Томас Диш - 334
– Да кому это интересно! – С растущим изумлением Эб осознал, что она не столько оспаривает его доводы, сколько просто игнорирует.
Пока Джоэл Бек растолковывала присущую читателям “Таймс” зачарованность смертью (не мрачную и нездоровую, а как нормальную человеческую реакцию на нормальный факт человеческого существования), позвонил Капелл.
Он сделал то, что Эб просил.
– Ну и?
Все прошло как по маслу.
– Зарегистрировано?
Пока нет. На отделении никого не было.
– Не мог бы ты, э-э... обронить словечко кому-нибудь, кто вправе зарегистрировать?
Баба из “Таймс” шныряла по моргу, лапала что плохо лежит, делала вид, будто не подслушивает. Эбу казалось, та насквозь видит все его дипломатические ухищрения. Точно такой же кошмар был, когда он первый раз в жизни исповедовался; Эб тогда был уверен, что все одноклассники, выстроившиеся в очередь к кабинке, слышали признания, которые священник вытягивал из него, как клещами. Если бы не она, он мог бы запугать Капелла, и...
Он повесил трубку. Какая, впрочем, разница.
– Вы этого звонка ждали? – поинтересовалась она.
– Нет. Это... по личному.
Так что она стала забрасывать его вопросами про печи, и приходят ли хоть когда-нибудь взглянуть родственники, и как это долго... пока не позвонил дежурный, что приехали от “Мейси”, с каким-то телом, и пускать ли?
– Стоп машина! Уже бегу.
– Вот и звонок? – произнесла Джоэл Бек с искренним разочарованием.
– М-м. Я буквально на секундочку.
Водила от “Мейси”, весь раскрасневшийся, принялся плести какие-то россказни, почему опоздал.
– Речь о твоей шкуре, не о моей. Ладно, все фигня. Слушай сюда: у меня в кабинете сидит журналистка из “Таймс”...
– Так я и знал, – сказал водила. – Мало того, что с работы полечу, вы еще как-то умудрились...
– Слушай сюда, ослина. Залет с Ньюмэн тут совершенно ни при чем, и если не запаникуешь, она никогда ничего не узнает. – Он объяснил насчет редакционного компьютера. – Так что главное, чтоб ей ничего такого и в голову не взбрело, точно? А то ведь может и взбрести, если, там, увидит, как ты затаскиваешь в морг один трупешник и укатываешь с другим.
– Да, но... – Водила цеплялся за ответственное поручение, как за шляпу, которую ураганом сдувало с башки. – Но в “Мейси” меня ж с говном схавают, если не привезу им тело Ньюмэн! И так уже застрял черт-те на сколько из-за этого...
– Да будет тебе тело! Целых два. Второе как-нибудь потом закинешь обратно. Сейчас главное...
Он почувствовал на плече ее руку, бесцеремонную под стать улыбке.
– Так я и думала, что далеко вы уйти не могли. Вам звонок; боюсь, вы были правы – мисс Шаап... почила. О ней вы говорили?
“Тоже мне, почила! – подумал Эб, и внезапно в нем всколыхнулась ненависть к “Таймс” и тамошней банде псевдоинтеллектуалов. – Почила, подумать только!”
“Мейсовский” шофер исчезал по направлению к своей каталке.
Тут-то Эба и осенило; план спасения представился ему от начала и до конца – как великому художнику мог бы представиться шедевр, с подсветкой по контуру.
– Боб! – позвал Эб. – Подожди минуточку!
Водила развернулся вполоборота, голову склонив набок, бровь неуверенно воздев: это вы мне?
– Боб, познакомься вот с... э-э...
– Джоэл Бек.
– Точно. Джоэл, это Боб, э-э, Боб Ньюмэн. – На самом деле того звали Сэмюэль Блэйк. Имена Эб запоминал плохо.
Сэмюэль Блэйк и Джоэл Бек обменялись рукопожатиями.
– Боб шоферит на клинику “Мейси” – клиника имени Стивена Джея Манделя. – Он положил одну руку на плечо Блэйку, другую – Джоэл Бек. Та, похоже, впервые обратила внимание на обрубок мизинца, и ее передернуло. – Вы что-нибудь знаете о крионике, мисс, э-э...
– Бек. Нет, почти ничего.
– Мандель был самый первый ньюйоркец, кто отправился в заморозку. Боб вам все о нем расскажет, история совершенно фантастическая. – Обогнув угол в коридоре, он задал направление движения к моргу.
– Боб здесь из-за тела, которое только что, э-э... – Он запоздало вспомнил, что при чужих тела телами не называют. – В смысле, из-за мисс Шаап. Почившая, – сделав злорадное ударение, добавил он, – была застрахована у Боба в клинике. – Вместо подмигивания Эб стиснул водиле плечо.
– Понимаете, если только возможно, мы уведомляем клинику заранее, чтоб они были тут как тут, когда их клиент скончается. Тогда ни минуты не теряется зря. Верно, Боб?
Шофер кивнул, медленно проникаясь идеей, к которой Эб его подталкивал.
Эб раскрыл дверь своего кабинета и пропустил внутрь водилу и мисс Бек.
– Короче, пока я суечусь там наверху, почему бы вам, мисс Бек, не поболтать с Бобом? Он такого может порассказать... только времени у вас всего ничего. Как только я скачу тело вниз, – он со значением покосился на шофера, – Боб сразу должен ехать.
Ювелирная работа. Двое, чье любопытство или нетерпение могли еще порушить всю подмену, были теперь сведены воедино, как стальные челюсти капкана, зубчик к зубчику.
О лифте он как-то и не подумал. В его смену пробок, как правило, не случалось. Если же что вдруг, то каталки с направлением в морг шли последними в очереди. В 6:15, когда Эб наконец официально получил на руки Шаап, все лифты, которые прибывали на восемнадцатый этаж, были битком набиты народом, ранее поднявшимся на самый верх, чтобы потом спуститься вниз. Ждать просвета, да еще с каталкой, можно битый час – а “мейсовский” водила так долго сиднем не просидит.
Он подождал, пока площадка не опустеет, потом сгреб в охапку тело. Весило оно не больше, чем его Бено; однако уже к двенадцатому этажу дышал он тяжело. Между пятым и четвертым отказали колени. (Те честно предупреждали заранее, но он никак не думал, что стал такая размазня.) Он рухнул ничком, продолжая стискивать тело.
Подняться ему помог какой-то молодой блондин в полосатом купальном халате – коротком, почти детском. Как только Эб сел на колени, тот попытался помочь подняться Франсес Шаап. Эб, приходя в себя, объяснил, что это просто тело.
– Однако ж! А я тут на минуточку подумал уже... – Блондин неуверенно посмеялся тому, что подумал.
Эб тут и там ощупал тело, подвигал туда-сюда конечности, пытаясь оценить, какой ущерб нанесен. Не раздевая, это было трудновато.
– А вы как? – поинтересовался молодой человек, подобрав сигарету, оставленную ступенькой ниже.
– Нормально. – Эб подоткнул простыню, поднял тело и опять пустился в путь. На площадке третьего этажа он вспомнил крикнуть спасибо блондину, который ему помог.
Позже, когда на отделении были приемные часы, Рэй сказал своему другу Чарли, который принес новые кассеты из магазина, где работал:
– В больнице вообще чего только не увидишь.
– Ну например?
– Ну... не поверишь, если расскажу. – Потом он испортил весь эффект, попытавшись перевернуться на другой бок. Он забыл, что ворочаться ему нельзя...
– А чувствуешь себя как? – спросил Чарли после того, как Рэй перестал стонать и самовыражаться. – В смысле, вообще?
– Доктор говорит, лучше, но писать сам до сих пор не могу. – Он описал действие катетера, и жалость к себе заставила его позабыть про Эба Хольта, но потом, один и не в состоянии заснуть (на соседней койке громоподобно булькали), он только и мог думать, что о мертвой девушке, как поднимал ее со ступенек, об изъязвленном лице ее и хрупких безвольно поникших ладошках, и как толстый служитель морга по очереди ощупывал ей руки и ноги, не сломано ли что.
В морге ей не светит ничего, решила Джоэл, раз хоть одна “некруха” прошла и повторение рекорда порушено. Она отзвонила на службу в дежурку, но ни у Дорогушера, ни у компьютера никаких предложений не возникло.
Она попыталась прикинуть, когда ж ее наконец попрут с работы. Может, они думают, что если будут держать ее все время на подхвате, это окажет эффект настолько деморализующий, что она попросится сама.
Человеческий интерес: наверняка же ведь где-то в этом многоэтажном лабиринте кроется история, которую она могла бы рассказать. Но куда ни глянь, всюду она утыкалась в плоскую неподатливую поверхность: шесть одинаковых кресел-каталок, все в ряд. Имя доктора, нацарапанное на двери карандашом. Эрзац, вонь. В больницах классом повыше, где лечились бы из ее семьи, неприглядный факт хрупкости человеческого тела камуфлировали наличностью. Когда б она ни сталкивалась, как сейчас, с неприкрытым кровавым уродством, инстинктивной ее реакцией было отвести глаза; в то время как настоящему журналисту полагалось бы склониться поближе и даже ткнуть пальцем. Нет, странно, как это ее до сих пор не поперли.
В одном отрезке лабиринта из стен через равные промежутки торчали перекрученные железные завитки. Газовые рожки? Да – так как, несмотря на неисчислимые слои покрывающей их белой краски, четко было видно, что оканчивались все раструбом. Не иначе как торчат тут с XIX века. Едва заметно – но, кажется, что-то могло начать проклевываться.
