Мария Галина - Прощай, мой ангел
– Но мне казалось, стар... родитель... Что я для тебя ничего не значу. Я же...
– Немножко диссидентствовал? В глазах общественности это пойдет тебе только на пользу. Мне придется править жесткой рукой – тебя будут приветствовать как либерала. Тебя знают с хорошей стороны – ты демократ, умеешь ладить с обезьянками... Начнешь с послаблений... Чуть отпустишь гайки...
– Но я не хочу – так...
– Тебя никто не спрашивает. Это государственная необходимость. Тяжкая, почти невыносимая ноша, сын мой...
Я молчал. Мне хотелось плакать – жаль, мы этого не умеем. Должно быть, это хоть какое-то облегчение, раз люди плачут. Что он со мной сделал? Зачем?
– А... как же люди?
Он, казалось, удивился.
– Забудь про людей. В первую очередь тебе придется противостоять грандам.
– Нет, я хочу спросить – сейчас? Что с ними будет?
– Большей частью... Уже выделены специальные территории... изолированные... китайский опыт, знаешь ли... Но не совсем – самые талантливые будут иметь кое-какие привилегии... Будет иная система распределения жизненных благ – более жесткая. Армия и полиция, разумеется, будут на особом положении, но постепенно, когда обстановка наладится, войска выведут из крупных городов... нам здесь вооруженные обезьяны ни к чему... их место там – разведем их по периметру поселений... Кто-то останется в сфере обслуживания, особо лояльные, я полагаю...
– Это очень... серьезные перемены...
Вид у него был довольный.
– Разумеется. Радикальные... Не думай, что это целиком моя заслуга, дитя мое... Ты думаешь, я смог бы все это провернуть – один? Все меня поддерживали, ну, почти все... Но никто не осмелился брать на себя ответственность...
– Ты устал, – сказал я, – должно быть. Я сварю кофе?
– Можно позвать человека, – проговорил он, – нет, не надо... Хорошо, что ты понял...
Пока я возился в крохотной кухне, он сидел в кресле молча и, кажется, спал. Он ведь и вправду устал – должно быть, все готовилось очень долго, а потом разрешилось в один миг, и ему пришлось сразу разбираться с очень многими вещами... Я вошел в комнату и поставил чашки на столик, предварительно смахнув с него номера «Плейбоя». Он вздрогнул и проснулся.
– Я рад, что ты меня не ненавидишь. Тебе сейчас нелегко, я понимаю – столько всего на тебя свалилось. Но это обычные юношеские разочарования – они всегда настигают в переломном возрасте. А когда ты станешь взрослым, ты поймешь – все, что я делал, было необходимо. И, в первую очередь, я при этом думал о тебе.
Он отхлебнул кофе.
Я сказал:
– Я и понятия не имел...
– Разумеется. Я на это и рассчитывал. Это было очень тяжело, дитя мое... Я всегда наблюдал за тобой... но не мог выказать никакой привязанности... стоило бы мне проявить к тебе хоть какой-то интерес, с тобой разделались бы наши дорогие сородичи... Теперь все будет по-другому...
– Да, – сказал я, – по-другому...
Он закрыл глаза и замер в кресле. Я молчал. Я стоял рядом с ним неподвижно – полчаса, час... потом два часа... он не шевелился.
Я в свое время перекупил этот пенициллин у медбрата из Центральной поликлиники – кое-кто из однокурсников пользовался его услугами. Мне не для себя было нужно, для них – чтобы помочь Шевчуку, всем им, вернее, чтобы они мне наконец-то поверили... если так уж честно, мне важно было, чтобы поверили, чтобы отнеслись как к своему... Этот медбрат – может, ему выделяли какую-то квоту на людей из Верхнего Города, а он колол им воду, а сам списывал... странно, я только сейчас об этом подумал... Я просто отобрал у других то, что причиталось им по праву – с его помощью... Непонятно зачем, ведь Шевчуку на самом деле вовсе не нужны были эти антибиотики, ему ничего было не нужно... Каким же идиотом я всегда был...
Еще через час я подошел к двери и позвал того охранника.
* * *
Кто-то тряс меня за плечо. Я очнулся, но глаз так и не открыл; что-то мне снилось такое, с чем не хотелось расставаться, да и действительность не сулила ничего хорошего. Не знаю, что там придумал Аскольд – чтобы продемонстрировать Себастиану истинную сущность человека, но уж наверняка что-то малоприятное.
– Лесь! Да вставай же, Лесь!
Голос был, вроде, знакомый, но я никак не мог сообразить, кому он принадлежит. Понимал только, что мажору.
Кто-то беспардонно плеснул мне в лицо водой – я замотал головой, пытаясь избавиться от льющихся за шиворот капель, и, наконец, открыл глаза.
Передо мной стоял Гарик.
– Долго же пришлось тебя разыскивать, – сказал он. – Ты не был проведен ни по каким документам... Пока не выяснилось, что у Аскольда были свои неподотчетные камеры...
– Были?
– Ну да, ты же ничего не знаешь. Он ведь, оказывается, был психически нестабилен, Аскольд, – злоупотреблял пенициллином... в ту ночь, когда началась акция, он по ошибке превысил дозу... умер во сне...
Я медленно поднялся на ноги.
– Вон оно что!
– Это, знаешь ли, многое объясняет – на такое мог пойти только безумец... или наркоман... А днем, когда официально объявили о его смерти, американцы запустили по «Голосу...» записи его переговоров с террористами... Хорошенький переполох поднялся...
Сейчас они будут делать вид, что Аскольд обвел их вокруг пальца, подумал я. А они и знать ничего не знали.
– Арестовал всю верхушку... Под шумок, знаешь ли...
– Акция... – с трудом проговорил я.
Он протянул мне жестяную кружку.
– На, попей... акция остановлена, разумеется. Такое затеять! Отбросить страну в темные века! Комиссия по правам человека открывает здесь свое представительство при американском посольстве... Они проследят, чтобы не было... перегибов.
– А... комитет по делам подопечных?
– Будет распущен, разумеется. Но не сразу – со временем. Сейчас повсюду такой хаос... паника... что без централизованного руководства не обойтись. Да и реформы давно уж назрели... так что мы займемся подготовкой, планированием... У комитета будет исключительно консультативная функция. Впрочем, возможно, с правом вето.
– Погоди-погоди... Мы? Кто будет стоять во главе комитета?
– Согласно традиции, – сухо пояснил Гарик, – ключевые посты наследуют старшие представители клана; обычно из генеральных ветвей, реже – из боковых. Аскольд, понимаешь ли, устранял неугодных не только среди людей... по странному совпадению погибли почти все Старшие клана Палеологов.
– Так значит остался...
– Верно, – кивнул Гарик. – Я. Тебе-то, Лесь, не стоит беспокоиться. По-моему, у нас с тобой всегда были хорошие отношения...
Надо же, как удачно все получилось – во всяком случае, для Гарика. Интересно, подумал я, когда это срезало верхушку клана? Уж не после падения ли Аскольда? И тут же понял, что не хочу об этом знать...
– А... Что с Себастианом, Георгий?
– Я его изолировал. Временно. Похоже, у него сильный шок. Это он нашел Аскольда в кресле – мертвым. Ничего, побудет под медицинским присмотром пару дней, придет в себя... Ты его навестишь, он про тебя спрашивал.
– Надеюсь, с ним не произойдет никакого... досадного несчастного случая?
– Да за кого ты меня принимаешь, Лесь? – очень удивился Гарик. Но тут же сменил тон. – Мы с тобой понимаем друг друга. Никто его и пальцем не тронет, Себастиана... Палеологов стараниями Аскольда осталось очень мало... Возможно, он станет моим потенциальным преемником...
– Ясно...
– За ним следят, чтобы он сам никакой глупости не сделал, вот и все. Потому-то я и хочу, чтобы вы поскорей увиделись... Ты, вроде, всегда на него положительно влиял...
Я подумал – а как же!
– Так что и тебя сейчас отведут в медпункт, – продолжал Гарик, – он тут же, при тюрьме, расположен, но не беспокойся... хороший медпункт, тут знаешь, какие специалисты работают...
– Не сомневаюсь, – кисло сказал я.
– Потом поедешь домой, отдохнешь. Я тут тебе машину выделил. Я очень на тебя рассчитываю, Лесь... Вот придешь в себя, так и поговорим... Возможно, тебе придется принять на себя руководство Научно-Техническим центром...
– То есть – как?
– А что? Давай не будем друг другу головы морочить – человек на этом посту нужен...
– Свой человек...
– Лучше – свой... Но главное – просто человек. Нужно поставить все на свои места, Лесь. Не дается нынешняя наука грандам, не их это дело... вот пусть люди и отдуваются за великую державу... Иначе американцы скоро спляшут на наших могилах...
Он замолчал и недоуменно поднес руку к глазам.
– Что-то паршиво мне... устал, видимо... Ладно, Лесь, не тушуйся. Сейчас тобой займутся, чтобы ты к завтрашнему утру был у меня в лучшем виде...
– Да я еще долго...
– И знать ничего не хочу.
Он выглянул в коридор и позвал охрану... или это уже была не охрана, а обслуга... разве поймешь... меня подхватили под руки и повели в медпункт. Я бы и сам пошел – попытался вырваться, но ребята держали крепко, должно быть, неплохой навык был...
* * *
Город, казалось, вымер – с улицы не доносилось ни звука. За то время, что я провалялся в правительственном госпитале, вагоны успели отогнать, людей водворить на место, вспыхнувшие было стихийные беспорядки – подавить; и сейчас все – и люди, и гранды – отсиживались по домам, приходя в себя после яростной бури, сметающей всех и вся. По телевизору крутили одни только новости, трансляции с заседаний многочисленных комитетов и музыкальные паузы, а по третьей программе запустили СиЭнЭн, что уж вообще ни в какие ворота не лезло! Все равно понять ничего нельзя было – все потонуло во взаимных обвинениях и торопливом сведении счетов...
