Дин Кунц - Властители душ
– Он еще работает над своим отчетом? Трутмен облизал губы и произнес:
– Да. Вчера вечером он позвонил мне, чтобы рассказать о полученных им результатах.
– Полагаю, он ничего не обнаружил?
– Верно. Все результаты отрицательные.
– У него возникли какие-нибудь предположения? – спросил незнакомец с некоторым беспокойством в голосе.
Это насторожило Трутмена. "Ключ" не мог быть обеспокоенным. "Ключ" знал все ответы.
– Он решил, что это случай редкого массового психического заболевания.
– Эпидемия истерии?
– Да, точно.
– Он дал какие-нибудь рекомендации?
– Нет, насколько мне известно.
– Он закончил исследования?
– Так он сказал мне. Незнакомец облегченно вздохнул.
– Доктор, вначале вы сказали мне, что все в городе ощущали ночью дрожь. Вы говорили буквально или фигурально?
– Фигурально, – ответил Трутмен. – Были и исключения. Примерно двадцать детей, все младше восьми лет, и двое взрослых. Сэм Эдисон и его дочь Дженни.
– Эти люди пользовались общей для всех едой?
– Именно так.
– Они совсем не пострадали, не испытывали кошмаров?
– Совсем ничего.
– А они пользуются городской водой?
– Конечно, как и все в городе.
– Ладно. А как насчет дровосеков, которые работают в лесах за фабрикой? Некоторые из них, в общем-то, там и живут. Были ли и они заражены?
– Да. Это доктор Иване тоже пытался узнать, – ответил Трутмен. – Он их всех расспрашивал. Незнакомец заявил:
– Я больше не имею к вам вопросов, доктор Трутмен. Но у меня есть для вас приказ. Как только вы опустите трубку на рычаг, вы тотчас сотрете нашу беседу из памяти. Вам понятно?
– Да. Совершенно понятно.
– Забудете каждое слово, которым мы обменялись. Сотрете память о разговоре из сознания и подсознания так, чтобы его нельзя было вызвать в памяти, как бы вам этого ни хотелось. Поняли?
И зомбированный доктор кивнул:
– Да.
– Когда вы повесите трубку, вы будете помнить о том, что вам звонили и ошиблись номером. Все ясно?
– Вполне. Ошиблись номером.
– Отлично. Вешайте трубку, доктор. Какая беспечность, немного раздраженно подумал доктор Трутмен, вешая на рычаг трубку. Если бы люди обращали побольше внимания на то, что они делают, они не набирали бы не правильный номер, да и вообще избежали бы девять десятых тех ошибок, какими полна их жизнь. Скольких пациентов ему приходилось лечить от ран и ожогов только потому, что они были невнимательны, беспечны? Десятки. Сотни. Тысячи! Иногда, когда он, выглядывал из кабинета в приемную, ему казалось, что он открыл дверцу духовки и видит не людей, а выложенную рядком на противне форель, с подернутыми пленкой глазами и разинутыми ртами. И надо же, что телефон его, единственного врача, был занят из-за не правильно набранного номера – пусть даже всего полминуты, ну и что, это все равно серьезно! Он покачал головой, раздосадованный глупостью и рассеянностью своих сограждан.
Потом ухватился за сэндвич с ростбифом и проглотил громадный кусок.
***
В 11.45 Пол Эннендейл вошел в мастерскую Сэма Эдисона, расположенную на втором этаже дома, над жилыми помещениями, и произнес:
– Сквайр Эдисон, соблаговолите позволить мне пригласить вашу дочь на ленч. Сэм стоял у книжной полки с огромным распахнутым фолиантом в левой руке; правой он быстро пролистывал страницы.
– Садись, вассал, – бросил он, не отрывая глаз от книги. – Сквайр присоединится к тебе через минуту.
Сэм предпочитал называть эту комнату библиотекой, нежели мастерской, и спорить с ним не приходилось. Два кресла с высокими подлокотниками и пышными подушками, хотя и изрядно потрепанные, и две скамеечки для ног того же стиля стояли в центре комнаты, повернутые к единственному окну. От двух ламп под желтыми абажурами, стоявших подле кресел, шел сильный, хотя и спокойный свет, а между креслами помещался квадратный столик. На подносе, полном золы, лежала трубка, а воздух был пропитан запахом черешневого табака, который предпочитал Сэм. Комната была небольшая, всего двенадцать футов на пятнадцать; но все стены от пола до потолка были уставлены тысячами книг и сотнями вырезок с различными статьями по психологии.
Пол присел и, вытянув ноги, положил их на скамеечку.
Он не видел названия фолианта, который просматривал хозяин дома, но знал, что подавляющее большинство книг Сэма было посвящено проблемам нацизма, Гитлеру и всему, что хотя бы отдаленно было связано с этим философско-политическим кошмаром. Интерес Сэма к этому предмету уходил корнями в события тридцатидвухлетней давности.
В апреле 1945 в качестве члена американской разведывательной группы Сэм прибыл в Берлин меньше чем через сутки после того, как туда вошли войска союзников. Он был поражен степенью разрушений. Помимо руин, оставшихся после бомбежки и стрельбы тяжелых орудий, перед глазами был результат гитлеровской человеконенавистнической политики. В последние дни войны этот безумец решил, что победителям не должно доставаться ничего ценного, что Германию нужно стереть с лица земли, что во власти иноземцев не должно оказаться ни одно здание. Разумеется, большинство немцев не было готово к подобному самоуничтожению – однако многие отважились.
Сэму казалось, что те уцелевшие немцы, которых он встречал на опустевших улицах, спаслись не только от гибели в воине, но и от безумного самоубийства целой нации.
8 мая 1945 года он был переведен в разведывательную службу, собирающую данные о германских концентрационных лагерях. Когда стала раскрываться картина уничтожения, когда весь мир узнал о злодеяниях нацистов, о том, что миллионы мужчин, женщин и детей были умерщвлены в газовых камерах, а сотни и тысячи других расстреляны и зарыты в братских могилах, Сэм Эдисон, юноша из густых лесов штата Мэн, не мог отыскать никаких мыслимых объяснений подобному с ума сводящему ужасу. Почему разумный, хороший и добрый по существу народ объединяется, чтобы воплотить бредовые фантазии явного шизофреника и горстки подчиненных ему кретинов? Почему одна из самых профессиональных армий в мире дискредитирует себя тем, что сражается, защищая интересы кровавых убийц из СС? Почему миллионы людей так слабо протестуют против концлагерей и газовых камер? Что такое знал Адольф Гитлер о психологии масс, позволившее ему добиться столь абсолютной власти и подчинения? Руины немецких городов и сведения о лагерях поставили перед Сэмом эти вопросы, но не предоставили ответов на них.
Его послали обратно в Штаты, и как только он демобилизовался и очутился дома, то немедленно стал собирать книги о Гитлере, о нацистах и о войне. Он читал все ценное, что только мог разыскать. Фрагменты и обрывки объяснений, теории и доказательства – все казалось ему достаточно веским. Но полный ответ, которого он добивался, не удавалось получить, поэтому он расширил сферу своих поисков и стал собирать книги по тоталитаризму, милитаризму, военным играм, стратегии сражений, немецкой истории и немецкой философии, о фанатизме, расизме, паранойе, изменении поведения и умственном контроле. Его непреходящий интерес к проблемам гитлеризма был вызван отнюдь не праздным любопытством, но вырос из непоколебимой уверенности, что немцы совсем не уникальны и ничем не отличаются от живущих в Мэне, которые при соответствующих обстоятельствах могут оказаться жертвой такого же страшного насилия.
Внезапно Сэм захлопнул книгу, которую листал последние несколько минут, и поставил обратно на полку.
– Черт побери, я знаю, что они где-то здесь. Совсем утонувший в кресле Пол поинтересовался:
– Что ты ищешь?
Слегка склонив голову направо, Сэм продолжал читать названия на корешках книг.
– В нашем городе ставится социологический эксперимент. Я знаю, что в моем собрании есть несколько его статей, но, черт возьми, я не знаю, куда они запропастились.
– Социологический? Что за эксперимент?
– Точно не знаю. Какой-то тип пришел сегодня утром рано, задавал десятки вопросов. Назвался социологом, объяснил, что прибыл аж из Вашингтона и изучает Черную речку. Сообщил, что снял комнату в пансионе Паулины Викер и пробудет здесь около трех недель. Говорит, что Черная речка весьма своеобразное место.
– В каком смысле?
– С одной стороны, это процветающий город, основанный на товариществе, тогда как в других местах подобные города выродились или прогорели. Оттого, что мы географически изолированы, ему будет легче проследить влияние телевидения на наши социальные взаимоотношения. Ах, да, у него был десяток веских объяснений, почему мы такой подходящий материал для социологических исследований, но мне-то кажется, что он вовсе не торопился выкладывать, с чем пожаловал на самом деле, несмотря на все то, что он пытался тут доказать или опровергнуть.
Он снял с полки другую книгу, посмотрел оглавление, почти тотчас же захлопнул ее и сунул назад.
