил, как официанты на банкете подавали Ивану только сок, и все сразу стало на свои места. Закон Белого Возрождения – никакого алкоголя для несовершеннолетних – соблюдался здесь неукоснительно. Хитрый Иван наверняка выяснил это еще до того, как увел Сантьяго с банкета, а выяснив, решил использовать ему во благо. Вот только благо это они понимали совсем по-разному.
Будить Ивана, наверняка спавшего сном праведника в номере Мондрагона, не хотелось, но Сантьяго чувствовал, что если ему не удастся раздобыть хотя бы глоточек виски, чтобы запить пару таблеток валиума, остаток ночи превратится в мучение. Он попробовал бесшумно пройтись по ковру и, к своему большому удивлению, преуспел в этом. Впрочем, такой пушистый ковер наверняка заглушил бы даже топот лошадиных копыт.
Сложнее всего оказалось определить, какой, собственно, номер изначально предназначался ему. Память Мондрагона наотрез отказывалась поделиться с ним этим секретом, и Сантьяго, впав в отчаяние, уже был готов барабанить в первую попавшуюся дверь, но тут вовремя вспомнил об Эстер. Виртуальный секретарь, разумеется, все прекрасно знала и даже подсказала хозяину, в каком направлении по коридору ему следует двигаться. Воодушевленный Мондрагон тихо вышел из комнаты и отправился за лекарством, уповая на то, что Иван не станет запирать дверь изнутри.
Ему опять повезло. Дверь оказалась не заперта.
Сантьяго не помнил, сколько он стоял на пороге, глядя на обнаженную девушку с золотистой кожей и роскошными черными волосами, оседлавшую распластанного на кровати Ивана. Девушка самозабвенно стонала, откидываясь назад так, что ее волосы падали на ноги Ивана блестящим черным занавесом. Когда она запрокидывала лицо, Сантьяго видел ее глаза, опушенные неправдоподобно длинными ресницами, прикрытые в сладкой истоме неподдельного наслаждения.
Потом он тихо отступил назад, в коридор, и неслышно прикрыл за собой дверь.
Перед глазами плясали стены коридора. Сантьяго брел по нему, время от времени натыкаясь на какие-то углы, и наконец выбрел к лифту. Он не знал, куда направляется, но надеялся, что бог, жалеющий дураков и пьяниц, укажет ему дорогу.
Заведение, куда он в результате попал, называлось «Нефритовый Жезл». Сантьяго настолько понравилось название, что он решил непременно поговорить с барменом. Бармен, изнуренного вида японец, перетирал бокалы за стойкой. В половине четвертого утра в «Нефритовом Жезле» оставалось еще, как ни странно, довольно много народу – бармен объяснил, что дело тут в приближающемся Большом Хэллоуине. Сантьяго заказал бутылку виски и уселся на высокий табурет перед стойкой. Бармен высказал вежливое сомнение по поводу его платежеспособности – Мондрагон действительно пришел в «Нефритовый жезл» в одной пижаме и денег при себе не имел.
Вы – недоверчивый человек, печально сказал Сантьяго. Быть недоверчивым нехорошо, но в то же время полезно. Это спасает от многих горьких разочарований.
Он нажал кнопку на своем браслете, вызвал Эстер и попросил перевести на счет «Нефритового Жезла» тысячу евро. Эстер попробовала воззвать к его рассудку, но Мондрагон приказал ей заткнуться. Бармен быстро проверил что-то на своем компьютере и расплылся в широкой и очень искренней улыбке. Перед Сантьяго немедленно появилась бутылка «Чивас Бразерс 1801» и пузатый стакан, до половины набитый льдом.
Потом в его памяти обозначилась черная дыра. Мондрагон помнил только, что едва виски в бутылке подошло к концу, в баре погас свет и послышались испуганные крики. По-видимому, он оказался единственным человеком, не впавшим в панику, – темнота, обрушившаяся на «Нефритовый Жезл», показалась ему уютной и теплой. Он лег головой на стойку бара и заснул. А потом перед ним появился худощавый юнец, немного похожий на Оскара Уайльда, и стал нести какую-то чушь о том, что Ивана Кондратьева арестовали по обвинению в терроризме.
Если бы я не был так пьян, с тоской подумал Мондрагон, если бы я не был так скотски пьян... Мне следовало сразу же догадаться, что все это дело рук Фробифишера. Он каким-то образом узнал, что Иван спит с его секретаршей, и решил отомстить. Подло, мелко, но, надо признать, весьма эффективно. Ах, будь я трезв... да что там – будь я немного трезвее... хотя бы таким, как сейчас...
