Дэн Симмонс - Падение Гипериона
Они вспомнили старых друзей, поговорили об отце Дюре. В одной из последних мультиграмм сообщалось о его избрании. Кто-то произнес имя Ленара Хойта.
– Каковы думаете, после смерти Дюре он автоматически сделается папой? – спросил Консул.
– Сомневаюсь, – покачал головой Тео Лейн. – Но если крестоформ, которого Дюре все еще носит на груди, сохранил свою силу, шансы у него есть.
– Интересно, вернется ли он за своей балалайкой, – протянул Силен, пощипывая струны инструмента. В сумерках его все еще можно было принять за сатира.
Они поговорили о Соле и Рахили. За последние шесть месяцев в Сфинкс пытались проникнуть сотни людей, но удалось это только одному – неприметному Бродяге по имени Специальный Аммениет.
Все эти месяцы специалисты Бродяг не сидели сложа руки – они исследовали Гробницы и следы темпоральных полей. Когда Гробницы распахнулись, на некоторых проступили иероглифы и странно знакомая клинопись, позволившие выдвинуть обоснованные гипотезы о назначении сооружений.
Сфинкс был односторонним порталом в будущее – об этом говорила Рахиль|Монета. Никто не знал, по какому признаку он отбирает кандидатов, но очереди выстраивались громадные. Дальнейшая судьба Сола и его дочери пока оставалась неизвестной. Ламия часто ловила себя на мыслях о старом ученом.
Ламия, Консул и Мартин Силен выпили за здоровье Сола и Рахили.
По-видимому, Нефритовая Гробница была каким-то образом связана с газовыми гигантами. Ее портал никого не впускал, но Бродяги, выращенные и подготовленные к жизни в юпитерианских условиях, не оставляли попыток проникнуть туда. Специалисты – и Бродяги, и эксперты ВКС – неоднократно указывали, что Гробницы – не привычная нуль-Т, а совершенно иная форма космической связи. Туристы в подобные тонкости не вникали.
Обелиск оставался загадкой. Гробница все еще светилась, но входа в нее не было. Бродяги считали, что внутри прячутся армии Шрайков. Мартин Силен видел в ней фаллический символ, служащий исключительно украшением долины. Остальным казалось, что она имеет какое-то отношение к Тамплиерам.
Ламия, Консул и Мартин Силен выпили за Хета Мастина, Истинного Гласа Древа.
Хрустальный Монолит стал мавзолеем полковника Кассада. Надписи на камне расшифровали. В них говорилось о вселенской битве и великом воине, который явился из прошлого, чтобы помочь разбить Повелителя Боли. Юные матросы с факельщиков и авианосцев зачарованно созерцали Гробницу. Этим кораблям, возвращавшимся на планеты бывшей Сети, предстояло разнести легенду о Кассаде во все уголки галактики.
Ламия, Консул и Мартин Силен выпили за Федмана Кассада.
Первая и вторая из Пещерных Гробниц, судя по всему, никуда не вели, но из третьей, похоже, можно было попасть в лабиринты многих миров. После исчезновения нескольких исследователей, администрация Бродяг, ссылаясь на то, что лабиринты расположены в иных эпохах прошлого и будущего – отстоящих на сотни тысяч лет от настоящего – и в иных пространствах, запретила вход в пещеры всем, кроме специалистов.
Ламия, Консул и Мартин Силен выпили за Поля Дюре и Ленара Хойта.
Дворец Шрайка оставался загадкой. Когда Ламия и другие вернулись туда через несколько часов, ярусов уже не было, зал уменьшился до привычных размеров, а в середине его сиял светящийся квадрат. Входившие в него исчезали. Никто не вернулся назад.
Ученые закрыли Дворец Шрайка для посетителей и взялись за расшифровку высеченных на камне и сильно поврежденных временем надписей. До настоящего времени им удалось разобрать всего три слова – на земной латыни: "Колизей", "Рим" и "Вновь населите". Пошли слухи, что светящийся квадрат позволяет попасть на исчезнувшую Старую Землю и что жертвы тернового дерева перенесены именно туда. Сотни желающих ожидали своей очереди.
– Вот видишь, – поддел Ламию Мартин Силен, – не помчись ты спасать меня, я был бы уже дома.
Тео Лейн вышел из задумчивости:
– Неужели вам действительно хочется на Старую Землю?
Силен ухмыльнулся:
– Да ни хрена подобного! Я там чуть не умер со скуки, и скука смертная там будет всегда. Вот здесь – настоящая жизнь. – И Силен провозгласил тост за себя.
"В каком-то смысле, – подумала Ламия, – он прав". Именно на Гиперионе пересеклись пути Бродяг и граждан бывшей Гегемонии. Гробницы Времени были мощным катализатором для развития торговли, туризма и транспорта в галактике, которая приспосабливалась к жизни без нуль-Т. Она попыталась представить себе будущее таким, каким видели его Бродяги: огромные флоты расширяли горизонты человечества, генетически перестроенные люди обживали газовые гиганты, астероиды и миры, еще более суровые, чем Марс и Хеврон до терраформирования. Возможно, эту вселенную увидит ее дочь… или ее внуки.
– О чем вы задумались? – нарушил Консул затянувшееся молчание.
Ламия улыбнулась.
– О будущем. И о Джонни.
– О да! – подхватил Силен. – О поэте, который так и не стал Богом.
– Как по-вашему, что случилось с его второй личностью? – негромко спросила Ламия.
Консул развел руками.
– Вряд ли она пережила гибель Техно-Центра. А вы что об этом думаете?
Ламия покачала головой.
– Мне остается лишь завидовать. Сколько людей его видело! Даже Мелио Арундес столкнулся с ним в Джектауне.
Они выпили за Мелио, который пять месяцев назад улетел с первым же спин-звездолетом ВКС, возвращавшимся в Сеть.
– А я его так и не встретила. – Ламия хмуро уставилась в свой бокал с бренди. Она чувствовала, что слегка пьяна. Надо будет обязательно принять антиалкогольные таблетки, чтобы не причинить вред ребенку. – Я возвращаюсь, – объявила она, поднимаясь. – Завтра мне нужно встать затемно, чтобы полюбоваться вашим взлетом на фоне рассвета.
– Может, переночуете на корабле? – предложил Консул. – Из гостевой каюты открывается чудесный вид на долину.
Ламия отрицательно покачала головой.
– Мой багаж в старом дворце.
– Мы еще увидимся, – сказал Консул. Они снова обнялись, быстро, чтобы скрыть блеснувшие в глазах слезы.
Мартин Силен проводил ее до Града Поэтов. Они прошли освещенную галерею и остановились у дверей ее комнаты.
– Ты действительно висел на дереве, или это было что-то вроде фантопликации, а сам ты спал во Дворце Шрайка? – спросила Ламия.
Поэт ткнул пальцем в то место на груди, откуда торчал стальной шип.
– Был я китайским мудрецом, воображавшим себя бабочкой, или бабочкой, воображавшей себя китайским мудрецом? Ты об этом, детка?
– Об этом.
– Да, – ответил Силен негромко. – Я был и тем, и другим. И оба были настоящие. И обоим было больно. И я буду вечно любить и лелеять тебя за то, что спасла мне жизнь. За то, что ходила по воздуху. Такой ты и останешься в моей памяти. – Он взял ее руку и нежно, почтительно, почти благоговейно, поцеловал. – Пойдешь к себе?
– Нет, хочу немного прогуляться по саду.
Поэт нахмурился:
– У нас здесь есть патрули – роботы и люди – и Грендель-Шрайк еще не выходил на "бис"… Но будь осторожна, ладно?
– Не забывай, – поддразнила его Ламия. – Я гроза Гренделей. Хожу по воздуху и превращаю их в хрупких стеклянных чертиков.
– Угу, только из сада не выходи. Ладно, детка?
– Ладно, – сказала Ламия и коснулась своего живота. – Мы будем начеку.
Он ждал в саду, в уголке, куда не проникал свет.
– Джонни! – вырвалось у Ламии, и она бросилась вперед по дорожке.
– Нет. – Он покачал головой и поспешно сдернул шапку.
Те же рыжевато-каштановые волосы и светло-карие глаза, та же улыбка. Только одет как-то странно: куртка из толстой кожи, подпоясанная широким ремнем, тяжелые башмаки, в руке трость.
Ламия застыла в нерешительности.
– Конечно, – прошептала она и хотела дотронуться до него, но под рукой оказался воздух, хотя характерного для голограмм мерцания не было.
– Тут сохранились довольно плотные поля метасферы, – пояснил он.
– Угу, – согласилась она, совершенно не понимая, о чем он. – Вы другой Китс. Близнец Джонни.
Юноша улыбнулся и протянул руку к ее выпуклому животу.
– То есть что-то вроде дяди?
Ламия молча кивнула.
– Это ведь вы спасли ребенка… Рахиль?
– Вы видели меня?
– Нет. – У Ламии вдруг перехватило дыхание. – Но я чувствовала ваше присутствие. – Она помолчала. – Уммон говорил о Сопереживании, ипостаси людского Высшего Разума. Это ведь не вы?
Он покачал головой, и его кудри сверкнули в тусклом свете фонарей.
– Нет, я всего лишь Тот, Кто Приходит Раньше. Предтеча. И чудес особых не совершал – разве что ребенка подержал, пока его у меня не забрали.
– Так вы не помогали мне… драться со Шрайком? Ходить по воздуху?
Джон Китс засмеялся.
– Нет. Так же, как и Монета. Все это, Ламия, сделали вы сами.
Она замотала головой.
– Быть не может.
– Почему же? – Он опять улыбнулся и снова протянул руку, словно хотел коснуться ее живота, и Ламии показалось, что она ощущает давление его ладони.
